Пока Карлос Фигерос на полной скорости гнал небольшую моторку в открытое море мимо парусников, моторных лодок и яхт, Макс смотрел на удаляющийся берег Ниццы. Моторка плавно покатилась на волнах: на море была легкая зыбь.

— Теперь нам никто не помешает, — сказал Фигерос, заглушая мотор. — Что ты мне привез?

— Перечень грузов, которые нужно отправить. — Макс достал из внутреннего кармана дождевика кипу бумаг. — А ты мне должен…

— Деньги за последнюю партию контрабанды, которую мы отправили. Плюс отчет о пожертвованиях. — Порывшись в кармане, он извлек конверт, которыми обычно пользуются для отправки деловой корреспонденции, и крохотную записную книжку, свободно умещавшуюся у него на ладони. Он отдал конверт Максу.

— Здесь восемьдесят пять тысяч франков.

— А сколько передано в виде пожертвований?

— Макс! — Фигерос обиженно выпятил губы. — Ты что, думаешь, я тебя обманываю? Пожертвования составили восемь тысяч пятьсот франков. Десять процентов от всей суммы. Разве не ты сам отдал такое распоряжение? Десять процентов от причитающейся тебе доли — людям священника, остальное тебе.

Макс протянул руку, и Фигерос вложил в нее записную книжку. Листая крошечные страницы, он прищурился, чтобы разобрать записи бисерным почерком.

— Гватемала, Гаити, Чили. В Африку на этот раз ничего не передавали?

— Нет, ни в Африку, ни в Россию, ни в Восточную Европу, ни на Ближний Восток, ни в Китай. Отец Шалон сказал, что не хочет, чтобы мы слишком уж разбрасывались деньгами, он говорит — это почти то же, что вообще ничего им не дать. Ты думаешь, нужно делать по-другому?

— Нет, здесь последнее слово за отцом Шалоном. Как он скажет, так и делайте. — Не пересчитав, он сунул конверт с деньгами в карман, потом, вырвав из записной книжки страничку, прочитал, опустил ее туда же и передал Фигеросу кипу бумаг.

— Вот график поставки грузов. Начиная со следующего месяца, с первого мая и до конца июля включительно. Надеюсь, ты справишься.

Фигерос не торопясь перелистывал страницы, вчитываясь в каждую строчку. Макс смотрел на парусник неподалеку от них: четверо молодых людей упражнялись в умении ставить треугольный парус. Ему не терпелось вернуться на берег, но он старался не показывать виду. Карлос Фигерос ему слишком нужен.

— Здесь не указано, сколько нужно отправить в Англию, — наконец произнес Фигерос.

Макс взял бумаги обратно.

— Должно быть указано. Прежде чем печатать эту страницу, я поручил секретарше все выяснить. Когда вернемся на берег, я с ней поговорю.

— Ее нет.

— В офисе? Ты проверял?

— Перед встречей с тобой я утром заходил ее проведать. Дверь офиса была заперта.

— Это не значит, что сейчас ее там нет. Она еще ни разу не прогуливала. Ладно, давай вернемся и выясним. Если она заболела, можно будет ей позвонить или зайти к ней домой.

— Хорошо. — Фигерос запустил мотор. Слегка задрожав, лодка рванулась вперед и, описав широкий полукруг, направилась к берегу. Они принялись лавировать среди других лодок, и Максу вспомнилось, как он в последний раз был на борту моторной лодки. Тогда они на полном ходу неслись из Монте-Карло в Ниццу, Сабрина истекала кровью и была без сознания, а позади остались затонувшие обломки его яхты. Оттуда опасность нам больше не грозит, подумал он; считается, что нас уже нет в живых.

Сойдя на берег, они с Фигеросом пошли на склад компании «Лакост и сын», находившийся в конце причала. Офис располагался в небольшом здании, примыкавшем к нему сбоку. Макс повернул ручку двери, но она оказалась заперта.

— Любопытно, — пробормотал он и достал ключ. В комнате было сыро и душно, на столе пусто, папки с документами заперты на ключ в ящиках, на книжных полках аккуратно расставлены телефонные справочники, атласы и карты. Макс посмотрел на настольный календарь.

— Суббота. Прошло четыре дня. Мы с ней разговаривали в этот день, и я тогда же выехал в Ниццу. Где же она, черт побери? Не помню, чтобы она мне говорила об отпуске.

Сняв трубку телефона, он позвонил ей домой и услышал ее голос на автоответчике. Не дослушав запись до конца, он повесил трубку.

— Она живет недалеко отсюда. Пожалуй, стоит сходить.

Фигерос кивнул.

— Я с тобой.

Дойдя до высокого бетонного дома в нескольких кварталах от порта, они постучали в дверь, но ответа не последовало. Макс снова постучал. На этот раз открылась дверь на другом конце коридора.

— Стучать ни к чему, месье, — сказал невысокий мужчина, стоявший на пороге. Вскинув голову, он грустно посмотрел на них. — Полиция уже была здесь. Девушка и ее молодой человек попали в автокатастрофу, и оба погибли.


— Это «Вальдром», — сказала Жаклин, разворачивая сверток, куда были упакованы простеганные салфетки под блюда. — Отличного качества, так же как и вот это… — Она сорвала бумагу еще с одного свертка, который утром доставили вместе с другими вещами. — «Мартен Нурисса», эти скатерти — одни из самых красивых, которые мне приходилось видеть.

Стефани провела рукой по хлопчатобумажной Ткани, мягкой, как шелк. Узоры были самые разные: от небольшой цветочной композиции на столовых салфетках до четко выписанных стилизованных цветов и ветвей, украшавших скатерти. Они с Жаклин сидели на полу, рядом с грудами свертков, тут же, на низеньком столике, лежали нож, ножницы и стояла чашка кофе. Магазин еще не был открыт, и в уголках зала с высоким потолком, где еще не включили подсветку, лежали тени. Через окна была видна улица Гамбетта, — конторские служащие спешили по ней из кафе на работу; торговцы отпирали двери лавок, грузовые, легковые машины и мотоциклы в этот утренний час пик заполнили проезжую часть, оглушая улицу гудками и визгом тормозов.

В магазине «Жаклин из Прованса» царили тишина и умиротворенность. Мебель и рулоны ткани стояли, тесно прижатые друг к другу. Словно в теплой, уютной гостиной, Жаклин и Стефани тихо беседовали, попивая горячий кофе. Жаклин попросила ее сегодня прийти пораньше, чтобы разобрать полученный товар. С тех пор как недели две назад Стефани начала здесь работать, впервые у них выдалась свободная минутка, чтобы поболтать. Две женщины сидят и разговаривают, подумалось Стефани, две подруги. Сначала это была мадам Бессе, а теперь — и Жаклин.

— Конечно, это все новое, — говорила Жаклин, пока они разворачивали другие свертки и укладывали сложенные скатерти и столовые салфетки в корзины, чтобы покупатели могли их рассмотреть. — Старые вещи, в основном — кружева и что-то из шелка и льна — лежат в гардеробе в дальнем конце зала. Я расскажу о них позже.

— Я уже посмотрела их вчера, когда вас не было, — отозвалась Стефани. — К тому же я нашла в служебной комнате книгу про старинные ткани и за вечер прочитала ее.

Жаклин улыбнулась.

— Скоро мне уже нечему будет вас учить. Хотя, дорогая, ни к чему было читать книгу залпом. Вовсе необязательно столько заниматься, а то можно подумать, что я собиралась устроить вам экзамен.

— Но книга мне очень понравилась. Когда муж уезжает, я всегда читаю допоздна.

— Ваш муж производит внушительное впечатление, мне хотелось бы познакомиться с ним поближе. — Свернув большую скатерть, Жаклин положила сверху восемь однотонных салфеток и перевязала все широкой лентой из зеленого крепа. — Жаль, что вы не смогли на днях прийти ко мне в гости на званый обед.

— На званый обед?

— Да, в субботу. Я отправила вам приглашение по почте. Глупо, конечно, потому что мы и так видимся каждое утро. Но мне нравятся приглашения, написанные от руки, — дань условностям и в то же время элемент неожиданности. — Наклонив голову, она внимательно смотрела на Сабрину. — Вы и в самом деле удивлены, но, кажется, чему-то другому.

— Макс ничего не сказал мне. В субботу мы были в Эксе, и у нас было свободное время… вообще-то, в тот вечер мы поехали в город ужинать. Он хотел побыть со мной вдвоем, потому что на следующий день собирался уехать. Но все равно он должен был мне об этом сказать.

— Мужья часто считают, что принимаемые ими решения не нуждаются в объяснениях.

Переглянувшись, они улыбнулись.

— Я не знала, что вы замужем, — сказала Стефани.

— А я незамужем. Но была, причем дважды. Непросто об этом говорить. Брак — сложная вещь, сложнее, чем свертывать скатерти. Все в браке почему-то принимает такие угрожающие размеры, что нужно постараться сделать вывод из первой же совершенной ошибки и никогда не допускать ее впредь. Но у меня выходило иначе. Когда через два года после второго замужества я это поняла, то не могла этому поверить. Я ведь всегда так гордилась своим умением здраво рассуждать. Как оно могло мне изменить? И мне ведь было уже за пятьдесят — далеко не юный возраст. Вообще у меня не было для себя никаких оправданий.

Стефани удивленно посмотрела на нее.

— Сколько же вам лет?

— Через несколько недель будет шестьдесят два. Во многих отношениях это очень хороший возраст. Хотя я замечаю за собой, что уже не так терпелива с идиотами, как раньше, а с каждым годом, похоже, идиотов становится все больше.

— Вы не выглядите на шестьдесят два.

— А как выглядят в шестьдесят два?

Стефани рассмеялась.

— Не знаю. Ну, просто… старше. В таком возрасте, как мне кажется, люди не переставляют мебель с места на место, не лазают на стремянку, не рассказывают, что катались на горных лыжах по незнакомым трассам в Шамони и что часами могут находится на ногах, не присев. К тому же у них, наверное, седые волосы.

— Ну, мои волосы нужно уже немного привести в порядок, и я это периодически делаю. Седина, может быть, и не везде видна, но достаточно заметна, чтобы сложилось определенное впечатление о моем возрасте. Впрочем, во всем остальном я остаюсь сама собой. Здоровьем и энергией Бог не обидел. К тому же, знаете ли, шестьдесят два, в конце концов, не так уж и много. В этом возрасте ничто не мешает радоваться жизни, как раньше. А вы, дорогая? Сколько вам…

— А вы думаете еще раз выйти замуж? — спросила Стефани.

Жаклин с любопытством поглядела на нее. Она уже знала достаточно эту женщину, чтобы быть уверенной: та никогда не позволяет себе быть бестактной. А теперь она вела себя бестактно. С какой стати ей беспокоиться, когда у нее спросили о возрасте. Ведь видно же, что она гораздо моложе Жаклин? Ну что ж, может быть, в другой раз. Жаклин непринужденно ответила на заданный ей вопрос.

— Нет, определенно нет. Я не нуждаюсь в материальной поддержке мужа. Кроме того, никогда нельзя исключать, что брак окажется неудачным. И мне нравится жить одной в таком режиме и темпе, который я сама себе устанавливаю. Я не считаю себя одинокой, у меня масса друзей, я достаточно зарабатываю на жизнь. Есть мужчина, конечно. Обязательно нужно, чтобы был мужчина, если ты этого хочешь. Или — мужчины, хотя я лично предпочитаю иметь дело только с одним. И сейчас у меня один, никого больше нет.

Стефани перестала вскрывать свертки и сидела не шевелясь, не сводя глаз с тонких, классически правильных черт Жаклин. Она была счастлива, что Жаклин говорила с ней так искренне и, в известном смысле, впускала ее в свою жизнь. Стефани казалось, что она начинает понимать, как хорошо иметь настоящую подругу. Она подумала о Максе и поняла, как одинока была до сегодняшнего дня. Ведь рядом не было женщины, с которой можно было поговорить и у которой можно было поучиться. Думая о Максе, она задала, казалось бы, непозволительно личный вопрос, но теперь он не был бестактным, потому что Жаклин сама позволила его задать.

— А вы любите его?

— Нет, так же, как он не любит меня, — непринужденно ответила Жаклин. — Вот это уж вовсе необязательно. Мы симпатизируем друг другу, вместе приятно проводим время, и этого вполне достаточно.

— Но вы ему доверяете.

— Доверяю? По-моему, это слово скорее подходит для людей, состоящих в браке, а не для тех, кто живет вместе по обоюдному согласию. Это вопрос, на который я пока никак не могу ответить. А вы задали его, думая о муже?

— Да, — ответила Стефани и почувствовала удивительное облегчение от того, что смогла произнести это. Она понимала, что Жаклин дает ей возможность высказаться. — Дело не в том, что он не заботится обо мне. Нет. Просто он… выдает себя не за того, кем является на самом деле.

— Ах, дорогая, знаете, сколько людей выдают себя не за того? У всех нас есть что скрывать в прошлом: страсть, страх, ненависть, любовь… — Мгновение она испытующе смотрела на Стефани. — Но вы хотели сказать что-то еще. Вы хотели сказать, наверное, что он не так благороден, каким хотел бы казаться.

Стефани кивнула.

— И чем дольше вы будете с ним жить, тем отчетливее это будет проявляться. Это один из уроков, который я на собственном опыте вынесла из брака: почти всегда узнаешь о супруге гораздо больше того, чем хотела бы узнать.