К тому же на протяжении двух десятков лет, до октября прошлого года, искусство было его бизнесом. Он был, пожалуй, самым удачливым в мире контрабандистом. С помощью своих подручных он организовал в Центральной и Южной Америке, на Ближнем и Дальнем Востоке кражи из музеев, гробниц и древних храмов. Иной раз целые части храмов разбирались для вывоза их из страны. Контрабандным путем сокровища искусства попадали из этих стран в Европу и Америку, где их уже поджидали коллекционеры, готовые заплатить бешеные деньги. Дела у него шли на редкость удачно, потому что он был отнюдь не только бизнесменом: подобно клиентам, он знал истинную ценность того, что приобретал, и они частенько являлись к нему за советом, как собрать полную коллекцию или продать что-то такое, что им уже наскучило.

Теперь, глядя на женщину, лежавшую в его постели, он ощутил ярость, сродни тому чувству, которое испытал бы, если бы одно из уникальных произведений искусства оказалось повреждено — не сильно, но достаточно серьезно, чтобы бросить тень на его совершенство и принизить его ценность в глазах любого, кто мог бы этим заинтересоваться.

И все же у него был повод для известного удовлетворения: шрамы на лице и потеря памяти сделали ее менее совершенной и, значит, более зависимой от него. А ему нужно было, чтобы она от него зависела. За прошедшие месяцы его любовь к ней перешла во всепоглощающую страсть; где бы он ни бывал, что бы ни делал, желание снедало его, и за эту ночь он понял, что должен обладать ею полностью и постоянно и видеть, что она пылает к нему такой же страстью, как он к ней.

Он был уверен, что это придет, она уже начала привязываться к нему. Поэтому, когда она выспалась и пришла к нему в кабинет, он встал и уверенно обнял ее. Но он был поражен и разъярен тем, что она инстинктивно отстранилась. Он сильнее сжал ее в своих объятиях.

— Ну?

Стефани заметила жесткое, холодное выражение его глаз и обмякла всем телом. Она была покорна в его объятиях.

— Не знаю. Просто я… удивлена.

— Удивлена тем, что муж обнимает тебя в доме, где вы делите ложе после ночи любви?

Она промолчала. Он истолковал ее поведение так, что оно стало выглядеть глупо, но что-то в его манере, в том, как он привлек ее к себе, словно у него есть право…

А разве у него нет такого права? Она вышла за него замуж. Она живет с ним. Они всю ночь любили друг друга.

— Ну? — сурово повторил он.

— Не знаю. — Она отошла от него, а он не попытался вновь ее удержать. — Я не знаю тебя! — вырвалось у нее. — Ты не подпускаешь меня близко к себе, я не знаю, что у тебя на душе.

Он вскинул брови.

— Что ты хотела бы знать?

— Ах… так много всего! Чего ты на самом деле хочешь, что тебя тревожит, что делает тебя счастливым, чего ты боишься.

— А ты сама боишься? Тебя что, это тревожит?

— Нет, с какой стати? Да и чего мне бояться? Взрыва на яхте. Но ты же не хочешь мне о нем рассказывать. Как не станешь рассказывать обо всем, что про меня знаешь…

— С чего ты взяла, что я не рассказал тебе все, что про тебя знаю?

— Не знаю. Чувствую.

— Точно так же, как почувствовала, что в гостиной недостает гармонии?

Он улыбался, но у Стефани лицо было мрачным.

— Да. Совершенно верно. В отношениях между нами тоже недостает гармонии, и этому должна быть причина. Есть и другие вещи, о которых я хочу знать. По-моему, ты что-то скрываешь, и я хочу знать, что именно и почему. Я хочу знать — может быть, ты не настолько уверен в себе, как кажешься, ты обеспокоен тем, что не всегда способен контролировать, как вокруг тебя складываются дела и что с тобой происходит.

— Я ничего не боюсь, меня ничто не беспокоит, я ничего не скрываю, — ровным тоном произнес он. — Ты знаешь про меня столько же, сколько любой другой, может быть, даже больше. Я не выставляю напоказ свои чувства, как Робер, и тебе придется с этим примириться. А теперь хватит, я не трачу время попусту, предаваясь бесплодным размышлениям о том, что движет людьми. Чем бы ты хотела сегодня заняться?

Она подумала, что, может, стоит снова попытаться заставить его понять, как для нее это важно, что до тех пор, пока она будет чувствовать, что от нее что-то скрывают, пока будет чувствовать, что в их отношениях нет гармонии, она не сможет его полюбить. Потом, сделав еле заметный покорный жест рукой, она отказалась от этой мысли. Позже, подумала она, как думала, похоже, довольно часто, когда дело касалось Макса. Позже она заставит его понять и тогда, возможно, полюбит.

— Может быть, съездим куда-нибудь? — спросила она. — Ну, скажем, в Кавайон? Там можно будет пообедать, я посмотрела бы город, а то я его еще не видела.

— Как скажешь. Подожди несколько минут, я сейчас закончу.

Подойдя к письменному столу, он принялся рыться в бумагах, разложенных на большом листе промокательной бумаги. Стефани минуту наблюдала за ним, пытаясь догадаться по выражению лица, сердит он или нет, но у него был на редкость сосредоточенный вид, и, немного помедлив, она вышла из кабинета и направилась на кухню. Нахмурившись, мадам Бессе один за другим открывала и закрывала шкафчики.

— Что-нибудь не так? — спросила Стефани.

— Нет, мадам, хотя я и боялась этого. Все лежит там, где положено, ничего не разбито. Я очень довольна.

— Я рада, что вы довольны, — серьезно ответила Стефани. — Нам не хотелось, чтобы вы думали, будто мы вторглись к вам на кухню.

— Вторгается армия, мадам. А два человека могут только переставить предметы с место на место. У меня самой такое ощущение, будто меня взяли и переставили. Как вы считаете, это часто будет повторяться?

— Настолько часто, насколько это будет возможно, — ответила Стефани более резким тоном, чем намеревалась. Каждый хочет чем-нибудь командовать: мадам Бессе хочет командовать на кухне, Робер хочет командовать в школе, которой руководит, и на этих кулинарных уроках, Макс хочет командовать ею и всем домом. Мне тоже следует чем-нибудь командовать, подумала она. Только я не знаю — чем. Если я на самом деле что-то умела делать, если в прошлом имела профессию и зарабатывала себе на жизнь, то разве она бы снова не напомнила о себе? Хотя бы намеками?

Что ж, может быть, один такой намек уже был. Я заново обставила комнату, и Макс сказал, что у меня хороший вкус. Нет, великолепный вкус, так он сказал. Это могло бы быть твоим хобби. Даже если бы это было всего лишь хобби, я все равно совершенно точно знаю, как все должно выглядеть. А гостиная стала выглядеть именно так, как мне хотелось, и я была так счастлива, когда привела ее в порядок…

Может быть, надо устроиться на работу. Я могла бы помогать людям делать свои дома красивее. Пожалуй, я даже не буду брать с них деньги и стану заниматься этим просто потому, что это приносит мне счастье. А еще потому, что это даст мне другое имя — художник по интерьеру, даст возможность почувствовать себя личностью. И тогда я буду знать, что собой представляю.

Может быть, если я буду тогда кем-то командовать, то прежде всего собой.

Она поймала на себе хмурый взгляд мадам Бессе.

— Извините меня, мягко сказала она. — Я хотела сказать, что рада брать уроки у отца Шалона, — помните, я рассказывала вам, что он раньше был шеф-поваром ресторана с тремя звездочками, — и, надеюсь, он будет частенько к нам заходить и давать мне уроки.

— Я его знаю, мадам, ресторан «У Шалона» был повсюду известен. Люди здорово огорчились, когда его не стало. Никому другому я бы не позволила находиться у меня на кухне.

«Ах, неужели?» — подумала Стефани. Это ведь мой дом, моя кухня, и я сама решаю, кто здесь должен находиться. Сегодня я спасла тебя от увольнения.

Тут она услышала шаги Макса, доносившиеся с галереи, и решила, что спорить ни к чему. Они с мадам Бессе, пожалуй, смогут ужиться без особого труда, обходя сложные вопросы, делая так, чтобы все само становилось на свои места, словно по указанию со стороны, и всячески стараясь не касаться вопроса о том, кто на самом деле принимает решения в доме.

Интересно, другие люди поступают так же или нет, подумала она, но тут подошел Макс, и они направились в гараж.

— Если сможете, купите муки, она понадобиться сегодня вечером, — крикнула им вслед мадам Бессе. — Я думала, у меня ее достаточно, но для пирога и для хлеба…

Макс захлопнул дверь, и ее голос смолк.

— Нам что, нужно покупать муку для нашего шеф-повара?

— Ах, разумеется! — ответила Стефани. — Сегодня вечером она должна блистать, чтобы превзойти Робера. По-моему, нас ждет ужин, который запомнится надолго.

— Соревнование за лучшую гусиную печенку. — Макс открыл дверцу автомобиля со стороны водительского места. — Ладно, давай посмотрим, что ты умеешь.

Стефани села за руль и тут же застыла как вкопанная. Она чувствовала, как Макс смотрит на ее лицо и руки, и не могла вспомнить, с чего начинать.

— Ключ зажигания, — сказал он.

— Знаю, — холодно ответила она, а потом все вспомнилось, и она почувствовала, что все в порядке. Она завела машину, плавно вывела ее задним ходом на улицу и, миновав ворота, выехала на улицу.

— Но я не знаю, как ехать в Кавайон.

— Сразу за столбами ворот поворачивай направо и спускайся с холма по дороге. — Разговор его забавлял, и Стефани поймала себя на том, что изо всех сил вцепилась в руль и стиснула зубы. Вид у меня, наверное, как у рыцаря, который горит желанием взобраться на крепостной вал, подумала она. На душе у меня будет спокойнее, если представить, что сбоку сидит мадам Бессе. У нее вырвался короткий смешок.

— Ты что? — спросил Макс.

— Я попыталась представить мадам Бессе сидящей на твоем месте, но моему воображению это оказалось не под силу.

Он усмехнулся.

— Приятно слышать.

Обменявшись с ним несколькими фразами, она расслабилась. Теперь ее руки свободнее лежали на руле, и она позволила себе посмотреть на пейзаж. Она бросала взгляды влево и вправо, жадно все рассматривая. Ведь она видела это лишь раз, да и то мельком, когда Макс привез ее сюда из больницы.

Коротая время на террасе дома, она видела Кавайон только сверху: причудливое нагромождение оранжевых черепичных крыш, несколько жилых домов из бетона, шоссе. Ниже лежала долина. Там, в пологих отрогах Люберонского хребта пестрели крошечные аккуратные поля с дынями, картофелем и виноградники. Вот теперь она видела город по-настоящему: его очертания, краски.

Когда они приблизились к городу, она сбавила скорость и поехала по улицам, обе стороны которых украшали деревья.

— Куда теперь ехать?

— Куда хочешь.

Улыбнувшись, она поехала куда глаза глядят, сворачивая, когда хотелось. Она проехала супермаркет «Гран марше», расположенную рядом стоянку, где было много машин. Чуть позади была еще одна стоянка, для жилых фургонов — домов на колесах. К некоторым из них было пристроено крыльцо, а рядышком — разбит крошечный садик. Она ехала мимо магазинчиков и бистро, коттеджей и жилых домов, и вдруг заметила, что внешний вид магазинов изменился: их витрины засверкали чистотой, в них висели элегантные платья, стояли туфли и ботинки, были разложены ювелирные украшения и предметы кухонной утвари. Потом впереди показалась центральная площадь Кавайона с фонтаном, украшенным скульптурой — что-то металлическое, со штырями, напоминающими лучи солнца. Стараясь ничего не пропустить, Стефани ехала медленно, машина еле тащилась, и вскоре другие водители сердито засигналили, закричали на нее, воздевая руки кверху с чисто галльской экспансивностью; каждый давал ей свой совет, куда отправляться и что делать.

— Не обращай внимания, — сказал Макс. Она кивнула головой, но, по правде сказать, почти не слышала ни его голоса, ни криков других водителей; она жила в своем замкнутом мире, трепеща от восторга, при виде всего нового. Ах, все эти люди! Их так много — старых и молодых, худых и толстых, праздно прогуливающихся или целеустремленно шагающих по тротуарам. Под ласковым мартовским солнцем они снимали пиджаки и пальто, под которыми оказалось такое разнообразие цветастых рубашек и клетчатых брюк, что это напоминало вспышки света среди строгих деловых костюмов и платьев. Множество машин ухитрялись-таки ее обогнать, при этом водители, встретившись с ней взглядом, сотрясали руками; множество велосипедистов, непринужденно и весело лавируя, пробирались вперед в коварном водовороте машин. Витрины магазинов, привлекали взгляд яркостью выставленных в них товаров. У самого края тротуара располагались кафе, и официанты в белых передниках ловко пробирались с подносами между занятыми столиками, а сидящие за ними люди читали газеты или беседовали, близко наклонившись друг к другу и стуча кулаком по столу для убедительности своих слов… Как все это было прекрасно, как шумно, оживленно и хлопотливо после тишины их каменного дома на холме!