Если уж ему так хочется, пусть делает это в университете, подумала она. Вовсе необязательно хвалить Лу дома, тем более в присутствии Клиффа. Мы только что говорили с ним об этом. Пожалуй, придется поговорить еще раз.

— Я хотел спросить вас, профессор, — сказал Лу, — о случаях полиморфизма внутри трещины, соединенной пептидной связью. О том, насколько различия между людьми вызваны способностью протеина, обеспечивающего тканевую совместимость, связывать различные антигены…

Они перешли на понятный им одним язык, с головой погрузились в свой мир. Улыбаясь, Сабрина наблюдала за ними, чувствуя бесконечную нежность и к Гарту, такому эмоциональному, и к Лу. Тот, пожалуй, не способен на такое проявление страстей, но тем не менее понимает, какое редкое и восхитительное ощущение это вызывает. Вот и сейчас студент слушал Гарта, не сводя с него глаз, и на его лице застыло выражение сосредоточенности. Почти что обожания, подумала Сабрина.

Она обвела взглядом стол: миссис Тиркелл во время разговора уже расстелила узорчатую скатерть, расставила подсвечники с желтыми свечами, вазы с белыми и желтыми нарциссами и провансальскую керамику ярких голубых и желтых тонов. Сабрина разыскала это много лет назад на Блошином рынке в окрестностях Парижа. Казалось, солнце засияло в самой комнате, ярко озаряя лица сидящих за столом. Сабрина вновь ощутила прилив нежности ко всем сразу: мужу, детям, миссис Тиркелл, Лу. Она с нежностью думала и о столовой с мебелью, отполированной за несколько веков до блеска и ставшей на ощупь шелковистой от прикасающихся к ней любящих рук, к дому, с его старинным комфортом, к городу, где почти все прохожие встречающиеся на улице, здороваются как знакомые.

Ах, как же все здорово, подумалось ей. Хорошего в ее жизни становилось все больше и больше. Хотя боль глубоко внутри не унималась, она все-таки становилась со временем тише, приглушеннее, давая о себе знать лишь в тишине, рано утром, когда она просыпалась и начинала тосковать о Стефани. Но в минуты, подобные этой, когда в светлой столовой за столом собиралась вся семья, у нее бывало такое ощущение, что она, словно кошечка греется на солнышке, сладко потягивается и думает: «Ах, как все славно!»

Она поразилась мысли, что в последнее время это чувство возникало все чаще. Настолько часто, что, чем бы ей ни приходилось заниматься, оно было неотступно с ней. Словно она старалась сохранить в памяти все великолепие осени, сознавая, что эти воспоминания исчезнут, как только наступит холодная зима. Впрочем, что за глупая, пустая мысль, подумала Сабрина. Я счастлива, мелькнула другая, и благодарна Богу за это счастье. Самое большое заблуждение, когда счастлив, — это принять счастье за нечто само собой разумеющееся.

Однако Гарт и Лу уже довольно долго говорили о делах. Лицо Клиффа вытянулось, Пенни вертелась на стуле.

— Нам кажется, мы здесь немного лишние, — непринужденно вставила Сабрина. — По-моему, вы слегка увлеклись.

— Не слегка, а слишком, — извиняющимся тоном произнес Гарт. — Прости. Видишь ли, я так занят новым институтом, что не остается времени на то, чтобы поговорить с Лу. Честно говоря, я практически не уделяю ему внимания. И был рад возможности наверстать упущенное. — Затем, восстановив в памяти разговор за обедом, — сначала похвалы Лу, а потом научная дискуссия, — он повернулся к Клиффу. — А вот о твоей работе мы в последнее время слышим не так часто. Чем вы сейчас занимаетесь на лабораторных занятиях?

— Ничем особенным. Скукотища!

— А мне казалось, тебе нравится.

Клифф пожал плечами, но тут же с опаской взглянул на Сабрину и втянул голову в плечи.

— Можно мне выйти из-за стола?

— Как, а десерт? — спросил Гарт. — Это во-первых. И потом, мне кажется, что когда у нас гость, было бы проявлением любезности с твоей стороны, если бы мы поужинали все вместе.

— Я и так знаю, что у нас гость!

Вошла миссис Тиркелл и принялась убирать посуду со стола.

— Клифф, ты мне поможешь?

— Мне нужно остаться? — спросил Клифф, обращаясь к Сабрине.

Она кивнула.

— Я согласна с отцом.

— Черт! — пробормотал он и принялся собирать тарелки.

— Только не слишком много, — заметила миссис Тиркелл, и они отправились на кухню.

— Клифф терпеть меня не может, — сказал Лу. — Я что, чем-нибудь его обидел?

— В двенадцатилетнем возрасте так много противоречивых мыслей и чувств, — сказала Сабрина. — Разве у вас этого не было?

Он покачал головой.

— У нас нет на это времени. Всю свою энергию и внимание мы должны отдать на благо своей родины. Благодаря ей мы имеем возможность получить образование, чтобы принести пользу своему народу. Поэтому мы не имеем права тратить время впустую.

— Что? — спросила Пенни.

— Ну что ж, мы польщены тем, что вы нашли время прийти к нам на обед, — сказала Сабрина, которую эта тирада немного позабавила. Но тут же она устыдилась своих слов, заметив сконфуженное выражение на лице Лу.

— Для меня это очень серьезно. Мое правительство, моя семья надеются, что я принесу большую пользу своей стране, когда вернусь домой работать на благо всего Китая.

— Довольно тяжкое бремя для любого человека, тем более для юноши двадцати двух лет, — сказал Гарт. — Надеюсь, ты не считаешь, что весь Китай заклеймит тебя позором, если ты будешь учиться не так блестяще, как сейчас.

— Почему вы так думаете? И потом, вы же говорили, что меня ждет прекрасное будущее, если я буду усерден.

— Если все будет идти, как сейчас, думаю, так и будет. Но я уверен, твое правительство поддержит тебя, а семья всегда будет за тебя горой, что бы ни… — Грат запнулся, увидев, как при этих словах Лу смутился еще больше. — Ладно, думаю, на сегодня хватит о работе. Давайте лучше выпьем кофе. Лу?

— Да, спасибо. — Он стал говорить тише, а потом и вовсе замолчал, когда Гарт разливал кофе, рассказывая о подготовке церемонии торжественного открытия Института генной инженерии, намеченной на конец мая.

— Осталось чуть больше трех недель, а у нас с Клаудией до сих пор не написаны торжественные речи, — сказал он, когда миссис Тиркелл с Клиффом убрали со стола и принесли пирог. — Одна надежда на то, что чем больше мы тянем, тем короче они выйдут. Знаете, если бы нам удалось обнаружить ген краткости, то можно было бы осчастливить весь земной шар, сократив время торжественных церемоний.

Сабрина улыбнулась, разрезала пирог и раздала сидящим за столом тарелки для десерта. Заговорили о чем-то другом, и лицо Лу постепенно прояснилось, хотя он по-прежнему хранил молчание. Когда он встал, собравшись уходить, то подошел к Клиффу.

— Наверное, тебе не интересен китайский язык, но в Китае я играл в футбол, и мы с тобой могли бы обсудить кое-какие приемы, которым научил меня тренер. Если хочешь, конечно. Они немного отличаются от твоих.

Услышав умоляющие нотки в его голосе, Сабрина затаила дыхание и стала наблюдать за Клиффом — в эту минуту ревность боролась в нем с любовью к футболу.

— Пожалуй, — наконец произнес он, а затем, словно устыдившись неприветливого тона, добавил: — Само собой. Спасибо. — У Сабрины вырвался вздох облегчения. Они с Гартом переглянулись. Ему нужна наша помощь, мелькнула у нее мысль. А когда они встали из-за стола и направились вместе с Лу к двери, она подумала: кого же — Лу или Клиффа — она имела в виду.

Гарт проводил Лу взглядом, пока тот спускался по ступенькам крыльца. Моросил майский дождичек, ветра не было, и теплый влажный воздух мягко овевал кожу. Раскрыв зонтик, Лу обернулся и попрощался. Закрыв входную дверь, Гарт обнял Сабрину за плечи, и они направились в столовую.

— Спасибо тебе. Ты умеешь так хорошо поддерживать наш разговор за столом. Как всегда.

— Всем нам спасибо. А знаешь, он тебя обожает.

— Лу? Почему ты так думаешь?

— У него это на лице написано.

— Никогда не замечал. Впрочем, и всего остального тоже, ведь он скрывает свои чувства. Мы с ним знакомы уже два года, и до сегодняшнего вечера он ни разу не заводил со мной разговор о том, что ему нужно оправдать надежды, возлагаемые на него правительством.

— И все-таки мне кажется, он видит в тебе отца.

— Что ж, если Клифф не против, то я и подавно.

— С Клиффом мы еще поговорим. Хотя, Гарт, ты в самом деле слишком балуешь Лу. Неужели так нужно — чтобы ты все время его хвалил?

— Не знаю. Ты права, я и сам понял, что сегодня опять перехвалил его, но он настолько скован, что мне невольно хочется немного его расшевелить. В нем чувствуется какое-то отчаяние, чуть ли не безрассудство. Он просто не может расслабиться и жить в свое удовольствие. Как-то раз он пришел ко мне в кабинет, и мне вдруг захотелось посадить его на колени и сказать: все будет хорошо.

Сабрина улыбнулась.

— Вот бы он удивился!

— Он бы решил, что почтенный профессор спятил. Ладно, впредь буду вести себя дома осторожно и обязательно поговорю с Клиффом. — Подойдя к двери, ведущей в столовую, он остановился и обнял ее. — Я люблю тебя.

— Я так рада. — Заглянув в столовую, они увидели, что за столом никого нет, а с кухни доносились голоса Пенни, Клиффа и миссис Тиркелл. Прижавшись друг к другу, они поцеловались.

— Поцелуи украдкой, — пробормотал Гарт, когда дверь в столовую распахнулась и вошли Пенни с Клиффом.

Сабрина не отстранилась.

— Когда родители перестают целоваться, дети начинают волноваться.

— Что ж, тогда я не вижу для этого причин, потому что целовать тебя — это то, чем я буду заниматься в ближайшие пятьдесят-шестьдесят лет.

— А что тут смешного? — спросил Клифф, когда Сабрина и Гарт с улыбкой переглянулись.

— Ну, шестьдесят лет, а все поцелуи, — ответила Сабрина. Клифф подошел, и она притянула его к себе, погладив по каштановым волосам — таким же, как у нее. — Мы собираемся целовать вас с Пенни в течение ближайших шестидесяти лет.

— Тебе тогда будет девяносто три, — сказала Пенни. — Это же очень много.

— Не так уж и много для поцелуя.

— Мы того и гляди обнаружим ген, благодаря которому в девяносто три года поцелуи будут столь же страстными и неотразимыми, как и в тридцать три, — сказал Гарт. Стоя вот так — в обнимку с женой и рядом с детьми, он чувствовал в себе столько силы, что, казалось, ему все нипочем. Ему недавно исполнилось сорок, он здоров, пользуется уважением коллег и любовью домашних. Он достиг всего, о чем мог мечтать; и нет ничего, что было бы ему не под силу.


Неделю спустя он вдруг вспомнил это ощущение. Он сидел в своем кабинете, а напротив — один из юрисконсультов конгрессмена Оливера Леглинда.

— Рой Струд, — представился, войдя в кабинет, юрисконсульт. — Рад познакомиться с вами, профессор, мне давно этого хотелось. А-а, это, наверное, и есть то величественное новое здание, о котором мы столько слышали. — Подойдя к столу у окна, он с интересом рассматривал макет Института генной инженерии. Это был низкого роста, склонный к полноте мужчина с щеткой усов. Очки в металлической оправе сидели на самом кончике небольшого, приплюснутого носа, внушительных размеров брюшко украшала цепочка для часов. Покачиваясь взад-вперед на каблуках, он созерцал макет здания и парка из пенополистирола. — Очень красиво. Правда, красиво. Красивый памятник вам, профессор.

— Науке.

Взяв макет легковой машины, Струд стал передвигать ее по дороге вокруг института.

— Сразу вспоминается прошлое. Нет, в самом деле. У меня когда-то была коллекция машинок — модели всех марок, которые когда-либо выпускались. По-моему, я ни одной не пропустил. Да, ни одной. Ну ладно… — Он повернулся к Гарту. — Присядем, профессор, мне, право, не хочется отнимать у вас слишком много времени.

Гарт предложил Струду стул, а сам, немного поколебавшись, уселся в кожаное вращающееся кресло, так что между ними оказался письменный стол.

— Буду вам крайне признателен, если вы расскажете о цели своего прихода.

— Ну что ж, речь идет об университетах, догадаться нетрудно. Как вам, должно быть, известно, конгрессмен Леглинд является председателем комитета палаты представителей по науке, космосу и технике. В последнее время на него обрушился шквал, поток писем от избирателей, которые обеспокоены вопросами сбалансированности бюджета. Их интересует: не слишком ли много средств конгресс выделяет университетам. Знаете, никто не обращает внимания на университеты, ведь там нет никого, кто бы следил, как расходуются средства правительства. Поэтому никто толком не знает, куда уходят эти деньги. И вот в ответ на это море писем — выражение общественного протеста, пусть даже ни одного из этих людей мы не видели — конгрессмен решил провести слушания о том, как университеты используют деньги, которые выделяет им конгресс.