Татьяна Тронина - Парк свиданий

– Ну вот, уже и Фраи появились.

Маша пропустила комментарий мимо ушей. Еще и об этом она спорить будет!

– Мне деньги нужны, а они не дают.

– А ты чего хотела? Я когда у своих деньги беру, они чуть ли не чек с меня требуют. Фотоотчет и объяснительную записку. А ты связалась с какими-то мокрыми! Это у тебя еще родичи долго терпели!

– Ничего себе – они терпели! – вскрикнула Маша. – Это я теперь терплю! Они все думают, что я маленькая!

– Ага, большая, – бормочет в глянцевые страницы Юлька. – Чего у тебя там с Олегом творится? Появляется?

Маша нахмурилась. Олег… Точно! Олег! Ничего себе! Забыла! А вот сейчас вспомнила и снова защемило, заволновалось в душе. Но так, словно старый фильм смотрит – не с ней, не в этой жизни, не на этой планете. А ведь было, было… Покалывает еще, расстраивает.

– Ничего не творится. – Подняла голову, чтобы загнать непрошеную слезинку обратно в глаза. – Он с Алисой. Флора выгуливает.

Юлька все знала. И о готессе, и о письме, и о неудачной поездке в Подмосковье. Ахов, криков, распахнутых глаз и верчений пальцем около виска было много.

– А что Алиса? – И взгляд такой лукавый из-за кромки журнала.

– Молчит. У нее депрессия.

– Ну-ну. – И шуршит, шуршит белыми листочками.

Тоска. Никто не понимает. Никто не хочет слышать. И тут же захотелось взять в руки пои, заставить дрогнуть воздух, захотелось жизни и движения. Но на улице был дождь, дома были родители, в школе в тесных коридорах поселилось ожидание чего-то. Может, еще кто вместе с Машей ждет весну?

Фрай как почувствовал, позвонил. Сказал, что она обязательно должна прийти в субботу на Болотную.

– Это очень важно, – таинственно закончил он.

Суббота началась со скандала.

– Поедем с утра в парк, – сказала мама. – Такая хорошая погода.

Маша не выспалась. Она хмуро смотрела в чашку с мюсли, голова соображала с трудом.

– А потом можно в кино, – подхватил папа. – Сто лет попкорна не ел.

Кино. С родителями. М-да, перспектива…

– Я договорилась… – чуть не сказала: «С Алисой». – С Мазуровой. Сочинение задали.

– Сколько можно работать! – старалась говорить ровно мама. – Выпрямись! Так вся жизнь за учебниками пройдет!

Маша уставилась на маму. И кого из них после этих слов можно подозревать в наркомании?

– Надень свою красную куртку, – торопила события мама. – Она тебе так идет.

Маша отодвинула от себя плошку с завтраком. Красной куртки больше не было. Первые тренировки с огнем оказались неудачные. Куртка заработала несколько прожженных дырок и была выброшена.

– Ее нет.

– Куда же она делась?

– Порвалась. Выкинула.

– Где порвалась?

Маша смотрела в окно. Версий было много – зацепилась за забор, обтрепала по кустам (а что она там делала?), разорвала, упав на льду.

Вздохнула.

– Нет, и все. Я могу в другой пойти.

– Ты мне сначала скажи, куда пропала хорошая новая куртка?

Встала. Тихий семейный день отменяется.

И тут вспомнила.

– Я не могу с вами никуда идти. У меня встреча.

– С кем? Это что за тайны у тебя появились? Это что за секретность? Ты собираешься еще что-то продать?

– Уже продала. Сервиз.

Маша пошла к своей комнате, но крики не пустили ее. Мама ругалась. Лицо ее стало некрасивым, покраснело, глаза болезненно заблестели. Папа стоял рядом, смотрел в пол. У него не было выбора – он был на стороне мамы.

– А еще мне нужны деньги, – сказала Маша негромко. – Две тысячи. На новые пои.

– На что? – задохнулась мама.

– На пои. Это шарики на веревках. Я ими учусь жонглировать. Традиционное искусство народов маори, – выдала информацию первого занятия. – Новая Зеландия. Пои являются одним из элементов национального искусства капа хака.

– Что? – Казалось, мама вот-вот заплачет.

– Все.

Маша закрыла за собой дверь комнаты.

Очень хотелось взять в руки шары и хотя бы немного поработать с ними, сбросить напряжение. Покрутить «фонтан», «мельницу», «бабочку», «восьмерку».

Прошла вечность. В дверь постучали.

– А посмотреть, как ты это делаешь, можно? – Папа протянул две голубоватые купюры.

– Поехали.

Маша надела свою старую куртку, взяла спортивную сумку с пои – их у нее скопилось уже много. Алиса была права: имея что-то одно, всегда хочется большего.

День был непривычно светел. Что-то вокруг было такое, чего Маша раньше не замечала. Словно мир неожиданно приобрел какую-то краску, которой быть не должно. Степанова смотрела на небо, на асфальт, на кусты – и никак не могла понять, что же не так.

Болотная площадь нехотя оживала, заполняясь людьми. Бродили гуляющие. Под знакомым фонарем уже собрался полукруг зрителей – кто-то начал работать.

Маша бросила сумку на землю, достала свои шары, шевельнула плечами, размяла запястья. Шары повисли на веревках, требовательно потянулись к земле. Маша оживила их. Провела вперед, назад, спереди, сзади, подняла над головой. Шары плыли по воздуху, и вся Болотная площадь благодарно отзывалась на эти движения. Нигде, ни в школьном дворе, ни в коробке баскетбольной площадки около своего дома, Маша не чувствовала такой свободы, как здесь.

Когда ушли родители, она не заметила.

– Кул! – Фрай появился, как всегда, неожиданно. – Твоя подружка пришла. Парня с собой привела. Какой-то он… странный.

Алиса выделялась из разноцветной толпы черным одеянием, иссиня-черным цветом волос. Олег стоял рядом насупившийся и недовольный.

– О! Машка! – пронеслась через толпу Алиса. За ней невозмутимо шествовал Олег.

Степанова подобрала шары. Вспомнился Алтай. Это было очень давно. И, наверное, не с ней.

– Здоро́во! – улыбнулся Олег. Улыбка обозначила морщинки на щеках, прищурила глаза.

– Клево, что ты здесь! – как всегда, орала Алиса. – Лежий! Я ей деньги должна! – И сразу повернулась к Маше: – Помнишь, ты мне давала? Эй! – крикнула кому-то в сторону. – Я сейчас!

Маша смотрела на Олега. Наверное, она должна была сейчас что-то испытывать. Горечь разочарования, боль потери, обиду за оскорбление. Но ничего этого почему-то не было. Это был просто Олег. Она его хорошо знала – как говорит, как поворачивается, как хмурит брови, когда слушает. Но это все, и правда, было очень давно. Она уже и не могла вспомнить когда.

– Я хотел тебя видеть. – Олег протянул мятые купюры. Маша не заметила, как сунула их в карман.

Она молчала. Смотрела на него, улыбалась. И молчала.

– Извини, я не думал, что причиняю тебе боль. Мне казалось, что мы просто общаемся. Ты мне была очень нужна.

– Я на тебя не сержусь, – услышала она свой голос.

Ей хотелось уйти, но Олег не отпускал.

– Подожди!

Маша осторожно вынула свою руку из его руки.

– Это хорошо, что ты был. И хорошо, что все закончилось. Прощай!

Откуда у нее появились эти слова? Откуда это спокойствие? Она словно видела себя со стороны. Это не она говорила, а кто-то другой, взрослый и солидный, в старой куртке и потертых кроссовках.

– До свидания! – заспешил с ответом Олег. – Мы же еще встретимся!

– Лежий! Ну, что ты стоишь! – появилась из толпы Алиса и стала тянуть Олега в сторону.

– А ты изменилась, – не двигался с места Олег. – Повзрослела.

– А ты все такой же, – сухо ответила Маша и перевела взгляд на готессу. – Пока, Алиса! Не пропадай.

Олега с Алисой сдувало теплым ветерком, но они еще цеплялись за действительность, не желая расставаться с тем, что их сейчас окружало.

У Маши в руках были пои. Они звали. Они требовали. Натянулись веревки. Они хотели движения. Они хотели жизни.

Олег не уходил. Он смотрел. Он молчал.

А за Машу говорили шары. Они взлетали в воздух, чтобы с шуршанием опасть вниз, разрезать воздух и вновь взлететь. Чтобы послушно натянуть веревку. В этом была ее свобода. Ее выбор.

– У тебя, правда, очень хорошо получается, – еще пытался говорить Олег, хотя уже понимал, что его слова лишние. – Ты – молодец.

– Спасибо! – Маша отвернулась. Завтра Мазуровой расскажет, как отшила Олега, вот она удивится! Да и сама Маша, наверное, тоже будет завтра не верить, что смогла это сделать.

– Запястья не напрягай!

Фрай стоял рядом, бросал ленивые взгляды в Машину сторону. Но больше смотрел на площадь, на вечный муравейник.

– Зачем звал? – негромко спросила Маша.

– Наши спектакль ставят по Замятину. У него повесть есть «Мы». Слышала? – И не дожидаясь ответа, как всегда, занятый своими мыслями: – Прочитай. И приходи на репетиции. Только нужно будет сделать костюмы.

Маша сменила направление движения шаров. От них к руке шел жар. Она чувствовала, что каждый прокрут добавляет ей сил.

– Я деньги принесла, – улыбнулась Маша.

– Они тебе пригодятся.

Маша сбила движение, подхватила шары и пошла к группе знакомых. Там были ребята из театра огня «Феникс» – готовились к первому прогону на публике спектакля «Золушка».

А Олег все стоял. Маша забыла о нем, как забыла обо всем, что произошло осенью.

– Что делаешь? – в который раз спросил Шульпяков.

Она сидела в классе на своем ряду около окна и смотрела на улицу.

– Весну жду, – привычно отозвалась Маша.

– Какую весну? – криво ухмыльнулся Глеб. – Май скоро кончится.

– Правда?

Так вот что ее смущало на улице. Зелень. 31 марта деревья не зеленеют.

– Я как-то не заметила, – растерялась она. – Все ждала, когда будет весна.

Да-да, Олег, холодная осень, стылая зима – закончились. Одно ушло – пришло другое. Жизнь продолжается. У всех. У нее, у Олега, у Алисы. Даже у Юльки, которая нашла себе новое увлечение.

Шульпяков покачал головой и уплыл к своей парте.

Маша улыбнулась. Папа оказался прав: весной все изменилось.

Был конец сентября. Светило солнце, и дул пронзительный осенний ветер.

Вдоль набережной брели Галя, Соня и Вася Сидякин.

– Что-то холодно стало… – поежилась Соня.

– Ну да, не май месяц! – напомнил Сидякин. – Скоро навигацию закроют.

– Какую такую навигацию? – с удивлением спросила Соня.

– Эх ты, троечница! – хмыкнул Сидякин. – Навигация – это судоходство. То есть время, когда по реке теплоходы плавают…

– Сам ты троечник! – возмутилась Соня. – А кто у меня контрольную по алгебре на прошлой неделе списывал, а?..

– Не было такого! – с азартом воскликнул Сидякин. – Я просто ответы решил уточнить.

– Так я тебе и поверила! – закричала Соня. – Ты, Сидякин, два на два помножить не в состоянии…

– Не надоело вам отношения выяснять? – хмуро спросила Галя. – Послушайте, меня всего на час отпустили, а вы опять цапаетесь…

– Галка, ты же видишь, это не я, это он… – стала оправдываться Соня.

– Слушай, Галка, чего у тебя предки такие суровые? – вдруг с интересом спросил Вася. – Прямо жизни тебе никакой не дают! Я бы, например, с ума сошел, если бы ко мне на целый день гувернантку приставили…

– Это не ты бы с ума сошел, а гувернантка бы спятила, если бы целый день с тобой пообщалась, – фыркнула Соня.

Сидякин в ответ только сверкнул глазами, но снова заводить спор не решился. Галя была в их компании главная – Соня и Сидякин безоговорочно ей подчинялись.

Она шла посредине, спрятав руки в карманы куртки. Держать руки в карманах было дурным тоном – не раз повторяла ее гувернантка Варвара Аркадьевна Трубецкая, или попросту – Вава. Но сейчас Вавы рядом не было, а руки на холодном ветру успели замерзнуть…

– Не такие уж суровые у меня предки, – сказала мрачно Галя. – Просто их положение обязывает.

– Да мы понимаем… – сочувственно кивнула Соня, погладив свою подругу по плечу. – Вот если я, например, день в школе прогуляю, мне ничего за это не будет – ну, разве что мать денег на карманные расходы не даст, а если ты – то, пожалуй, в газете напечатают… Или вот Сидякин двойку по физике притащит – никто и не заметит! А вот ты…

Галя усмехнулась.

Она была высокого роста – по крайней мере выше Сони и Сидякина, со стройной спортивной фигурой – недаром с раннего детства Вава водила ее на занятия по плаванию, теннису и фигурному катанию. Волосы у Гали были черные, длинные, они закрывали половину спины. Глаза – светло-карие, с золотистыми искорками – смотрели на мир серьезно и строго, словно не ждали от жизни легких ответов. Одета она была по-спортивному – джинсы, кроссовки, короткая белая куртка. Вава неоднократно возмущалась: «Если бы не волосы, тебя бы давно за мальчишку приняли! Галочка, джинсы и кроссовки – это так неженственно!» – «Зато удобно», – возражала Галя. В некоторых вопросах ее было трудно переспорить.

– Половина четвертого! – вдруг спохватился Сидякин. – Ладно, я побежал…

– Беги-беги! – насмешливо бросила ему в спину Соня. – Тоже мне, кавалер – до дома обещал проводить…