Мне не нравятся эти детали.

Мне вообще ни одна из этих деталей не понравилась.

— Но как я уже сказала, — снова заговорила Поппи, — ничего не было. Я продремала на диване до утра, а затем его водитель привёз мня домой. К тебе.

— Так он теперь в курсе, что ты с ним покончила? Он уйдёт?

Она колебалась:

— Да?

— Это вопрос? Ты говоришь, что не знаешь наверняка?

Её глаза оставались прикованными к дороге.

— Когда я уходила утром, он сказал, что полностью принял моё решение. И добавил, что не хочет, чтобы я была с ним против воли, — для него важны мои чувства. Поэтому Стерлинг отступает.

Я подумал о человеке, повстречавшемся мне вчера, о его ледяных голубых глазах и надменном голосе. Он не был похож на тот тип мужчин, которые сдаются. Впрочем, он походил на тех, кто может солгать о своей капитуляции.

— А те фото с нами… Стерлинг приложил максимум усилий, дабы выстроить потенциальную схему шантажа, и он вот так просто собирается отказаться от них?

Она закусила губу, снова бросая взгляд через плечо, чтобы перестроиться в другой ряд. Мне нравилась манера её вождения: быстрая, умелая, с привкусом агрессии, которая никогда не обернётся чем-то опасным.

— Не знаю, — сказала она беспомощно. — Он казался вполне определившимся, и да, трудно представить, будто Стерлинг так легко отступит и уйдёт, но и не думаю, что он стал бы врать насчёт этого.

— Зато я думаю, — пробубнил я себе под нос.

Она услышала:

— Слушай, Стерлинг не святой, но несправедливо демонизировать его только потому, что он мой бывший. Да, он творил плохие дела, но из-за этого не становится психопатом. Он лишь избалованный мальчишка, которому никто и никогда не говорил «нет». И я, честно говоря, не считаю, что Стерлинг что-то сделает с этими фотографиями.

Она его защищает? Ощущалось так, словно она действительно защищает его, и это слегка меня разозлило.

— Он предложил вернуть тебе файлы? Или даже удалить их?

— Что? Нет. Но…

— Тогда я не думаю, что он планирует куда-либо уходить, — резюмировал я, не сводя взгляда с окна, за которым покрытые сумраком поля медленно переходили в разрастающийся город. — Он упоминал, что знает, что именно ты хочешь услышать, но это ещё не конец, Поппи. Для Стерлинга ничего не будет кончено, пока он не получит желаемое. Тебя.

Её рука скользнула поверх моей, и на мгновение я обиженно подумал о том, чтобы проигнорировать этот жест и не сплести наши пальцы вместе, — причинит ли ей это боль или покажет моё несогласие, я не был уверен.

Боже, я был таким козлом.

Схватив её за руку, я сильно сжал ту.

— Прости, — сказал я. — Это просто… Будто трезубец, направленный прямо в моё сердце. Я могу потерять тебя или свою работу — может, и то и другое.

— Ты не потеряешь меня, — настояла она, оглядываясь. — И ты не потеряешь свою работу. Пока не захочешь этого.

Я прислонил голову к прохладному стеклу окна. И снова он… Выбор. Чёрное и белое, день и ночь, одно или другое. Поппи или Бог.

— Милли знает, — ляпнул я неожиданно.

Я ощутил, как её рука напряглась в моей, и опять появился этот странный гнев: почему Милли — удивительная, надёжная Милли — тревожила больше, нежели Стерлинг? Но я перевёл дыхание и отбросил эти мысли. Я не позволю череде последних событий вбить клин между нами.

Я не допущу этого.

— Она не собирается никому говорить о нас, — заверил я Поппи.

А затем я поведал ей о произошедшем со мной вчера, в конечном итоге решив не скрывать от неё ничего, даже мои уродливые, глупые мысли, ибо был ей обязан. Я хотел быть ей обязанным. И действительно, чего я лишался? Я в любом случае был настолько близок к потере всего. И мог быть честным до конца.

Она слушала, пока я рассказывал ей обо всём: о Милли; о шантаже Стерлинга; о том, как я догадался, что она была с ним, ещё до его смс; и обо всех противных, завистливых чувствах, прямо сейчас прожигающих мою грудь, — когда я закончил, её губы были сжаты в красную линию, скрывая те зубы, которые казались мне странно сексуальными, и придавая чертам её лица серьёзное выражение, что было почему-то столь же привлекательно.

— Я понимаю, мы не так давно знаем друг друга, — произнесла она. — Но тебе никогда не придётся беспокоиться о том, что я тебя обману. Этого не произойдёт. Точка. Я не изменяю.

— Я не имел в виду… — мне хотелось подобрать правильные слова. — Я знаю тебя, настоящую тебя, и знаю, что ты не причинишь мне каким-либо способом боли. Но ещё знаю, что Стерлинг для тебя больше, чем просто бывший парень. Я знаю, что между вами двумя есть нечто давнее и мощное, и именно это меня беспокоило, а не какая-то воображаемая слабость в твоём характере.

— Не имеет значения, какое прошлое между мной и Стерлингом. Я никогда не изменю тебе. Подобное не в моей природе.

Я надеялся, что это правда. Я очень сильно надеялся. Но мне пришло на ум, что я никак не мог быть уверен в её верности, ведь не существовало гарантии доверия любимому человеку, как и суда, куда можно было бы предъявить иск, если тот в конечном итоге тебя предаст. Решение любить её, довериться ей в отношении Стерлинга сделает меня уязвимым.

Но она уже была уязвима, любя мужчину, которому фактически не позволялось чувствовать к ней то же, поэтому, возможно, они были квиты.

Для поднятия настроения я сказал:

— Полагаю, я это понимаю. У Шона и Эйдена даже есть название-объяснение для таких людей, как ты; они дали этому имя «Ген Моногамии».

— Ген моногамии, — повторила она. — Думаю, в этом есть смысл.

Я откинулся назад. В поле зрения появился центр Канзас-Сити: стеклянные и кирпичные монолиты тянулись в сиреневое небо, ниже змеилась река серо-стального цвета.

— Ещё они шутят, будто у меня есть ген безбрачия, — продолжил я. — Хотя теперь я совсем не уверен, — отблески уличных фонарей и светофоров мелькали в автомобиле, пока Поппи ловко маневрировала в потоке машин, чтобы попасть в самое сердце города. — Возможно, это не ген безбрачия, — добавил я больше для себя, чем для неё. — Может, я ждал тебя всю свою жизнь.

Поппи втянула сквозь зубы воздух и свернула в переулок между двумя зданиями. Прежде чем я успел спросить её, что происходит, она остановила машину в парке и переползла ко мне на колени, отчего мой член с интересом оживился.

Её губы встретили мои с настойчивой, страстной, решительной жаждой, а её нетерпеливые руки были повсюду: в моих волосах, на груди, на ширинке джинсов.

— Я люблю тебя, — выдыхала она снова и снова, и напряжение нашей поездки растаяло. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. И прошу прощения за сегодня.

Я нашёл её попку под платьем и сжал, скользя своими пальцами между её бёдрами, чтобы кончиками провести вдоль полоски её стрингов, которая уже была влажной.

Но она, до того как я смог углубиться в это новое и интересное событие, с тяжёлым дыханием отшатнулась.

— У нас впереди грандиозная ночь, поэтому я не хочу разрушить её, начав слишком рано, — сказала Поппи с улыбкой. — Но ты не знаешь, что делаешь со мной, когда говоришь такие слова.

— Они правдивы, — прошептал я ей. — Я забочусь о тебе чертовски сильно и хочу… — я притянул её ближе к себе: её грудь упёрлась в моё лицо, а киска прижалась к эрекции, покрытой джинсовой тканью. — Я лишь хочу, чтобы так было всегда. Ты и я. Никаких решений. Никаких проблем. Только… мы.

Она поцеловала меня в макушку:

— Ну, если ты этого желаешь, то тебе понравится сегодняшняя ночь.

***

Сначала я подумал, будто Поппи сошла с ума, потому что вместо того, чтобы выбрать поход в ресторан, кинотеатр или нечто типичное для свидания, она заехала на офисную стоянку (я знал, что это был офис, только потому, что Бизнес-Братья трудились двумя небоскрёбами ниже, а Эйден встречался с девушкой, которая работала здесь).

Мы подошли к застеклённому вестибюлю с лифтами, и Поппи провела смарт-картой над запертой дверью. Когда замок щёлкнул, она потянула меня к дальнему лифту, снова скользнула ключом, и мы устремились к тридцатому этажу.

Наконец-то я решился спросить:

— Куда мы идём?

Она одарила меня небольшой улыбкой, одной из тех, что оставляли меня прикованным к её рту:

— На мою работу.

Едва я успел обдумать услышанное, как мы вошли внутрь, а Поппи кивнула женщине за стойкой регистрации (которая была одета в сшитый на заказ костюм, словно работала в инвестиционной компании, а не в стрип-клубе). Поппи толкнула дверь из тонированного стекла, а я последовал за ней, и затем мы оказались в самом эксклюзивном клубе города, в месте, которое соблазнило магистра экономики управления Дартмута остаться, когда Уолл-стрит это не удалось.

По периметру помещения были выстроены стены, перекрывая тем самым окна предположительно для того, чтобы мигающие огоньки не сверкали в течение ночи (и чтобы естественный свет не мешал в течение дня). Но между стенами и окнами существовал значительный зазор, означающий, что любой гость мог взять свой напиток и, глядя на городской пейзаж, бродить в получившемся пространстве, как сейчас это делали несколько мужчин; когда Поппи проводила меня мимо, некоторые из них вели телефонные разговоры, которые звучали как деловые звонки.

Тут и там стены прерывались, давая мне возможность заглянуть внутрь главной комнаты. Две или три девушки в одиночку танцевали в стеклянных боксах, но несколько танцевали на полу, и я инстинктивно отвёл взгляд от обнажённой женской плоти. Возможно, в душе я всё ещё оставался пастором.

Но теперь мои глаза вернулись к короткой тунике Поппи, через ткань которой я мог чётко увидеть очертания её задницы.

Ага, всё верно.

Мы нырнули в один из проходов, а затем Поппи завела меня в комнату.

— Что мы делаем?

— Мой босс сказал, что я могу в любой момент использовать какую-нибудь из этих комнат. И я хочу этого прямо сейчас.

— Для меня?

— Для тебя. Теперь жди здесь, — улыбнулась она, а затем вышла, закрыв за собой массивную деревянную дверь со щелчком.

Так это и есть те самые приватные комнаты, о которых она рассказывала, как и та, где они со Стерлингом трахались. Эта мысль послала уже знакомый, проникающий глубже шип ревности, но потом я вспомнил машину и отчаянные «люблю тебя» от Поппи. Она была здесь… Со мной. Не с ним.

Тогда почему гнев всё ещё сворачивался змеёй в моём животе? Я ненавидел себя за это чувство, но не мог выгнать его, выковырять оттуда. Оно пробралось в мои вены, щекоча изнутри кончики моих пальцев с желанием… чего? Отшлёпать её попку за проведённое с бывшим время без моего позволения? Трахать её до тех пор, пока на не признает мой член единственным во всём мире?

Боже, я был таким грёбаным филистимлянином (прим.: считается, что слово «филистимлянин» (филистер) стало именем нарицательным при следующих обстоятельствах. Некий проповедник в 1693 г. в городе Иена на погребении студента, убитого бюргером, процитировал библейские слова Далилы, обращённые к Самсону: «Самсон! Филистимляне идут на тебя» (Ветхий Завет, Книга судей Израилевых гл. 15, ст. 16). Слово вошло в язык немецкого студенчества как синоним человека ограниченного, самодовольного, чуждого духу просвещения обывателя-конформиста — антипод человека просвещённого, прогрессивного и т. д).

Чтобы отвлечься, я решил оглядеться. Никогда раньше мне не приходилось бывать в стриптиз-клубе, но следовало признать, что тут гораздо лучше, чем я того ожидал. Обстановка состояла из кресла, дивана — оба обтянуты кожей («Легче чистить», — подумал я горько) — и возвышения в центре комнаты, бывшего достаточно широким как для размещения на нём шеста, так и для танца без его участия.

Свет синего и фиолетового оттенков был приглушён, музыка же играла довольно громко, но недостаточно, чтобы раздражать. Такого рода звук проникал в вашу кровь вместе с биением и требовательным ритмом; он сливался с вашими собственными мыслями и учащал пульс, уменьшая действие адреналина до устойчивого влияния.

Я сел на кожаный диван и, глядя на свои руки, наклонился вперёд. Что я здесь делаю? Почему она привела меня сюда? Из всех мест…

Но затем дверь открылась, и я перестал интересоваться чем-либо, кроме той возможности, когда смогу погрузить свой член в неё, потому что ебать.

На ней был парик цвета синей сахарной ваты, а макияж глаз был таким ярким, что я только и мог представлять себе, как эти подведённые карандашом глаза смотрят на меня, пока она сосёт мой член. И я тут же осознал, что она имела в виду, говоря, что клубу нравится нанимать дорого выглядящих девушек. Хоть я ни хера не смыслил в женском белье, точно знал, что эта аккуратно расшитая ткань её прозрачных трусиков, вероятно, не была типичной для наряда стриптизёрши. Как и соответствующий им шёлковый бюстгальтер с открытой грудью (прим.: в оригинале shelf bra — бюстгальтер с низким вырезом или с открытой грудью обладает косточками, но его чашечки очень малы и не покрывают сосок) или кружевные стикини, скрывавшие её соски, — всё в нежном цвете шампанского. Полоска шёлка того же оттенка была завязана на её шее бантом, и мне хотелось развернуть её как подарок в тот же момент и прямо там. Поппи всегда выглядела потрясающе — в одежде и без неё — но сейчас она преобразилась в Поппи, которую я видел мельком лишь в наши самые интимные мгновения.