Она подошла ко мне на шестидюймовых (прим: 15,24 см) каблуках настолько грациозно, словно была в балетках, и протянула руку:

— Твой кошелёк.

Смущённый, я достал его из своих (внезапно очень тесных) джинсов и вручил ей. Она вытащила из лифчика свёрток хрустящих купюр в пятьдесят и сто долларов, аккуратно вложила их в мой бумажник и вернула тот мне.

— Я хочу сыграть в игру, — сказала Поппи.

— Хорошо, — ответил я, и у меня внезапно пересохло во рту. — Давай поиграем.

Она облизнула губы, и мне стало ясно, что сейчас я не единственный чертовски сильно возбуждён.

— Ты мой клиент, а я лишь танцовщица, идёт?

— Идёт, — повторил я.

—Ты же знаком с определёнными правилами приват-комнат, так?

Я покачал головой, будучи не в силах отвести взгляд от её фигуры, от дорогого белья на ней, от шёлковой полоски на шее, которую можно было бы так легко превратить в поводок…

— Итак, первым делом ты должен заплатить за своё нахождение здесь.

Затем Поппи положила руку на бедро, выглядя такой нетерпеливой и разгорячённой, и любые философские размышления, которые могли возникнуть у Хорошего Парня Тайлера, о столь унизительном притворстве — в первую очередь о пребывании в стрип-клубе — устремились к нулю. В тот момент, когда я вложил в её руку банкноты, воздух мгновенно изменился. Игра исчезла, и это стало нашей реальностью — не имело значения, что мы любили друг друга и что это были даже не мои деньги — я заплатил ей, а она взяла купюры и, устремив глаза на меня, теперь стояла на сцене, держась рукой за шест.

Она начала танцевать, и я откинулся назад, желая запомнить каждую деталь: как её ноги были обёрнуты вокруг шеста, пока она скользила по нему; как синие волосы задевали её плечи; как мышцы на её руках и плечах натягивались и напрягались друг напротив друга.

Приглушённый свет, громкая музыка, анонимность секса напоказ передо мной… Всё сочеталось с обжигающим пламенем в её глазах, словно Поппи желала меня: именно меня и меня прямо сейчас — теперь я понимал, почему Ирод предложил Саломее выбрать что угодно после того, как она станцует для него. Было нечто столь восхитительное в перетягивании власти между нами; в данной ситуации предположительно я сохранял весь контроль и достоинство, но в действительности всё было наоборот. Поппи завораживала меня, порабощала, пока я не захотел бы предложить ей не только деньги, которые она положила мне в бумажник, но и мой дом, мою жизнь и душу.

Поппи и её танец семи покрывал (прим.: также встречается вариант «танец семи вуалей». Согласно общепринятой легенде, первой исполнительницей этого танца была иудейская царевна Саломея, которая исполнила этот танец для царя Ирода. Во время танца она сбрасывала с себя семь накидок, пока не осталась обнажённой. Можно сказать, что это был древний стриптиз. Ирод был так восхищён Саломеей, что пообещал ей исполнение любого желания взамен на ещё один танец. По совету своей матери Саломея попросила принести ей голову Иоанна Крестителя на блюде. Как утверждает Евангелие от Матфея, Ирод исполнил своё обещание. Так в Библии был описан прообраз роковой женщины).

Потом она наклонилась, и я отвлёкся тем фактом, что теперь её задница была спереди и по центру и что сквозь ткань мне была видна тень её складочек — я бы дал любую клятву прямо тогда, лишь бы поласкать её там.

Я пошевелился, пытаясь найти для себя больше места в своих джинсах, но это было бесполезно. Вслед за тем передо мной возникла Поппи, положила ладони на мои колени и развела их в стороны достаточно широко, чтобы встать между ними. Она повернулась так, что её попка оказалась прямо напротив моего лица, и настолько близко, что было возможно различить отдельные цветы, вышитые на её нижнем белье, так что я провёл по ним пальцем.

Она перехватила мою руку:

— Ты должен заплатить больше, если хочешь прикоснуться, — промурлыкала Поппи, и я последовал за Иродом по пути духовной погибели, потому что для неё не существовало слишком высокой цены.

Без каких-либо возражений я отдал деньги, которые были засунуты ею в лифчик. Затем она направила мои руки по своим бёдрам и провела ими по бокам, а после вернулась к груди. Мгновение я поиграл с её стикини, одновременно любя и ненавидя незнакомое ощущение того, что её соски недоступны для меня.

Она села ко мне на колени, прижимаясь задницей к моей эрекции, и положила голову мне на плечо, когда я ласкал её сиськи. Я уткнулся носом в её шею:

— Держу пари, ты проделываешь подобное со всеми приходящими сюда парнями.

— Только с тобой, — ответила Поппи бархатным голосом, извиваясь на мне; трение о мой член заставляло меня тихо постанывать. Она развернулась, таким образом оседлав меня. — Ты же знаешь, — произнесла она тем же низким, мурлыкающим голосом, — я никогда не позволяла никому делать этого, но, если хочешь, дам тебе увидеть мою киску.

Да, пожалуйста.

— Мне бы этого хотелось, — очень горжусь тем, что мне удалось не пропищать, будто я подросток.

Она протянула руку, и я снова вытащил бумажник. Оно и к лучшему, что это была лишь игра, ведь я бы никогда не смог себе позволить Поппи на жалованье священника.

После получения своей платы она запрыгнула на сцену и снова широко развела ноги, оттянув с промежности полоску ткани, чтобы показать мне то, что я желал увидеть. Это был влажный и соблазнительный розовый оттенок в тускло-голубом свете комнаты — цвет, который художники эпохи Возрождения должны были использовать для изображения Небесного света.

Загипнотизированный, я наблюдал, как она медленно проводила своей рукой вдоль шеи и вниз, мимо груди к нежному подъёму лобковой кости. С того местечка Поппи вычерчивала размашистые и лёгкие круги вокруг своей киски: широкую спираль через нижнюю часть живота и внутреннюю поверхность бёдер — выводя те ближе и ближе; когда в итоге она задела клитор, я испустил дрожащий вздох, не представляя, как сдержусь.

Она тоже вздохнула от прикосновения, толкаясь бёдрами навстречу своей руке, будто бессознательно пыталась трахнуть воздух, и из-за невозможности коснуться её киски я начал терять самообладание. Разве она не знала, что я мог бы заполнить её? Разве не знала, что я мог бы доставить ей удовольствие, если бы она позволила мне?

Я встал и подошёл к возвышению. Наши лица были на одном уровне, и я не сводил с неё глаз, скользя ладонями от её коленей к внутренней поверхности бёдер, отчего мои пальцы оказались слишком близко к её киске. Я повторил движение, на этот раз осмелившись приблизиться, гадая, подпустит ли она меня, возьмёт ли её похоть верх над правилом о деньгах. Я пробежался большими пальцами по её складкам, и Поппи вздрогнула — как и я — потому что, святое дерьмо, она была влажной. Настолько влажной, что я знал: мне удастся погрузить в неё свой член без всякого сопротивления.

— Ты хочешь вставить их в меня? — спросила она.

Я кивнул, раздвигая её половые губы большими пальцами и смещая эту мягкую розовую плоть в сторону, дабы полностью раскрыть себе её вход, умоляющий о пальцах или члене.

— Это влетит тебе в копеечку, — сказала Поппи озорно, накрывая мои руки своими.

— Ты жёстко торгуешься, — выдохнул я.

«Жёстко» было подходящим словом для описания моих ощущений. Я был в трёх секундах от того, чтобы расстегнуть джинсы и взять дело в свои руки (так сказать).

Найдя банкноту, я сложил её вдоль, чтобы Поппи было легче ту спрятать, но в этот раз она схватила купюру не рукой, а своим ртом, коснувшись губами моих пальцев, и это было так унизительно, так чудесно унизительно, отчего Ирод во мне ликовал на троне, по-королевски восторгаясь тем, что видит её с деньгами между зубами, зная, что теперь её киска принадлежала мне и была доступна для моих прикосновений.

Она приподнялась на коленях, будто бы собираясь встать, но прямо сейчас я получу то, за что заплатил: обернув одной рукой талию Поппи, я дёрнул её вниз на два подготовленных для неё пальца. Она вскрикнула, а я мрачно улыбнулся, планируя воспользоваться всеми преимуществами этого уровня особых услуг. Обнимая её за талию, я прижал Поппи ещё ниже, таким образом её киска приникла к моей руке (которая в данный момент была прижата к сцене, но я не возражал), а разгорячённый комочек нервов беспрестанно тёрся об мою ладонь. Мои пальцы изогнулись в поисках выступающей мягкой точки, которая должна была подтолкнуть её к кульминации.

Я пошевелил ими, когда пропел ей на ушко:

— Если доведу тебя до оргазма, заплатишь мне?

Она захихикала, но смех моментально потонул в рваном вздохе, стоило мне сильнее прижать её к своей руке. Я укусил её ключицу и нежную кожу вокруг стикини, её влажность трепетала на моей ладони, а этот шёлковый бант просто умолял, чтобы им завязали её запястья; с резким звуком она кончила, безуспешно брыкаясь передо мной, пока я держал её ещё крепче и двигался жёстче, забирая всё до последней капли удовольствия от её оргазма.

Как только Поппи успокоилась, её тело расслабилось, чего нельзя было сказать обо мне. Я вытащил из-под неё руку и приложил пальцы к её губам, заставляя слизывать с них её собственный вкус, другой же рукой я расстёгивал свои джинсы.

Поппи посмотрела вниз, а после взглянула на моё лицо:

— Хочешь, чтобы я взяла его в рот? — спросила она, наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц, что было совершенно, блядь, разрушительно для моей способности формулировать связные мысли.

Я схватил несколько купюр и сам засунул их в её лифчик. Затем дотронулся до этого блестящего банта и медленно развязал его, обнажая прекрасную шею Поппи, чтобы посасывать и покусывать её, пока я пропускал шёлк через ладони — почтительно — будто держал свой епитрахиль или опоясок.

Я отстранился и обмотал один конец ленты вокруг её шеи, завязывая ту прочным узлом: такой узел обеспечивал мне возможность дёргать за полоску ткани и не беспокоиться, что тот затянется.

Закрепив своеобразный поводок, я однократно обернул свободный конец материала вокруг ладони и для проверки потянул за него. Поппи подалась немного вперёд, издавая удивлённый звук, но её зрачки расширились, а пульс участился, поэтому я почувствовал себя достаточно непринуждённо, чтобы повторить действие, заставляя её осторожно соскользнуть с возвышения и встать на колени. Я сел в кресло и, вынудив её ползти ко мне, наблюдал за тем, как покачивалась её грудь во время движения.

Как только Поппи очутилась между моими коленями, я дёрнул ленту, возможно, немного резче, чем должен был, но в тот момент я почти потерялся в похоти и проиграл своему внутреннему пещерному человеку и своему внутреннему Ироду, который только и желал эти прелестные алые губы на его члене прямо, блядь, сейчас.

Поппи обхватила пальцами пояс моих чёрных боксёров и потянула его вниз, теперь мой член, вырвавшись на свободу, торчал между звеньев расстёгнутой молнии. Пока шёлк не натянулся, я несколько раз наматывал на руку конец поводка, а затем привлёк её голову к своему члену, однако она не открыла сразу рот, её красные губы были сомкнуты. Но появились намёк на улыбку и радостное неповиновение в глазах, тогда я вспомнил стойку на моей кухне недели назад, когда Поппи просила меня украсть её поцелуи — нет, даже не украсть. Она хотела, чтобы я взял их у неё силой.

Поэтому, натянув поводок ещё сильнее, я дёрнул его, и теперь её губы прижимались к нижней части моего пениса — ощущения её дыхания на моей коже было достаточно, чтобы сделать меня диким.

«Играй в игру, Тайлер».

— Я заплатил тебе за то, чтобы ты мне отсосала, — прошипел я. — Ты можешь сделать это по собственной воле, или я заставлю тебя. Так что, если ты не хочешь этого, тебе лучше открыть свой прелестный маленький рот и выполнить свою грёбаную работу.

Поппи покрылась мурашками, и я не упустил того, как она пыталась потереть бёдра друг о друга. Я нетерпеливо просунул палец между её губами и заставил их раскрыться.

— Пусти меня в свой ротик, — предупредил я, — или расплата будет жестокой.

Не надо быть проницательным наблюдателем, чтобы не заметить в её глазах особую вспышку интереса к этой идее; Поппи желала нарваться на неприятности, но ещё я думаю, что она хотела мне отсосать, потому что в итоге поместила свои сладкие яблочные губы на кончик моего члена и, встретившись в этот момент со мной взглядом, накрыла его ртом, прижимаясь обжигающим языком к моему стволу.

Крепко удерживая поводок рукой, я откинулся назад, наблюдая за шоу: за тем, как колыхались её груди, пока Поппи трудилась надо мной; как её ореховые глаза окидывали меня тем взглядом, что будет возбуждать меня в душе ещё много лет. И эти губы как великолепный красный ореол вокруг моего члена… Они были единственным ореолом, который я когда-либо захотел бы снова, кольцом грешных желаний и дьявольских наслаждений.

Она двигалась вниз и вверх, иногда прищёлкивая языком, а иногда проведя им горячую широкую линию вдоль моего ствола. Я толкнулся ей навстречу, ударился о заднюю стенку её горла и, потеряв всякое подобие терпения, схватил её за затылок, чтобы Поппи не удалось отстраниться. Я удерживал её голову обеими руками и вколачивался таким образом несколько долгих секунд, трахая её горло так, как имел её киску: жёстко и бесцеремонно — она заслужила это, будучи такой наглой и бесстыдной дразнилкой.