Стерлинг. Я помню это имя из нашего прошлого разговора о её прошлом, и чёрт бы всё побрал, если это не вызвало у меня смешную ревность, словно я уже поставил метку на Поппи Дэнфорс, означающую, что она моя.

Мы достигли церкви.

— Было приятно повидаться с вами, Отец, — сказала она, улыбаясь мне и продолжая шагать дальше.

— Какой из них твой дом? — тяну время я, хотя прекрасно понимаю, что не должен, но ничего не могу с этим поделать. Мне необходим ещё один проблеск этих красных губ, ещё одно слово этим голосом с придыханием.

— Вот этот, — она указала на дом рядом с парком, уютное бунгало с балконом. Рядом росло дерево, а сад на заднем дворике немного заброшен. Я бы с лёгкостью мог увидеть его из дома священника. Смог бы увидеть, включён ли у неё свет, стоит ли её машина на подъездной дорожке, как она готовит кофе по утрам на кухне.

Это выглядело бы не очень хорошо, скорее всего, меня бы назвали больным человеком.

— Ну что же, если тебе нужно помочь с мебелью или ещё с чем-то…

Дерьмо. Почему я это предложил? Словно в её доме наедине с ней я буду в безопасности.

Но тогда её лицо просветлело, и мой желудок сжался. Потому что она была красивой всё время, но счастливой ли? Счастливая, потому что чертовски сияла.

— Это было бы замечательно, — ответила она. — Я никого здесь не знаю, и мои друзья находятся так далеко отсюда… Да, я дам тебе знать, если мне потребуется помощь.

— Хорошо, — отвечаю я, всё ещё наслаждаясь её улыбкой и как ни странно живыми глазами. — В любое время.

Она наклонилась вперёд, вставая на цыпочки, и я понятия не имел, что она творила, пока не почувствовал её тёплые губы на моей щеке. Я замер, запоминая каждую деталь, каждое ощущение как гравировку на моей душе, запечатлевая, в то время как её губы алого цвета прижимались ко мне.

— Спасибо, — прошептала она, её слова и дыхание опаляли моё ухо, затем Поппи прикусила губу и отвернулась, шагая в сторону дома.

А я пошёл в дом пастора для очередных двадцати минут холодного душа.

***

Я бы соврал, сказав, что в равной степени не боялся и не ждал её исповеди в понедельник. Я провёл мессу в воскресенье, ища глазами Поппи на скамьях, и, когда её там не увидел, в моей голове зародилась тревога. Возможно, она уехала; возможно, её недолгое увлечение религией быстро прошло; и возможно, мой проигрышный тест на самоконтроль закончился.

Возможно, она устала от меня, думал я, поэтому почувствовал даже некое облегчение.

Возможно, она устала от меня, подумал я снова и на этот раз почувствовал боль.

И поэтому, когда в понедельник Роуэн наконец-то покинул исповедальню и кто-то другой занял его место, все мои прежние переживания исчезли, а пульс ускорил свою гонку (трепет это или возбуждение, я не могу дать точный ответ).

— Отец Белл? — спросили меня тихим голосом.

— Привет, Поппи, — отвечаю я, делая вид, что её голос не влияет на мой член.

Она издала смешок, милый и облегчённый, тот самый, который слышал и в пятницу, она ещё сияла, когда я предложил ей помощь.

— Не знаю, чего я ожидала. Это просто… Это всё так хорошо чувствуется, чтобы быть правдой. Я уже собиралась оставить Канзас-Сити, ища новое начало, пытаясь найти какой-то смысл в моей пустой жизни, и вот этот невероятно красивый священник, стоящий практически на моём заднем дворе, готов выслушать любые мои проблемы.

— Это моя работа, — ответил я хрипло, стараясь игнорировать тот факт, что она назвала меня невероятно красивым. — Я здесь для каждого.

— Да, знаю. Но прямо сейчас «каждый», включая меня, хочет поблагодарить тебя за это.

«Скажи ей, что не можешь этого сделать, — потребовала моя совесть, вспоминая другой день, проведённый в моём кабинете. — Помоги ей найти кого-нибудь другого — любого — признайся.»

Да. Я должен это сделать. Потому что она дала мне понять, что доверяет, пока всё это время я предавал её доверие снова и снова в своей голове. (В различных позах. На каждой поверхности в моём доме.)

Но, как только я собрался рассказать ей обо всём этом, она спросила:

— Вы готовы?

А я на автомате ответил:

— Да.

Поппи

«Так продолжалось полтора года. Пока не случился Марк с практической стороной своего дела и, конечно же, танцами; я зарабатывала столько же денег, сколько могла бы и в тех офисах Нью-Йорка. Я любила танцевать, любила это. Даже если это и не был балет или джаз, моё тело всё ещё слышало ритм и музыку. И я любила то, как много секса было в моей работе: даже если никто со мной этим и не занимался, этот секс был повсюду, этот туман желания, и мне было достаточно.

Но я была одинока. Много мужчин пыталось увезти меня к себе домой и, даже предлагая намного больше одной ночи, обещало пентхаусы, яхты и деньги, но я отказывалась быть любовницей. Мне хотелось в один прекрасный день иметь мужа, детей, внуков и прочие милые вещи… Я не могла найти замену этому, и не имело значения, насколько была тогда счастлива, потому что всё в жизни временно.

Но дома меня ждали только холодная кровать и часто используемый вибратор, и всё это было только началом. Не говорю уже о муже и детях, которых ранее упоминала. Но я начала скучать по старой жизни. Не по однообразию или лицемерию, а по гарантии. Потому что если бы я не сбежала, то никогда бы не была одинокой. Я бы сейчас была замужем или, возможно, беременна. Что, если я совершила ошибку? Что, если я сбежала от своей счастливой жизни, потому что — давай посмотрим правде в глаза — какой мужчина женится на стриптизёрше, даже учитывая тот факт, какого она происхождения или кто она?

А потом Стерлинг пришёл в этот клуб.

Стерлинг Хаверфорд III. Да, знаю, это смешное имя, но там, откуда мы были родом, такие имена считались нормой (особенно если ты владеешь собственной площадкой для гольфа).

Я рисовала миссис Стерлинг Хаверфорд в своих дневниках, которые потом спрятала. Он был моим первым в плане поцелуя, первой сигаретой, первым оргазмом. Конечно, теперь-то я понимаю, что не была его первой ни в чём и что, пока он был со мной, этот мужчина трахал других женщин. Но в то время я просто была уверена, что мы поженимся. Потому что он любил меня.

Я была убеждена в этом, пока мои родители не получили приглашение на его свадьбу. С Пенелопой Долбаной Миддлтон.

Мы то разбегались, то сходились вновь, но я думала, что вся эта дистанция была из-за школы и благотворительности, и чёрт, вот теперь я плачу, прости. Я не скучаю по этому всему, осталась только злость на то, что так много времени потратила на этого козла, и после всех тех унижений он ещё посмел явиться в клуб.

Я предположила, что он был в городе по делам, и, возможно, очередной клиент привёл его в клуб, чтобы заслужить уважение, — не очень-то редкий случай, особенно когда дело доходило до приватных комнат. И из всех девочек, которые работали в ту ночь, именно мне выпал этот жребий с приватной комнатой.

Это, чёрт возьми, была я.

Я была на шестидюймовых (прим.: 15,2 см) каблуках и в ярко-синем парике, но он всё равно меня узнал, как только я вошла внутрь, как и узнала его я.

«Иисус Христос, — сказал он тогда, его слова, несущие ядовитую мелодию, прервали звучание музыки. — Это ты?»

Я стояла в дверях, не имея никакого понятия, что делать. Знала, что должна пойти и найти Марка, объяснить ему, что знаю этого клиента и не могу для него станцевать, — Марк бы понял. Но даже через три года после того, как он меня бросил и женился на другой, я не могла уйти. Или перестать слушать то, о чём он говорил.

Он сказал, что не мог поверить в это, — каждый думал, что я скрылась в Европе или где-то в экзотических странах, но я была у них на виду, под носом. Стерлинг указал на меня, на тот скудный наряд, который я носила здесь, на те танцы и позор, на то, кем я стала, — всё это было видно по его расширенным зрачкам, он презирал меня и в то же время взял моё тело.

Он женился на Чёртовой Пенелопе, но пришёл сюда и был здесь для меня, и, к чёрту всё, я хотела этого. Это был именно тот момент, когда он предпочёл меня, а не её. И неважно, насколько это было неправильным.

— Заходи, — сказал он, и я послушалась.

Простит ли меня Бог за это? Потому что я могла бы уйти. Без каких-либо последствий. Я бы могла найти другую девушку для этого и подослать её к Стерлингу Хаверфорду III. Но в глубине души я хотела остаться. В глубине души хотела того, что произошло бы дальше, если бы осталась.

Я закрыла за собой дверь и скрестила руки, а затем сказала ему, каким лицемером тот был. К его чести, он не отрицал этого.

Он попросил меня подойти ближе. Это была команда, и да поможет мне Господь, я всегда поддавалась командам. Я подошла к нему, и он провёл рукой чуть ниже моей юбки, прикасаясь к оголённому участку задницы. Его обручальное кольцо блеснуло в тусклом неоновом свете комнаты. То самое кольцо, бывшее свидетельством его брака с Пенелопой Миддлтон.

Я пыталась сделать шаг назад, но он поймал меня за руку.

А затем сказал: «Знаешь, почему я не женился на тебе, Поппи?» — он ласкал внутреннюю сторону моего бедра, и я не могла воспротивиться этому, поэтому просто развела ноги в стороны.

Он улыбнулся мне и продолжил: «Это не из-за того, что мне не хотелось иметь что-то общее с фамилией Дэнфорс. Бог знает, что с твоими семьёй, деньгами и умом на бумаге ты была бы идеальной женой. Но мы ведь оба знаем лучше, не так ли, Поппи?»

Его пальцы наконец-то нашли то, что искали: мои кружевные трусики, — он проник под ткань и сорвал их с меня, открывая доступ к моему влагалищу.

«В глубине, — сказал он, продолжая касаться моей киски, — в глубине души мы-то знаем, что ты маленькая шлюха. Да, с прекрасным происхождением и великолепным образованием, но ты была рождена быть шлюхой, Поппи, но не женой».

Я сказала ему отвалить, и затем он продолжил: «Думаешь, я оказался здесь случайно? Я искал тебя в течение трёх лет. Ты моя, забыла об этом?»

«Как я могу быть твоей, когда у тебя есть жена?» — задала ему вопрос.

И он рассказал некоторое дерьмо о ней — наверное, это была правда. Сказал мне, что женился на ней, потому что ему была нужна правильная женщина, та, за которую он не будет волноваться, что его клиенты захотят с ней потрахаться.

А потом добавил, что я не была похожа на такую женщину. Сказал, что моя грудь и мой рот кричали о сексе, хоть я и не показывала этого, но выглядело всё так, будто я всегда этого хочу. И он не мог допустить такую особу на свой драгоценный семейный портрет Хаверфордов.

Самое худшее было в том, что я знала, он не имел в виду оскорбление. Это просто были факты. Люди вроде нас не должны быть такими. Мы должны быть сдержанными и равнодушными. Подлыми и хладнокровными. Секс как необходимость или как расчёт. И теперь Стерлинг хотел, чтобы я стала для него вторым. Я любила его, а он хотел меня в роли зверушки в коробочке, и здесь не было места для настоящей любви или реального будущего.

Но пока я об этом думала, он уже разделся и был готов, Стерлинг был очень твёрдым и изголодавшимся по сексу, а я ничего не могла с этим поделать — знала, что он был женат и что он был козлом, но прошло так много времени, слишком много, и я снова доверилась любви…

Вы осуждаете меня, Отец Белл? Вы, наверное, думаете, что я чёртова шлюха, да? Знаю, что вы не такой, вы не такой, как Стерлинг или я. Слова «чёртова» и «шлюха» никогда, наверное, не слетают с ваших губ в одном предложении. Но, как я думала тогда и сейчас, ничего не поменялось. Я была полной дурой. Но была также одинокой и с разбитым сердцем, а ещё такой чертовски мокрой, что не придавала значения своим мыслям.

Затем я позволила ему трахнуть меня. Потому что он был прав: мне нравилось, я всегда этого хотела. Пока он в меня врезался снова и снова, я попросила его рассказать мне о его фантазиях, о той жизни, которую мне предлагал. И он это сделал: всё звучало так идеально из его лживых уст бизнесмена. Он рассказывал о скучных обедах, которые мы бы проводили вместе, о дорогих ресторанах, о незабываемых оргазмах на простынях из египетского хлопка. Рассказывал о цветах, ювелирных изделиях и каникулах на Бора-Бора, роскошных автомобилях и всём остальном — о той нашей жизни в несуществующем месте, пока я двигалась на нём навстречу своему лучшему оргазму со времён колледжа.