Филиппа Карр - Паутина любви

— Ну… я понимаю, что заявление, будто это так неожиданно, может показаться шуткой… но, до некоторой степени, это именно так. Видите ли, мы и в самом деле недостаточно хорошо знаем друг друга…

— Узнать друг друга можно в очень короткий срок.

Мне стало не по себе. Промелькнуло воспоминание о Дорабелле и Дермоте: то замечание матери расстроило меня. А Ричард? Он мне нравился, мне было приятно в его обществе, оно волновало меня, но, в отличие от Дорабеллы, я не собиралась бросаться в брак очертя голову.

— Жениться — это очень серьезное дело! — произнесла я. — Это значит — прожить всю жизнь вместе…

— Вас это не привлекает?

— Пока я просто ошеломлена!

— Вы, должно быть, знали, как я отношусь к вам?

— Я знала, что нравлюсь вам, но сейчас речь идет о другом: мы говорим о браке.

— Есть кто-то другой?

— О нет… нет!

— Похоже, вы не слишком уверены в этом?

Я представила Джоуэна Джермина в поле, когда я упала, потом его, улыбавшегося мне за кружкой сидра, показывающего мне свой дом…

— О нет! У меня нет никого другого…

— В таком случае?..

Я взглянула на Ричарда. Он был человеком чести, преданным семье, целеустремленным, жившим интересной жизнью. Я сама оживала в Лондоне, любила находиться среди людей, которые спешат по своим делам, не присматриваются к вам, не знают, откуда вы явились и чем занимаетесь… Мне нравилась миссис Доррингтон, я любила Мэри Грейс… и Ричарда тоже…

Похоже, он пал духом.

— Я слишком рано сделал предложение!

— Да, слишком рано, — согласилась я. — Я не склонна к поспешным решениям, без полной уверенности.

— Но я нравлюсь вам?

— Очень.

— И нравится моя семья?

— Конечно.

— Мэри Грейс была бы очень рада, как и моя мать…

— И мои родители…

— В таком случае, — сказал Ричард, радостно улыбнувшись, — мы только на время отложим этот вопрос. Вас это устраивает?

— По-моему, это превосходная мысль!

— В Лондоне вы получите возможность получше узнать меня.

— А вы — меня.

— Я уже знаю все, что мне нужно!

— Неужели я столь прозрачна?

— Нет… я сказал глупость!

Я рассмеялась, а он продолжал:

— То есть ответ не звучит «нет»? Вы сказали: «Я не уверена». Я правильно понял?

— Совершенно верно.

— Что ж, придется довольствоваться пока этим, — он поднял свой бокал. — Давайте выпьем за это!

Это был радостный вечер. Конечно, я не могла не чувствовать удовлетворения: очень приятно ощущать себя любимой, а на меня не слишком обращали внимания, потому что оно всегда концентрировалось на Дорабелле.

Мне нравился Ричард, и я уже начинала думать, что у нас с ним может сложиться, счастливая жизнь: в Ричарде было что-то надежное. Я сравнивала его с Джоуэном Джермином и немножко — с Гордоном Льюитом. Ричард был другим. Наверное, оттого, что он был истинно городским человеком, он нравился мне. Похоже, я понимала его и, наверное, была способна влюбиться в него, однако следовало получше узнать его и его семью.

Когда я вернулась, ко мне в комнату вошла мать. Она не скрывала своего возбуждения, и я поняла: она рассчитывает, что сейчас я объявлю о помолвке.

— Вечер удался? — спросила она.

— О да.

Мы помолчали.

— Все прошло нормально? Ричард, я хочу спросить… сделал тебе предложение?

— А откуда ты знаешь?

Она засмеялась.

— Дорогая моя, это же было совершенно очевидно!

Ричард влюблен в тебя, и влюблен с первого взгляда.

Он очень милый человек! Я так рада за тебя!

— Ты слишком опережаешь события!

— Что ты имеешь в виду? Он сделал тебе предложение?

— Да…

— И ты его отвергла? — она в ужасе взглянула на меня.

— Неужели тебе так хочется поскорее избавиться от меня?

Виновато посмотрев на меня, мать обняла меня.

— Ты же знаешь, что мы с отцом думаем только о твоем счастье! Ричард — такой хороший человек… он подходит тебе во всех отношениях…

— Я не отвергла предложения — просто оно сделано слишком рано…

Мать почувствовала облегчение и улыбнулась.

— Ты всегда была очень предусмотрительной! — заметила она, но я поняла, что у нее мелькнула мысль о Дорабелле, поскольку на лице ее появилось озабоченное выражение.

— Так что же вы решили?

— Я сказала Ричарду, что он мне очень нравится, но пока еще рано говорить о том, выйду ли я за него замуж.

— Надеюсь, он это поймет?

— Ричард вообще очень понимающий человек, с хорошо развитым чувством здравого смысла. Ну да, ведь он юрист!

Склонившись, мать поцеловала меня. Некоторое время мы еще говорили, а потом, пожелав мне спокойной ночи, она отправилась в свою комнату, не до конца разочарованная мной.

Продолжали поступать тревожные новости о событиях в Европе. Ими были полны газеты, их обсуждали все, и спрятаться от них было невозможно.

Шушнигг вернулся в Австрию, где отрекся от своего соглашения с Гитлером, которое тот вынудил его подписать, и объявил о том, что состоится плебисцит, который решит — произойдет ли политическое и экономическое воссоединение (аншлюс) с Германией. Гитлер в ответ вторгся в Австрию. Он пользовался поддержкой в Италии, в то время как Британия и Франция, захваченные событиями врасплох, ничего не сделали, чтобы предотвратить агрессию.

Гитлера, вступившего в Австрию, приветствовали толпы людей. Никакого противодействия могучей армии не было оказано, хотя это могло бы произойти, но Австрия не нашла в себе сил поступить иначе.

Так или иначе — это продемонстрировало всем, каковы цели и средства германского диктатора. Ричард заявил:

— На этом дело не кончится, я склонен думать, что это всего лишь начало!

Он оказался прав: теперь Гитлеру понадобилась Чехословакия, но тогда произошло событие, которое заставило нас полностью забыть о происходящем в Европе.

Мы с матерью и Гретхен отправились за покупками. Это оказалось увлекательным занятием, и домой мы вернулись только к обеду.

Мы готовились сесть за стол, когда приехал отец. Увидев его, мы встревожились, потому что он был совершенно не похож на себя: он был ошеломлен и несчастен.

Мать, подбежав, обняла его.

— Роберт, дорогой, что случилось?

Он открыл рот, зашевелил губами, но не смог произнести ни слова. От волнения у него сжалось горло.

— Присядь, — мягко предложила мать. — Успокойся.. . и расскажи нам, что случилось?

— Мне пришлось приехать… я не мог говорить по телефону, я тут же поехал! Она пошла купаться… Одежда была на берегу… а она исчезла… исчезла…

Мы в ужасе уставились на него. Отец переводил полные горя глаза с матери на меня.

— Дорабелла… она погибла!

Отец был вне себя от горя и с трудом объяснялся. Все это казалось совершенно нереальным: Дорабелла, полная жизни, молодая, красивая… Я не могла поверить в то, что никогда больше не увижу ее. Она была частью моей жизни, частью меня самой. Она не могла умереть, это какая-то ошибка! Я не могла поверить в это, я не должна была верить в это!

Все было похоже на какую-то неправдоподобную историю: сказали, что Дорабелла отправилась купаться и погибла при точно таких же обстоятельствах, что и ее предшественница, первая жена Дермота. Слишком уж все совпадало, и был в этом какой-то оттенок нереальности.

Отец немногое мог сообщить нам. Думаю, он был слишком потрясен, чтобы воспринять все, что ему рассказали; наверняка он знал лишь одно — Дорабелла умерла!

Позвонил Гордон Льюит и сказал, что у него настолько ужасные новости, что он не знает, как изложить их. Потом он рассказал, что Дорабелла отправилась купаться. Похоже, у нее сложилась привычка купаться рано утром. Вряд ли это было подходящее время года для таких купаний, но она заявляла, что холодная вода ее бодрит.

Уже это не могло быть правдой: Дорабелла никогда не была любительницей плаванья, хотя в школе она плавала вместе с остальными. Что-то здесь было неладно…

Гордон сумел связаться с Дермотом, который в это время был в отъезде, в одном из других имений. Тот был вне себя от горя, и весь дом был потрясен.

Мать стояла неподвижно, сложив руки. Лицо ее было пепельно-бледным. Она смотрела на меня, безмолвно выражая свое горе и нежелание верить в случившееся.

Потом она прижалась ко мне, как бы делясь своим горем и не веря в то, что случилось столь ужасное событие.

— Это невозможно, этого не может быть! — настаивала я. — Я не верю в это!

Мать воскликнула:

— Мы немедленно отправляемся в Корнуолл! Я сама хочу узнать, как это случилось!

В Корнуолл мы приехали поздно. Нас, конечно, никто не встречал, но мы сумели нанять автомобиль, который доставил нас на место.

Никто не удивился, увидев нас.

— Мы должны были приехать, — сказала мать Гордону и Матильде, встретившим нас в холле.

— Это ужасно! — произнесла Матильда. — Я не верю в это!

— Мы хотим точно знать, что здесь случилось? — заявил отец.

Матильда настояла на том, чтобы мы поели, хотя никто из нас не мог и думать о еде.

Разговор шел в гостиной. Матильда, похоже, была слишком потрясена, чтобы вести беседу, так что рассказывал в основном Гордон.

— Все случилось так неожиданно, — начал он, — Она отправилась купаться, видимо, когда мы еще спали…

— Кто-нибудь это видел? — спросила я.

— Ну, в этом нет сомнений: она накануне говорила, что поняла всю прелесть утренних купаний… Мы убеждали ее, что еще слишком рано, что вода не прогреется до середины лета, но она настаивала на том, что ей это нравится… Когда Дермот уезжал, Дорабелла не спускалась обедать с нами, а он уехал в имение Брентон — в один день туда и обратно не обернуться… Накануне утром она тоже плавала: я встретил ее входящей в дом, и она сказала, что это великолепное ощущение — начинать день с купания в море! А потом… на следующее утро…

— И что случилось тогда? — потребовала мать. — Ее в то утро вообще никто не видел?

— Нет, с утра мы ее редко видели. Мы решили, что она уже позавтракала и отправилась в Полдери, но, когда она не вышла и к ужину, мы начали беспокоиться… Тут пришел один из садовников и сказал, что на берегу лежит одежда Дорабеллы — купальный халат и туфли… Сомнений в том, что они принадлежат ей, не было, так что… есть лишь одно объяснение случившемуся… Мы сообщили об этом в полицию: ее искали лодки, вызвали самолет, но нигде не нашли… Должно быть, ее унесло в море? Возможно, потом тело выбросит на берег? — он отвернулся, закусив губу.

— Эти купания… очень не похожи на нее! — сказала я.

Гордон кивнул.

— Да… нам это тоже показалось странным, но она настаивала, на том, что ей нравится, а здесь сильное течение, и…

— И ей об этом никто не говорил? — в отчаянии спросила я. Мое горе было так велико, что мне хотелось на кого-то возложить вину за ужасное несчастье.

— Такое могло случиться с кем угодно, — сказал Гордон. — Люди здесь постоянно купаются, и время от времени…

— Я не могу в это поверить…

— На берегу была ее одежда, а Дорабелла исчезла…

Я могла только сидеть, сжимаясь от горя и цепляясь за спасительное неверие. Только так я могла выдержать это.

— Бедный Дермот! — вздохнула Матильда. — У него разбито сердце! Он осуждает себя за то, что уехал, и ужасно страдает… Это случилось так скоро после свадьбы, а как он гордится своим малышом!.. Мне невыносимо думать об этом!

Больше сказать было нечего.

Мы сидели в тупом безнадежном молчании.

Я отправилась в детскую проведать Тристана! Он спал. Няня Крэбтри бросилась ко мне и, обняв, крепко прижала к груди, повторяя:

— Какой ужас… моя мисс Дорабелла!

— Няня, этого не может быть! Это же неправда, верно?

Покачав головой, она отвернулась. Няня всегда стеснялась проявлять свои чувства открыто, но глаза у нее покраснели, и она сопела. Была у нее такая привычка, обычно это означало возмущение или недоверие. Она сказала:

— А что же будет с осиротевшим малышом? Наверное, леди Денвер заберет его?

— Об этом еще не было разговора.

— Ну, так будет, и чем раньше, тем лучше! Надо нам уезжать отсюда, никогда мне здесь не нравилось! Отчего-то здесь в дрожь вгоняет: все эти разговоры насчет семейной вражды, насчет того, что с тобой будет, если ты сделаешь то-то и то-то… За всю жизнь столько чепухи не слышала! Да, так было бы лучше всего: мы отвезем мальчика в Кэддингтон, в нашу старую добрую детскую!

Ее губы тут же задрожали, и я поняла — она вспомнила меня и Дорабеллу, когда мы были совсем маленькими.

Я подошла к колыбели и взглянула на Тристана.

— Он на вас смахивает, мисс Виолетта, — сказала няня. — Уж не знаю, почему, но мне он больше напоминает вас, чем его мать.

Крэбтри взяла его, сонного, на руки.

— Присядьте-ка, — предложила она.

Я села, и она передала ребенка мне. Меня охватило чувство нежности: Тристан выглядел таким беззащитным. Мгновенно исчезло чувство отчаяния и безнадежности: у меня осталась частица Дорабеллы!