Джудит Майкл - Паутина

Леон загородил дверной проем.

— Я сказал что-нибудь не то?

— Нет. — Немного размотав рулон оберточной бумаги, она отрезала от него кусок. — Просто мне нужно кое-что сделать.

— По-моему, это не совсем так. Ну ладно… — Он наблюдал за ней, пока она заворачивала красную скатерть и салфетки. Они молчали и слышали доносившийся из магазина голос Жаклин. — Вы сказали: «Еще одна висит у нас в гостиной». — Вы замужем?

— Да.

— А кто купил картину? Вы или муж?

— Муж. Еще до того, как мы познакомились.

— Я восхищен его вкусом. — Войдя в комнату, он протянул руку. — Очень рад был с вами познакомиться. Надеюсь снова вас увидеть.

— Да, — ответила Стефани. Снова обменявшись рукопожатием, они не отпускали рук, глядя друг на друга. Его нельзя назвать красивым, мелькнула у Стефани мысль, но он ей нравился! Его глаза светились любопытством, чувством юмора, он пристально рассматривал все, что попадалось ему на глаза. Сейчас он смотрел на нее так, словно хотел узнать о ней все, и не мимоходом, не небрежно, а всерьез. Макс говорил, что он — один из лучших молодых художников страны. Он слишком сильно сжал ей руку, но она не отнимала ее. Они смотрели друг другу в глаза, словно неслышно беседовали, постепенно узнавая друг друга.

Когда я стану смелее?

Ах, подумала Стефани, возможно, я уже становлюсь смелой.

Миссис Тиркелл, принесла блюдо с жареной курицей и картофелем и поставила его на стол, так что оно оказалось по правую руку от Лу Чжэня.

— Конечно, будет второе, а как же иначе? — проворчала она. — Когда молодой человек взрослеет, он все равно что двигатель машины, куда нужно все время заливать бензин. И тем более если он — студент, да еще такой тощий. Ну же, молодой человек, давайте я вам положу два-три кусочка курицы, вам это не повредит. А еще картофеля.

— Он больше не хочет, — кисло сказал Клифф.

— Нет, хочет, — возразила Пенни, внимательно глядя на Лу. — Он просто отказывается из вежливости. А мне можно еще, миссис Тиркелл? После Лу?

Сабрина и Гарт с улыбкой переглянулись.

— Наш дипломат, — сказал Гарт. — Давай, Лу, не стесняйся. Ты оказался в меньшинстве. Когда имеешь дело с Пенни, так обычно и бывает.

Чуть заметно улыбнувшись, Лу положил на тарелку порядочную порцию курицы с картофелем. Подчеркнуто шумно вздохнув в знак одобрения, миссис Тиркелл подошла к Пенни.

— Это в самом деле вкусно, — сказала Пенни. — А у вас в Китае курицу готовят по-другому?

— Там у куриц разрез глаз другой, — ввернул Клифф.

— Клифф… — начал было Гарт, но Сабрина опередила его: — Не слишком удачная шутка, — непринужденно заметила она.

— Знаете, мне кажется, у нас курица ничем не отличается от вашей, — серьезно ответил Лу. — Я одно время жил в деревне, видел, как их резали на бойне, и мне они показались совершенно обычными.

— Я думала, вы выросли в Пекине, — сказала Сабрина. — А когда вы жили в деревне?

— Когда я был еще совсем маленьким. Было время, когда наше правительство в принудительном порядке посылало горожан работать на полях, так я с семьей переехал на запад.

— Многие, независимо от происхождения и профессии, были вынуждены покинуть родные места, — сказал Гарт. — В том числе и отец Лу, физик, и его мать, учительница английского языка.

Лу снова улыбнулся одними губами.

— Отец пять лет грузил лопатой навоз, а мать стирала.

— Почему? — спросил Клифф, в котором любопытство на мгновение погасило его недоброжелательное отношение к студенту.

— Правительство решило, что интеллигенция, специалисты должны вернуться к простому народу, потому что они, мол, забыли простой народ.

— Как это понимать?

— Правительство сочло, что интеллигенция и специалисты ставят себя выше крестьян, а все должны быть равны.

— Но люди не могут быть равны, — сказала Пенни.

— А правительство решило, что могут.

— Это ошибка. И что, никто не стал жаловаться? А вот у нас в стране люди все время жалуются на правительство.

— В Китае по-другому.

— Да, я знаю, вам нельзя открыто жаловаться, мы проходили это в школе. Но разве дома вы этого не делаете? Скажем, сидя за обеденным столом и беседуя между собой, как мы.

— Иногда.

— А ваше правительство до сих пор считает, что все люди равны? — спросил Клифф.

— Похоже, теперь не так, как прежде.

— А где сейчас ваши родители?

— В Пекине. Отец преподает в институте, а мама работает учительницей в средней школе.

— Это мама научила вас английскому? — поинтересовалась Пенни.

— Да, и кроме этого я учил язык в школе. Английский хотят выучить все. Особенно те, кто решил посвятить себя науке. Английский — это язык науки во всем мире.

— Я хотела бы выучить китайский, — сказала Пенни. — На слух он напоминает пение.

— Если хотите, я могу вас научить нескольким словам.

— В самом деле? Нет, правда? Вот было бы здорово, а то у нас в школе никто не знает по-китайски. А теперь скажите мне хотя бы слово.

— Ма.

— Что это значит?

— Мама.

— Но ведь и по-английски так. Нет, вы мне скажите китайское слово.

— Я и говорю. Хорошо, скажу еще одно: hen hao chi.

— А это что значит?

— Вкусный. Так можно сказать о сегодняшнем обеде. Или вот еще. Youyi. Дружба.

Пенни повторила все названные слова.

— А вы и другим словам меня научите?

— Если хотите.

— Их должно быть много… ну, чтобы я могла говорить, не просто слова и все такое прочее, а несколько фраз, чтобы было видно, что я говорю по-китайски. Тогда я смогу разговаривать, а все в школе ничего не поймут.

Сабрина задумчиво смотрела на Пенни, размышляя: новые или старые проблемы вызвали такой напор. Надо будет с ней поговорить, когда они останутся одни. Пока же она от души наслаждалась беседой и тем, что Клифф тоже принимал в ней участие. Когда Лу пришел сегодня, ее словно пронзила острая боль. И это случалось всякий раз, когда он появлялся у них дома: в такие минуты она мысленно переносилась в Китай. Там в сентябре прошлого года они со Стефани провели две недели вместе в Гонконге, и именно там сделали первый шаг в своей игре — вручили друг другу ключи от дверей своих домов. В Китае она в последний раз видела сестру живой.

Когда они уселись за стол, боль поутихла; так бывало всякий раз, когда начиналась общая беседа, и она снова превратилась в Стефани Андерсен, помогающую иностранному студенту освоиться на новом месте.

— Что-нибудь изменилось внутри вас или нет — ведь вы все время говорите по-английски? — спросила она у Лу. — Мне кажется, язык так глубоко проникает в нас, что становится частью нашего внутреннего мира. Здесь и наше восприятие окружающего мира, и самих себя, и те особенности и тонкости языка, которые трудно поддаются переводу. Интересно, если бы каждый из нас все время говорил на другом языке, стал бы он другим?

— Ты сама стала другой, мама, — сказал Клифф. — Помнишь, ты нам рассказывала, как вы с тетей Сабриной говорили по-французски, когда учились в школе в Швейцарии.

— Да, но так было только на занятиях, когда нам приходилось общаться с преподавателями. У себя в комнатах мы все время переходили на английский. По-моему, если бы я сейчас жила в Швейцарии или во Франции и говорила только по-французски, то, пожалуй, стала бы сомневаться в том, кто же я есть на самом деле. Лу, как по-вашему?

— Я говорю по-китайски со студентами-земляками. Это очень важно, так как у меня после этого возникает ощущение, что Америка, с ее неряшливым английским, не захлестнет меня с головой.

— Неряшливым? — воскликнул Клифф.

— По крайней мере, мне так кажется. Ваш язык очень непринужденный, очень свободный, и он похож на самих американцев. Китайский же — очень точный, очень конкретный и неизменно очень четкий язык.

— Английский язык не неряшливый, — стоял на своем Клифф.

— Может быть, неряшливый — не лучшее слово, — сказал Гарт. — По-моему, тут больше подходит слово «непринужденный». Впрочем, как бы то ни было, я рад, что Лу его выучил, потому что если он в своих научных исследованиях оправдает надежды, которые мы на него возлагаем, то его как ученого ждет блестящее будущее.

Лу внимательно посмотрел на Гарта.

— Спасибо.

Воцарилась тишина.

— А вы не могли бы нам рассказать о своей работе? — спросила Сабрина.

— Пожалуй, она вам покажется не очень интересной.

— А ты расскажи так, чтобы им стало интересно, — сказал Гарт. — На днях ты говорил, что по возвращении на родину хочешь заняться научными исследованиями, возглавить институт генной инженерии и посвятить себя преподавательской работе. А самые лучшие преподаватели — это те, кто способен пробудить интерес к своей работе у кого угодно, даже если человек ничего в ней не смыслит.

Лу слегка пожал плечами.

— Меня интересуют проблемы иммунологии. Лимфоциты — это белые кровяные клетки. Они изучены лучше всего, это область, в которой наука продвинулась уже довольно далеко. Я же в своей работе после защиты докторской диссертации буду специализироваться на аутоиммунных болезнях. Существующие в организме клетки Б и Т…

— Какие клетки? — спросила Пенни.

— Прошу прощения. Клетками Б и Т называются лимфоциты, которые распознают чужеродные клетки в организме и уничтожают их. Именно благодаря им нам удается справляться с простудой или гриппом. Это в том случае, если они выполняют свою роль. Однако это очень сложная система, которая может давать сбои. Существуют изъяны генетического характера, и тогда система начинает действовать против самого организма.

— Действовать против самого организма? — переспросила Сабрина. — Что это значит?

— Клетки Б и Т в таком случае не могут отличать чужеродные клетки, проникающие в наш организм, от клеток самого организма. — Видя, что Пенни сидит нахмурившись, Лу добавил: — Я хочу сказать, что лимфоциты, которые всегда приходят на помощь, нападая на проникающие в организм чужеродные клетки, переключаются в таком случае на свои и начинают нападать на них. Тогда у нас и появляются болезни вроде ревматического полиартрита, сахарного диабета, множественного склероза, меастении с осложнениями или Аддисоновой болезни. Все это — аутоиммунные болезни. Я занимаюсь ревматическим полиартритом и пытаюсь выяснить: можно ли заменить больной ген, контролирующий рост лимфоцитов, здоровым, чтобы организм мог вырабатывать такие новые лимфоциты, которые не будут поражать ткань суставов.

— А так можно вылечить от спида? — спросил Клифф.

— Нет, спид возникает в результате заражения ВИЧ. К тому же я не занимаюсь спидом.

— Почему? Ведь от спида умирают люди.

— А из-за ревматического полиартрита миллионы людей… как и моя мать, остаются калеками. Я обещал ей, что вернусь в Китай только после того, как найду средство вылечить от этой болезни ее и многих других.

— Это было бы равносильно революции в медицине, — сказал Гарт. — В этой области знаний колоссальная конкуренция, здесь передовой край научных исследований. Каким образом гены человека управляют иммунной системой? Лу занимается сейчас этой проблемой. Мы им очень гордимся, у него разработана отличная программа исследований, есть интересные идеи по поводу того, в чем заключается суть проблемы и как подойти к ее решению. Если эксперименты пройдут удачно, то нашему новому институту будет чем гордиться.

Сабрина заметила, как на лице Лу появилось замкнутое выражение. Он хочет, чтобы слава досталась ему одному, мелькнула у нее мысль; не науке, не институту и, конечно, не Гарту Андерсену, а Лу и никому больше. Пожалуй, он даже рассчитывает на Нобелевскую премию. А судя по тому, что говорит Гарт, может, так и выйдет.

— Но ведь другие ученые, наверное, тоже над этим работают, — сказала она, обращаясь к Гарту.

— Да, таких наберется по меньшей мере дюжина, но не думаю, чтобы они так близко подошли к решению этой проблемы, как мы. Пожалуй, наибольших успехов добились в «Фарвер лэбз», что в Сан-Франциско. Несколько недель назад я разговаривал с Биллом Фарвером, и, судя по его голосу, они так же близки к удаче, как и мы. Хотя, разумеется, у них нет Лу. Это ставит их в заведомо проигрышное положение.

У Клиффа вырвался какой-то звук — казалось, его того и гляди вырвет.

— Ах, Клифф, — вздохнула Сабрина, внезапно почувствовав жалость к нему. Встретившись взглядом с Гартом, она чуть заметно покачала головой. Она не понимала, почему он все время так преувеличивает, когда дело касается Лу. Словно ему нужно каждый раз показывать своему ученику, как все его любят, восхищаются им. Как будто нельзя один раз сказать, что он обещает вырасти в блестящего ученого, и на этом поставить точку.