— Это ощущается более последовательно с моей стороны, — сказала она, когда мы вышли на улицу. Я соблюдал безопасное расстояние между нами, пока мы спускались по каменной лестнице с холма, на котором примостилась церковь. — Мою семью нельзя назвать религиозной — на самом деле никто из наших знакомых не был верующим. Думаю, они всегда относились с сомнением к этому, как и ко всему, что могло вызвать в людях такое рвение, считали это в лучшем случае неловким. Опасным в худшем. Полагаю, я всегда была немного более открытой ко всему. В колледже я ходила со своей подругой в её буддийский храм почти каждую неделю и на Гаити работала бок о бок с миссионерами. Но всего этого не было до того дня, когда я пришла на исповедь и стремилась к чему-то такому только для себя.

— Что заставило тебя вернуться назад после?

Она запнулась:

— Ты.

Я переваривал информацию, пока мы не достигли нижней части лестницы и не пошли к лесопарку, находящемуся между церковью и её домом. Это было освещённое фонарями и лунным светом место. Я прочистил горло, гадая, изменит ли мой вопрос что-то, но всё же решил задать его:

— Я в качестве священника? Или я в качестве мужчины?

— И то и другое. Думаю, всё слишком запутанно.

Теперь мы шли молча — рядом, но не вместе — наши мысли были заняты красотой того момента в святилище и тем, каково целоваться, пока наши души полыхают в огне.

Блядь. Всё это запутало и меня тоже, за исключением той части беспорядка, начавшей уменьшаться и разъясняться, но я беспокоился, что на самом деле всё было наоборот, что я забывал то, о чём обязан помнить.

Как о моём обещании стать лучше.

— Я хочу держать тебя за руку прямо сейчас, — резко сказал я. — Хочу обвить своей рукой твою талию и прижать ближе к себе.

— Но ты не можешь, — тихо произнесла она. — Кто-то может наблюдать.

Мы были в саду позади её дома.

— Я не знаю, что делать дальше, — ответил я честно. — Я просто…

У меня буквально не было слов. Я понятия не имел, что мне делать, чтобы объяснить, какие чувства к ней питаю, что думаю по поводу своей службы и обязанностей и по поводу готовности отказаться от всего лишь потому, что хочу поцеловать её снова. Я хотел держать её чёртову руку в этом вечернем парке.

Она посмотрела на звёзды.

— Я тоже желаю, чтобы ты мог держать мою руку, — она вновь вздрогнула, и я мог видеть, как от вечерней прохлады напряглись её соски; твёрдые, маленькие вершинки так и просили, чтобы их пососали.

Сладкие чувства прошлых нескольких минут начинали сливаться с другими: низменные чувства устремились к моему тазу. Потребовалась каждая унция моего самообладания, чтобы не прижать её к забору и снова не поцеловать, рывком не сорвать с неё штаны и не трахнуть её прямо на улице, где каждый мог увидеть.

— Я хочу увидеться с тобой снова, — сказал я тихим голосом. Тут не было никакого ошибочного смысла, и она сдвинулась, сжимая свои бёдра вместе.

— Это… Я хочу сказать, должны ли мы…

— Не думаю, что меня это больше волнует, — ответил я.

— Как и меня, — прошептала она.

— Завтра.

Она покачала головой.

— Мне нужно поехать в Канзас-Сити по кое-каким делам клуба: мы переходим на новую бухгалтерскую программу. Но я вернусь в четверг вечером.

Хотелось громко застонать, но мне удалось сдержаться.

— Это же три дня, если считать этот, — сказал я.

Она положила пальцы на защёлку задних ворот.

— Проходи, — произнесла Поппи. — Давай немного повеселимся этой ночью.

— Уже поздно, — ответил я. — И мне нужно больше времени на то, что я задумал.

Она медленно выдохнула, и её красные губы приоткрылись, показывая мне эти два передних зуба и крошечный проблеск языка за ними.

Я оглянулся, чтобы убедиться, что мы были действительно одни, а затем схватил её за руку, открыл защёлку и потянул Поппи в сад. Прижал её к заросшей решётке, затем развернул так, чтобы её попка упиралась в мою эрекцию. Положил одну руку на её рот, а второй расстегнул её джинсы.

— Три дня слишком долго, — сказал я ей на ушко. — Я просто хочу быть уверен, что у тебя не будет проблем с этим.

После я скользнул своими пальцами вниз по её животу, забираясь под её шёлковые трусики. Она простонала в мою руку.

— Шшш, — произнёс я. — Будь хорошей девочкой, и я дам тебе то, чего ты так жаждешь.

Она заскулила в ответ.

Боже, я любил её киску. Я никогда не чувствовал ничего мягче, чем кожа у неё между ног, и — блядь — она была такой влажной. Настолько мокрой, что я действительно мог стянуть эти джинсы и взять то, что так желал, прямо здесь, прямо сейчас. Но нет. Она заслуживает лучшего.

Не то чтобы я не фантазировал об этом, когда впервые получил её.

Я начал тереть её клитор, обводя его жёстко и быстро и наслаждаясь тем, как она извивалась напротив моей руки. Я знал, это было больше напряжённо и быстро, чем комфортно, но ещё знал, что ей нравилось смаковать этот крошечный-крошечный кусочек боли с удовольствием.

— Я мог бы делать это весь день, ягнёнок, — сказал ей я. — Люблю, забираясь в твои джинсы, играть с твоей киской и заставлять тебя кончать. Тебе это тоже нравится?

Она кивнула, её неровное дыхание у моей ладони. Она уже близко.

— В четверг вечером, — добавил я, почти ощущая, что парил вне своего тела, слушая себя со стороны. Но я был за пределами беспокойства или, точнее, за пределами места, где заботился об имеющих значение правилах, — я хочу быть с тобой. Хочу тебя трахнуть. Но только если ты этого тоже хочешь.

Она снова кивнула, жадно, отчаянно.

— Я не могу ждать, — мой голос был хриплым прямо сейчас. — Не могу ждать, чтобы оказаться внутри тебя. Почувствуй меня. Почувствуй, насколько я твёрд от одной только мысли об этом, — я упёрся членом в её задницу, и она вздрогнула напротив меня: мои слова и жёсткий член толкнули её через край. Она издала небольшой всхлип, который заглушила моя рука, и наконец-то кончила, расслабляясь возле меня.

Я держал свою руку в её трусиках в течение минуты или двух, наслаждаясь тем, как она выглядела и как это чувствовалось, а затем с неохотой убрал ладонь и застегнул ширинку на её джинсах. Я облизал свои пальцы, когда Поппи повернулась ко мне лицом, её глаза сияли, а щёки пылали даже в темноте.

— Иди в кровать, Поппи, — сказал я, когда увидел протестующее выражение её лица из-за моего ухода. — Увидимся в четверг вечером.

***

Это ударило меня как тонна очевидных — размером с поцелуй — кирпичей, когда следующим утром я повторял по памяти мессу: я влюбился в Поппи Дэнфорс.

Мне не хотелось просто отчаянно трахать её. Я не был всего лишь безумно счастлив, пытаясь помочь ей обрести веру. Я был окончательно и бесповоротно на пути к тому, что влюбиться в неё.

Спустя месяц.

Глупый, глупый, глупый.

И теперь, когда её нигде поблизости не было, я обнаружил, что моя навязчивая идея вышла из-под контроля, как будто наркоман, требующий дозы.

Я представил себе её голос, наполняющий храм после Роуэна и пожилых женщин, покинувших утреннюю мессу. Я представил себе её лицо и растрёпанную косу в то время, пока изучал копии страниц из Библии для следующей мужской группы. Я поймал себя на том, что начал гуглить фото Дартмута и Ньюпорта вместо того, чтобы тщательно просматривать форумы «Ходячих мертвецов». Я даже (жуть, знаю) загуглил её семью, пролистывая фото элегантных людей на изысканных благотворительных мероприятиях и наконец обнаружив её старый снимок со своего рода благотворительной акции для политиков. Её и нескольких привлекательных людей, которые, вероятно, были её родителями, братом и сестрой: её отец — седовласый и широкоплечий, а её мать стройная и изящная. Её брат и сестра одеты в такую же дорогую одежду, их лица с похожими высокими скулами.

Я нажал на картинку, чтобы разглядеть каждого из них и увидеть увеличенное лицо Поппи. Она была очевидно моложе, хотя и не слишком — возможно, двадцать лет — и было видно, что она явно чем-то недовольна. Когда все остальные блистали своим богатством, счастливо улыбаясь в камеру, Поппи же с трудом удавалось сжать губы, а её глаза были направлены за объектив камеры, словно она была поглощена чем-то, что доступно лишь её взору.

Волна нежелательной ревности и подозрений тотчас зародились в моей груди. Она смотрела на Стерлинга? Это выглядело так, словно он был каким-то небольшим секретом, о котором знал только я. Или, может быть, она просто смотрела на призрак своего личного несчастья, безрадостного будущего, расшифрованного в рассадке гостей и меню?

Я думал о том фото весь оставшийся вечер, даже настраиваясь для молодёжной группы. Я также думал о ней — о встрече с ней в четверг — и каждые несколько минут ловил себя на мысли, что улыбаюсь без какой-либо на то причины, за исключением того, что желал увидеть Поппи снова.

Сегодня в молодёжной группе мы говорили о том, как Иисус был искушён в пустыне, и с прошлой недели произошёл драматический поворот: я чувствовал полную отстранённость от стихов. Я не был в пустыне… Я был в месте, где шумела зелёная листва и мчалась чистая вода.

Что изменилось? Мне было интересно. Между прошедшей неделей и этой, между вчера и сегодня?

Всё случилось прошлой ночью. Это молитва, магия, аромат её волос. Поцелуй, скрывавший нечто, что было выше физического и духовного. Они больше не были изолированы и разделены, а стали едины... И вместе с тем познание её перешло от сбивающего с толку к чертовски удивительному. Потрясающему. Не в простом смысле этого слова, а в том смысле, что это наполняло меня благоговением.

Она наполнила меня благоговением. Она заставила меня видеть мир с обновлённым чувством изумления, где каждое дерево зеленее, каждый угол острее, каждое лицо более приятное и готовое помочь.

Это не значило, что моя вина исчезла полностью. Я метался от иллюзий до упрёков, наказывая себя большим количеством пробежек, отжиманий, работы по всей церкви, проводя часы в молитвах и в поисках ответа.

Почему Бог привёл Поппи ко мне, если я не должен был влюбляться в неё?

Было ли действительно настолько страшно для Божьего человека заниматься сексом? Протестанты делали это в течение половины тысячелетия и не казались обречёнными попасть в ад больше, чем католики.

И было ли неправильно желать то и другое? Я хотел возглавлять эту церковь, помогать людям познать Бога. Но, чёрт побери, я хотел и Поппи тоже и не считал, что было справедливо, что я должен был выбирать.

Бог не ответил. Какая бы магия ни царила в храме последние пару недель, она скрылась от меня, и в некотором смысле это был его ответ.

Я должен был выяснить это лично.


ГЛАВА 12.

В четверг я был таким беспокойным, будто был зверем в клетке.

Я пытался смотреть Netflix, пытался читать. Мой дом был идеально чистым, а газон покошенным. Я мог сфокусироваться исключительно на Поппи. На том, что увижу её сегодня вечером.

В итоге я сдался и пошёл в свою комнату. Сел в кресло возле кровати и расстегнул джинсы. Весь день я ходил с полустояком, и лишь мысли о мастурбации — в чём я отказывал себе последние три года — было достаточно, чтобы я кончил. Я сделал пару движений, пока мой член не встал по стойке смирно, и вспомнил, как влажная щёлка Поппи чувствовалась вокруг меня. Я откинулся на спинку кресла, моя челюсть была сжата, когда я наконец-то сдался и потянулся к своему телефону.

Она ответила после второго гудка.

— Алло? — этот голос. Он был хриплым даже по телефону.

Я обернул руку вокруг своего члена и медленно поглаживал себя.

— Где ты?

— В клубе, — я мог слышать, как она двигалась, словно ища укромное местечко для разговора. — Но я почти закончила. Что происходит?

Я колебался. Боже, это было так охрененно глупо, но мне хотелось услышать её голос в своём ухе, когда я это делал.

— Я твёрдый, Поппи. Чертовски твёрдый, так что не могу трезво мыслить.

— Ох, — сказала она. А затем в её голосе отразилось понимание. — Ох, Тайлер, ты что…

— Да.

— Как? — спросила она, и я снова услышал, как она передвигалась, а затем как закрылись двери. — Где?

— В своей комнате. Со спущенными джинсами.

— Твои ноги разведены в стороны? Ты лежишь или сидишь? — её вопросы были пронизаны желанием и голодом. Это заставило меня усилить хватку.

— Я откинулся назад. И да, мои ноги широко расставлены. Это заставляет меня думать о том, как ты стояла на коленях между ними и сосала меня.

— Я хочу сделать это снова, — мурлыкала Поппи, и я каким-то образом знал, что она тоже касалась себя. — Хочу лизнуть тебя от основания до кончика. Я хочу взять тебя глубоко в рот.

— Я хочу этого тоже.

— Ты используешь всю свою руку или только пальцы?