— Ага. И я по Костьке скучаю. Привет ему от меня передавай. Потрепи его там от моего имени за рыжие уши…

— Ну, это уж как полагается! Ты вот что, Верка, ты поезжай давай домой прямо сейчас. Выспись хоть. Смотреть на тебя сердце разрывается! Пойдем-пойдем, я тебя до остановки провожу…

— Так у мамы желудок болит…

— Ничего-ничего, я ее овсянкой жидкой сегодня накормлю! Поболит и перестанет. И простыни сама постираю. Иди одевайся…

— Ой, Катька, ну что бы я без тебя…

Вероника совсем уж было собралась всплакнуть от нахлынувшей на нее то ли жалости, то ли благодарности, но была так щекотливо-больно приударена под бок худым и острым Катькиным кулачком, что взвилась только с тихим смехом со стула и послушно отправилась в прихожую на цыпочках — одеваться. Тем более и Александра Васильевна, кажется, так удачно задремала на своих высоких подушках…

На улице шел снег. Красивые пухлые хлопья кружились празднично перед глазами, неся в себе скорую надежду на оттепель. Мороз, казалось, действительно отступил, и стылый, колкий ветер утих, и уличная январская жизнь показалась совсем другой — не торопливо морозной, а тихой и радостной, принаряженной тут и там блестящими рыхлыми шапками свежего снега. Так красиво, так бело, так чисто-уютно…

— Ой, Катька, даже жить захотелось! Смотри, здорово как! — потянула вниз Вероника нависшую над головой тополиную ветку и с визгом выскочила из-под обрушившихся на нее легких, на весу рассыпающихся белых комьев.

— А чего, раньше жить не хотелось, что ли? — хмыкнула ей в ответ прагматичная и более сдержанная в проявлении своих чувств Катька. — Ты мне смотри, подруга…

— Не-а, Катька, не хотелось… Как подумаю о том, чего я в своей жизни вытворила — аж страшно становится. Сама, сама променяла свое счастье на глупую цветную картинку…

— Ого! А вот это мне уже нравится! Поумнела, что ли? Так давай беги к Игорю обратно, раз такое просветление нашло! А то ведь и опоздать можешь! Такие мужики на дороге долго не валяются, между прочим!

— Да знаю я, что не валяются. А только все равно поезд уже ушел, Катька. Все равно уже так, как раньше, не будет. Он, конечно, честный и благородный, и, может, даже примет меня обратно, да только я сама не могу этим больше пользоваться, понимаешь? Стыдно мне! Переломилось во мне что-то после всей этой истории. Столько боли человеку принесла… И еще, знаешь… Я поняла, что люблю его очень. Вот дура, да? Нет, не пойду я к нему. Стыдно…

— Ну, стыд — это еще не самое плохое чувство, знаешь! Это даже хорошо, что стыдно. У него обида, у тебя стыд… Как говорится, есть условия для равновесия. Давай-ка, подруга, посылай всех своих Стасиков со товарищи от себя подальше и денег им никаких завтра не носи! Еще чего! Пусть сами из своих проблем выпутываются! Ты где их взяла-то, кстати?

— Да долго рассказывать… Так получилось, что у шефа своего взяла.

— А он что, к тебе неровно дышит?

— Нет, что ты, нет! Я же в долг взяла! Я отработаю все до копеечки! Буду этот долг платить и помнить, что это наказание мое за собственную глупость!

— Да уж… Эк тебя пробрало-то, Верка! Сама себе наказание уже назначила.

— Ой, Катьк, не надо, а? Не дави на больное место! Вон, смотри, мой автобус уже выруливает…

В ожидании подходящего к остановке автобуса Вероника вдруг хлопнула себя перчаткой по лбу, повернулась к Катьке и торопливо проговорила:

— Ой, слушай, чуть не забыла сказать… Ты маме колбасу сырокопченую больше не давай, ладно? У нее после острого желудок болит!

— А я и не давала… — моргнула растерянно рыжими ресницами Катька. — Что я, с ума сошла, твою Александру Васильевну дорогущей колбасой кормить? Я, правда, положила пару палок к вам в холодильник, мой-то уже переполнен — я ж к Костьке в армию вкусности всякие запасаю…

— А… Кто тогда… Колбасу… — уже запрыгнув в автобус, проговорила растерянно, развернувшись к оставшейся стоять на остановке Катьке, Вероника.

Катька только плечами пожала и развела руки в стороны да так и исчезла с Вероникиных глаз за дверями автобуса.

«А… Как же… Прямо мистика какая-то… — снова пробормотала про себя Вероника, тоже пожав плечами и устраиваясь поудобнее у подтаявшего окошка. — С ума сойдешь тут и с мамой, и с колбасой… Нет, точно мистика…»

Глава 13

До места с красивым названием «Синий бульвар» ходу от здания Вероникиной фирмы было всего минут пять. Никакого такого бульвара там вовсе и не было, да еще и синего к тому же. А был скромный, заросший древними кустами сирени кусочек мощеной улицы — уютный такой тупичок с памятником Николаю Васильевичу Гоголю, старыми скамейками вокруг него. Летом здесь было красиво и тихо. Очень популярным было это местечко для романтических свиданий, так уж почему-то сложилось. Может, из-за красивого его названия — придумал же кто-то назвать это место бульваром, да еще и синим…

Она еще издалека разглядела прогуливающуюся справа от памятника высокую мужскую фигуру и, опустив руку в карман шубы, с легкостью ощутила под пальцами шершавость аккуратной долларовой пачечки. Странно, но почему-то ей самой хотелось от нее побыстрее избавиться. Казалось, что таким образом и от ощущений неприятных, связанных с этой дурацкой историей с долгами Стаса, она тоже сразу избавится, будто стряхнет ее с себя брезгливо. Валера тоже узнал ее издали — улыбнулся широко и радостно, пошагал решительно навстречу.

— Вероника, да вы не женщина, вы просто ангел-спаситель. Вы даже и смотритесь издалека, как ангел…

— Здравствуйте. Вот, возьмите. Здесь нужная сумма. Благодарности не надо. Я еще вчера вам об этом говорила. И комплиментов, кстати, тоже.

Валера как-то слишком уж суетливо цапнул из ее рук заветную пачечку, так же суетливо, сверкнув на нее холодной голубизной глаз, просунул ее во внутренний карман куртки, пробормотав Веронике с благодарной улыбкой:

— Ну, думаю, теперь все обойдется… Немного не хватает, конечно…

— Как это — не хватает? Вы же вчера только говорили, что осталось собрать десять тысяч?

— Ну да, говорил. А меня, знаете, подвели в одном месте. Кинули, можно сказать. Так что немного не хватает. А может, вам еще…

— Нет! Нет, Валера. Никаких «еще» не будет. Идите выручайте из беды своего друга. Будем считать, что моя совесть чиста. А сколько не хватает — сами найдете. Хотя, если разобраться, при чем здесь моя совесть…

— Хорошо-хорошо, Вероника! Чего это вы разволновались так? Ничего, будем надеяться, что все обойдется…

— Валера, пусть Стас зайдет ко мне потом. Вы ему передайте, пожалуйста. Мне обязательно ему один вопрос щекотливый задать надо.

— Но, Вероника, я думаю, это и не разговор даже! К кому ему еще рвануть, как не к вам? Вы даже и не волнуйтесь по этому поводу! Он ваш, весь ваш, Вероника!

— Да я, собственно, и не волнуюсь. И вы меня неправильно поняли, Валера. Мне он нужен для того лишь, чтоб прояснить одно нехорошее обстоятельство, и все.

— А сам по себе Стас вам что, уже не нужен? Как друг? Как человек?

— А вот эта тема вас никак не касается, Валера. Это уж мы с ним сами разберемся, кто из нас кому дорогой друг, а кто кому просто человек. И кто кому дороже обошелся…

— Он вас чем-то обидел, Вероника? Но он не мог, он любит вас. Он мне сам говорил!

— Может быть, и любит, конечно. Не буду спорить. Только странною очень любовью. В общем, пусть зайдет. Хотя вряд ли осмелится…

— Он вас все-таки обидел… Не расскажете чем?

— Нет, Валера, не расскажу. Вы у него лучше сами спросите.

— Хорошо, Вероника, я спрошу. И он обязательно к вам зайдет. А все-таки, Вероника…

— Валера, я не хочу больше об этом говорить. Я так от этой истории устала, если честно… Ладно, всего вам доброго. Идите уже, ради бога. Выручайте из беды Стаса. А то передумаю. Вот возьмет и полезет из меня сейчас мое благородство обратно! Идите, Валера…

Он и в самом деле пошел от нее быстро, на ходу пожав удивленно плечами. Уже развернувшись, чтоб пошагать в противоположную от него сторону, Вероника чуть не наткнулась на спешащую мимо нее Катьку и даже хотела окликнуть ее сердито, но Катька сделала ей такие отчаянно-круглые, умоляющие глаза и так испуганно шарахнулась в сторону, что Вероника только руками развела ей вслед и долго еще смотрела, как Катька старательно пристраивается к широкому Валериному шагу, идя, впрочем, от него на довольно порядочном расстоянии. «Господи, следопытка нашлась рыжая. Лейтенант КГБ на задании. Ну вот что, что она может такого выследить? Да если даже и увидит чего, кому теперь нужна эта информация? — сердито ругнулась на подругу Вероника. — Не зря говорят — паранойя в народе все больше крепчает…» Впрочем, ругнулась она на Катьку совершенно беззлобно. Так, поворчала просто. В конце концов, каждый развлекается, как умеет, детективов на ночь начитавшись… А взглянув на часы, в тот же миг дернулась и заторопилась испуганно на работу — денек в офисе выдался тот еще, из суетливо-нервных, и ее наверняка уже с собаками ищут. Это уж как назло. Всегда так и бывает в горячие дни — отлучишься на копейку, а неприятностей потом огребешь на целый рубль…

Остаток дня проскочил в рабочей суете совсем незаметно. Только к половине седьмого она с огромным трудом оттащила себя от компьютера — так хотелось довести до ума интересный и нужный расчет. Но позволить себе засидеться за этим увлекательнейшим занятием Вероника никак не могла — дочерний долг уже вовсю включил в ней свою тревожную сирену и требовал сломя голову мчаться в Востриков переулок. Уже выскакивая из дверей и на ходу застегивая шубу, она вдруг вспомнила о Катьке и улыбнулась грустно — интересно, чем все-таки закончились ее шпионские изыски…

Катька, встретив Веронику в прихожей и не дав даже снять шубы и сапог, быстро потащила ее к себе, прижав палец к губам — молчи, мол…

— Пока Александра Васильевна твоя почивать изволит, пойдем-ка немного пошепчемся. Ну и натерпелась я сегодня страху, Верка! Ох, натерпелась!

— А что такое? Тебе удалось выследить тайную банду? Или проникнуть к ним засланным казачком с нужным письмишком? — расстегивая шубу, устало улыбнулась Вероника. — Давай рассказывай, разведчица ты моя смелая…

— Вот зря ты надо мной потешаешься, Верка, зря. Вот откуда в тебе столько легкомыслия, скажи? Отдала такие деньжищи в чужие руки, и смешно ей!

— Не знаю, Катька, откуда. Из бывшей хорошей жизни, наверное. Хорошая была, кстати, штука…

— Что, легкомыслие?

— Нет, прошлая жизнь…

— Ну да. Наверное. А тем более хорошей она покажется тебе после всего того, что я сейчас расскажу!

— Давай рассказывай, чего уж. Не тяни.

— Верка, ты только в обморок не падай. Я ведь видела сегодня твоего Стаса. Живого, здорового и даже в меру упитанного. Никто его, как оказалось, ни в каких застенках не держит и каленым железом из-за мифических долгов не пытает. Веселый он был, спокойный такой. С другой бабой вовсю обнимался…

— Погоди, погоди, Катька. Дай сообразить…

— Да чего тут соображать-то особенного, Верк? Кинули тебя, как лохушку последнюю, вот и все твое соображение!

— Ой, погоди, Катька! Не тарахти так! Расскажи все по порядку — где ты его видела?

— Ну, где, где… Я ж этому твоему мужику, которому ты деньги отдала, основательно на хвост упала. Он за угол зашел и в машину сел, и я тоже машину поймала, за ним поехала. Ох и хлопотное ж дело оказалось — шпионское это преследование! И дорогое, между прочим! С меня водила, которого я к этому делу невзначай приспособила, столько бабок успел вытащить! Перетрусил, пока мы за Валерой твоим ехали. Особенно когда на окраину города вырулили. Пришлось ему накинуть еще для храбрости…

— Ну, Кать, ну, не тяни… Давай без подробностей, а? Где ты Стаса-то видела?

— Ничего себе, без подробностей! Я столько пережила, можно сказать, жизнью рисковала, а она — без подробностей! Несправедливо, однако…

— Ладно, чеши с подробностями, — махнув рукой, смирилась со своим нетерпением Вероника. — Давай выкладывай все свои детали…

— Ага, выкладывай… Сама сбила с толку, а теперь выкладывай ей! — совсем по-детски обиженно потянула губы Катька, но страстное желание обсудить днем увиденное обиду все ж пересилило, и желтый нахальный глаз загорелся прежним любопытством к частной Вероникиной жизни. И любопытство это Веронику отчего-то вовсе не раздражало — вот же странное дело. И даже наоборот, она и сама с удовольствием, бывало, ублажала это неуемное Катькино любопытство и готова была раскрыться подруге дочиста, до самого своего потаенного основания. Почему, интересно? Маме никак не могла, а Катьке — запросто. И без всякого страдальческого напряга. Как и должно быть. Как числится все это в списках обыкновенной и стандартной женской дружбы… — Ну вот. Приехал твой Валера на самую что ни на есть захудалую окраину — я сроду там и не бывала даже. Остановился у хиленького такого частного домика. В калитку, смотрю, как хозяин зашел. Ну а я из машины выскочила и припала быстренько к щелке в заборе. И вижу — на крылечке твой Стасик стоит. Совершенно живой, совершенно здоровый. А потом из дома еще и деваха какая-то полураздетая выскочила и прилипла к нему всем телом — замерзла будто. Так и повисла на нем, как змеюка какая. А Валера этот изо всех сил на Стаса вдруг орать принялся — я и не поняла даже, чего он от него хочет-то. Такой крутой мат стоял… Вроде как Валера этот обвинял его в чем или требовал чего, может… И девка эта все слово свое пыталась вставить — вроде как защищала Стаса твоего, или не поняла я толком… Не понравилась она мне. Особенно голос ее не понравился. Прокуренный такой насквозь, как у мужика.