— Но ты же никогда не рассказывал мне, что там произошло. Всякий раз, когда я спрашиваю об этом, ты откладываешь на потом.

— Торопиться ни к чему, ты можешь разволноваться, если я стану рассказывать тебе подробности. Так или иначе, сейчас не время для этой истории. Извини, что я вообще о ней упомянул. Лучше ты мне что-нибудь расскажи. Расскажи, что ты имела в виду, когда сказала, что научилась водить машину. Это, наверное, шутка, но тогда я не пойму, что тут смешного.

— Я не шутила. Это мадам Бессе научила меня водить машину.

— Мадам… — Он нахмурился. — Я же говорил, что сам буду учить тебя водить, когда настанет подходящее время.

— Что ж, такое время настало, а ты был в отъезде. — Сквозь сладость в ее голосе послышалось легкое раздражение. — Макс, я же не ребенок и не пленница. Или это не так? Ты что, собираешься всю жизнь держать меня взаперти?

— Конечно нет, не говори глупости. Просто я хотел подождать, когда ты поправишься и окрепнешь.

— По меньшей мере месяц прошел с тех пор, как я поправилась и окрепла.

— Но у тебя до сих пор бывают головные боли, ты часто впадаешь в депрессию…

— А когда я еду на машине, то чувствую себя лучше. Тогда я чувствую себя просто прекрасно.

Помедлив минуту, он пожал плечами.

— И где же ты ездила?

— Только здесь, больше нигде. Два раза. В первый раз был проливной дождь, а во второй — голубое небо, легкие облака, кругом летали птицы, и у меня было такое чувство, что я летаю вместе с ними. Это было просто замечательно, мне очень понравилось. Я даже останавливаться не хотела. Мне хотелось поехать в Кавайон, но мадам Бессе посчитала, что будет лучше, если мы дождемся тебя.

— Судя по тому, что ты мне рассказывала вчера вечером, это первая разумная мысль, пришедшая ей в голову. Нужно будет уволить ее, у нее не было никакого права.

— Макс, ты не уволишь ее! Она взялась меня учить, потому что я сама настояла, к тому же мне она нравится и я хочу, чтобы она жила здесь. Да я и не знаю, что бы мы делали без нее.

Выдержав долгую паузу, он посмотрел на нее.

— Что ж, на этот раз пусть остается. Но пойми, Сабрина, я не потерплю, чтобы слуги нарушали правила, установленные мной в собственном доме. Я даю указания, предварительно хорошо все взвесив, и рассчитываю, что каждый понимает, что их надлежит беспрекословно и четко выполнять.

— Каждый? — Стефани откинулась на спинку стула, отодвигаясь подальше от него. — Ты говоришь не только о слугах, но и обо мне тоже, не так ли? Я должна беспрекословно выполнять все твои указания у тебя дома. Но разве это и не мой дом тоже?

— Конечно твой. Он у нас общий, как и общая жизнь, которая доставляет и тебе, и мне удовлетворение и огромное удовольствие. Но ты не знаешь окружающего мира, Сабрина, ты не понимаешь, что тебе все придется постигать заново. А пока ты на моем попечении, будешь слушаться меня и позволять мне вести тебя по жизни. Боже милостивый, знаешь ли ты, как я волновался, когда ты лежала в больнице, думал, что без меня, когда за тобой некому присмотреть, ты вдруг умрешь? Сама судьба вверила тебя мне, Сабрина, и я сам буду решать, как защитить тебя так, чтобы ничто тебе не повредило.

Она была поражена, чуть ли не ошеломлена тем, с каким жаром он произнес эти слова.

— А в жизни мне нужен порядок, — продолжал он. — Дом для меня — пристанище, да и для тебя тоже. Я обещаю, что позабочусь о тебе, ты никогда ни в чем не будешь знать отказа. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была довольна и счастлива, обещаю. Но ты не должна перечить мне, Сабрина, я уже давно живу по своим собственным правилам, я никогда ни с кем не жил, кроме тебя, и меня нисколько не привлекает перспектива привыкать жить в хаосе.

— Я же только училась водить машину. При чем здесь хаос?

— Ни при чем. Конечно, ты права. Я преувеличиваю. Но я не потерплю посягательства на власть.

— На твою власть.

— Дорогая, не можешь же ты думать, что я смог бы покориться чьей-нибудь власти! Что же до твоей поездки на машине, то разве так уж сложно было подождать недельку-другую? Если бы ты меня попросила, я бы с удовольствием научил тебя водить. Вообще-то, я с нетерпением этого ждал.

Стефани молчала. Приподнятое настроение после поездки на машине, не покидавшее ее целую неделю, удовольствие, которое она испытала от того, что возразила Максу насчет ужина вместе с Робером, чувственные наслаждения предыдущей ночи — все это ушло. Она ощутила себя такой же беспомощной, уязвимой и одинокой, как в больнице и в первые недели дома.

Я сам буду решать, как защитить тебя так, чтобы ничто тебе не повредило.

Я уже давно живу по своим собственным правилам.

Я не потерплю посягательства на власть.

Покорно сложив руки на коленях, она посмотрела на них. Если тебя что-то не устраивает, можешь отправляться на все четыре стороны — это единственное, чего он не сказал.

Но куда же я пойду? Я ничего не знаю. У меня нет денег. Нет другого дома. Нет никого, кроме Макса, кто мог бы заботиться обо мне.

К горлу подкатил комок, и она закрыла глаза, не давая воли слезам. Никого, кроме Макса. Есть Робер, она очень нравится ему, но у него своя жизнь, а в ней — свои ограничения. Есть еще мадам Бессе, но у нее муж, семья, ферма, она знает, что принято, а что — нет, а если женщина, которой она обязана работой, переберется к ней жить, пусть даже на время, то совершенно ясно, что так не принято.

Пауза затягивалась. Макс не хотел нарушать ее, а Стефани не могла. Светало, и она видела, как все на кухне постепенно оживает. Но отчетливее всего она видела то, что одинока рядом с мужчиной, которого едва знает, в маленьком городке, затерянном среди полей и холмов Южной Франции, что у нее нет ничего своего, даже имени. У нее было только то, что давал ей Макс. Где-то в окружающем мире жили люди, знавшие ее, терявшиеся в догадках, что с ней стряслось, но она потеряла их. Она не была связана ни с кем, кроме Макса. У нее не было никого из близких людей, кроме Макса. Она была потеряна для всех, даже для самой себя, кроме Макса.

— Дорогая, — наконец сказал он и взял ее руки в свои. — Мы будем теперь вместе и везде еще побываем. Ты узнаешь столько всего, что будет казаться, что ты ничего не забыла. Ты никогда не будешь чувствовать себя ни в чем обделенной. А теперь пойдем. Перенесем твои вещи ко мне в спальню.

Она вышла следом за ним. Тонкая шелковая ткань его халата мягко коснулась ее щеки. Я принадлежу ему, подумала она и содрогнулась.

Зайдя в ее комнату, Макс достал одежду из платяного шкафа и разложил на кровати. Парфюмерные принадлежности он сунул в одну коробку, туфли — в другую, нижнее белье и свитеры — в третью.

— За остальным придем еще раз. — Стефани раскинула руки, он положил на них одежду и поднял с пола две коробки. — Сама реши, куда все это положить. Я купил тебе еще один гардероб и комод.

Удивленная, она остановилась на середине лестницы и, обернувшись, посмотрела на него.

— Я их не видела.

— Я поставил их в гардеробной. Если хочешь, чтобы они стояли в спальне, перенесем туда.

В следующий раз, перенося оставшиеся вещи, Макс остановился у широкой арки над входом в гостиную. Было уже совсем светло, и он впервые увидел ее.

— Что ты тут сделала?

Идя за ним следом, Стефани резко остановилась.

— Я кое-что переставила.

— Оно и видно. — Опустив коробку на пол, он двинулся вперед. Стефани наблюдала за ним, стоя в дверях. Он принялся бродить по комнате, изучая расстановку мебели, ламп и ваз для фруктов, расположение небольших скульптур, расставленных группами, картин и расписных ковров, словно никогда раньше их не видел. Закончив осмотр, он вернулся на середину комнаты.

— Зачем ты это сделала?

— Раньше все это стояло как-то не так.

— А что было не так?

— Мне кажется, не было гармонии.

— С чего ты взяла?

— Не знаю. Просто мне так показалось.

— Показалось? Что, вот так, ни с того ни с сего взяла и решила, что комнате не хватает гармонии?

— Не решила. Почувствовала. Я поняла это. И поняла, что могу сделать ее лучше. Мне захотелось сменить кое-что из мебели, но я обошлась тем, что здесь было, и еще пару вещей нашла на чердаке.

— С чего ты взяла, что можешь сделать ее лучше?

— Не знаю! Просто мне так показалось!

— И только?

— Ой! — У нее перехватило дыхание. — Ты думаешь, я уже делала это раньше. Думаешь, я знала, что делала это уверенно, потому что раньше это было моей профессией? Но ты же говорил, что я никогда не рассказывала о своей профессии. Я когда-нибудь заводила разговоры об оформлении интерьера?

— Нет, — без обиняков ответил он. — Да у меня и нет оснований считать, что это было твоей профессией. Это могло быть твоим хобби, но узнать наверняка, так это или нет, мы сейчас не можем. Подождем и посмотрим, что еще вызовет у тебя такое же вдохновение. Когда вы готовили ужин вместе с Робером, ты ничего подобного не заметила?

— По его словам выходит, что я много времени проводила на кухне.

— Это легко предположить для большинства женщин. А где ты взяла этот ковер, что лежит перед камином?

— На чердаке. Мы поднимались туда вместе с мадам Бессе. По-моему, смотрится очень даже красиво — он крепко соткан и расцветка… — Она не договорила.

— Почему ты не дождалась меня, чтобы спросить, можно ли это сделать?

Стефани ощутила прилив гнева. Она приложила столько усилий, чтобы сделать эту комнату красивой, и знала, что это ей удалось. А он не только не поблагодарил ее, но даже не захотел признать, что она действительно стала лучше выглядеть. Вместо этого он устроил ей допрос и обращается с ней, как с простой служанкой. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была довольна и счастлива, обещаю. Что ж, черт побери, ему еще многому предстоит научиться, подумала она и огрызнулась:

— Тогда сделай все, как раньше.

— Нет, — задумчиво ответил он. — Не буду, пожалуй. Здесь и в самом деле гораздо лучше, приятнее, чем было прежде. По правде сказать, просто превосходно. У тебя великолепный вкус. Спасибо, дорогая моя. Надеюсь, ты подумаешь об остальных комнатах, не дожидаясь, пока я снова уеду.

Гнев Стефани испарился. Черт бы его побрал, подумала она. Интересно, мелькнула мысль, удалось ли ей в чем-либо взять верх над ним, прежде чем она лишилась памяти. Но они ведь были знакомы всего несколько дней. Тогда я его еще не знала, да и теперь не знаю. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем я пойму, что он за человек.

Ожидая ответа, он смотрел на нее.

— Конечно. С удовольствием, — ответила она и стала подниматься по лестнице за ним следом.

На переезд в его спальню ушло всего полчаса. Ее одежду Макс повесил в одном из платяных шкафов в комнате для переодевания и в новом гардеробе, Стефани разложила свитеры и шелковое белье в новом комоде и поставила шкатулку с драгоценностями и парфюмерными принадлежностями на туалетный столик. Макс тем временем поменял сгоревшую лампочку в светильнике на одной из тумбочек.

— Макс, — спросила Стефани, складывая свои книга стопкой рядом с лампой, — у нас есть «Алиса в стране чудес»?

— Понятия не имею. Я не читаю сказок. А почему ты спросила?

— Робер о ней говорил. Хотелось бы почитать.

— Если у нас нет этой книги, купим.

Стефани зевнула. Вдруг веки сделались такими тяжелыми, что она с трудом поднимала их.

— По-моему, пора ложиться спать. — Она с любопытством посмотрела на него. — Ты что, даже не устал?

— Нет, мне не раз приходилось бодрствовать ночью. Ты ложись, а я еще посижу внизу, у себя в кабинете.

Стефани так и подмывало спросить «А зачем бодрствовать?», но ей слишком хотелось спать, тело просило покоя, ноги, руки, шея, веки — все обмякло и перестало ее слушаться. Она легла на кровать Макса — нет, это ведь и моя кровать тоже, — почувствовала, как он накрывает ее стеганым одеялом, и мгновенно уснула.

Макс постоял над ней, глядя на ее красоту. Она удивляла его всякий раз, когда он приходил к ней, спящей, из другой комнаты. Его лицо омрачилось, когда он всмотрелся в небольшие шрамы на щеках и в большой шрам на лбу под волосами. Все, от чего она становилось менее красивой, неизменно приводило его в ярость. Он смотрел на ее красоту как на искусство, а он коллекционировал искусство. Он изучал искусство всю жизнь, у него были знакомые по всему миру, с которыми он мог общаться на особом жаргоне тех, кто хорошо разбирается в искусстве и может себе позволить приобрести величайшие произведения прошлого и настоящего.