— Так я же не всегда буду пациентом. — улыбнулся он почти прежней своей улыбкой.

— Если станете есть что ни попадя — надолго задержитесь в этом статусе. — строго произнесла я и отправилась восвояси. Почти что с достоинством, если бы еще не спотыкалась на пороге.

Викторианская мораль и ограничения в контактах между полами приводят к совершенно обратным результатам — мимолетные прикосновения становятся сильнейшим афродизиаком, люди придают пустячным контактам излишнее значение. Ну вот почему меня до дрожи пробрало? Тюхтяев — мужик неплохой, но видов я на него вообще не имею. Неприятный шепот рассудка сообщал, что Тюхтяев — улучшенная версия Фохта: тот же сыскарь, но опыта поболее, не считает, что служба и я не совмещаются, знаком со всеми моими тараканами (ну хорошо, не со всеми, зато без скидок на мое происхождение), вкус имеет специфический, раз на меня позарился, графа, опять же, устраивает… Возраст, конечно. Зато мозги есть. То, что не красавец — это точно не главное в наше время. А почему бы и нет?

14

На обратном пути мне взгрустнулось и захотелось праздника. Город лениво переживал июльский зной, знать скрывалась на дачах, курортах и в именьях, и лишь совершенно маргинальные личности вроде меня шастали по магазинам. Хотелось радости, позитива, приключений… нет, про приключения можно вычеркнуть, я их тут уже на три жизни наелась.

Мне удалось по случаю прикупить корсет более яркой окраски. Судя по косому взгляду продавца, это не пристало даме из хорошей семьи, но если бы кто знал, до чего надоела эта монохромность в белье. Зато чулки с вышивкой не считались пошлостью, а еще появились чудные летние и осенние шляпки с флоральными мотивами, поэтому удалось оторваться аж на две сотни рублей. И когда Фрол еще денег пришлет? Несмотря на шестизначный баланс на счете было неприятно, что средства утекали куда быстрее, чем притекали обратно. То бы еще этакое придумать, чтобы денег заработать быстро и законно? Мои таланты в карточных играх не позволят поправить финансовое положение в случае чего, а потенциальные женихи сплошь бессребреники.

Вот к слову о них… Он стоял в элегантном серо-голубом костюме, с новой тростью и этой своей полуулыбочкой на перекрестке, так что обойти или сделать вид, что не заметила — не получалось. Да и секундная заминка, покуда я вспоминала как правильно дышать, вряд ли укрылась от него. Не краснеть уже поздно, так и пришлось гордо, задрав носик к небу, отмерять брусчатку Невского проспекта.

— Доброго дня, Ксения Александровна! — ишь ты, даже котелок приподнял.

— И Вам всего наилучшего, Федор Андреевич!

— Могу ли я помочь Вам? — и ловко подхватил мои свертки.

Что остается делать? Скандалить на улице непристойно, так мы и направились в сторону дома с трилистниками. Долгая получится прогулочка.

— Как здоровье Вашего сиятельства?

— Превосх…Вашими молитвами! — я неловко соскользнула с камушка и подвернула ту самую многострадальную ногу. Не растянулась по мостовой только быстрой реакцией Фохта. Поймал меня, прижав к себе, обдал запахом одеколона, легкого мускуса и и чего-то еще, что присуще только ему. Если прикрыть глаза, то словно снова июнь, ночь, моя спальня. Я замерла и только выдохнула, когда меня поставили на пол. Ступать на ногу было невозможно, так и пришлось брать извозчика.

Ехали мы в напряженном молчании. Я, само собой, знала, что во всем права, а он — редиска. Хотя книженция «Жизнь в свете, дома и при дворе», прикупленная перед первыми визитами к московскому губернатору, но прочитанная только недавно, прозрачно намекает, что это я превратилась в женщину, утратившую социальное положение, а он-то ведет себя вполне пристойно.

Мой спутник легко выпорхнул из коляски, помог мне выйти, провел внутрь дома, занес покупки и замер.

— Изволите выпить чаю? — процедила я.

— С удовольствием. — он просиял на все 64 зуба и передал трость и котелок Мефодию.

— Устя, проводи Федора Андреевича в кабинет, а Демьян пусть донесет меня до спальни.

Демьян тащил меня бережнее, чем хрустальный сервиз. Я же любовалась его красотой и в который раз радовалась, что могу это делать просто так. Устя, вскоре прибежавшая ко мне, помогла перебинтовать щиколотку, переодеться в домашнее платье, персиковое, с глубоким декольте, и спуститься вниз. Удачно совпало, что кабинет ближе, чем гостиная, так как наш сомнительный статус знакомства официально позволял лишь деловые встречи. Раз уж служба не дозволяет близость, пойдем официальной тропой.

Нам подали чай, и Устя лишь покосилась на нового гостя. Засилье мужчин в доме прислугой не осуждалось, но рады там были только графу. Всех прочих небезосновательно считали потенциальной угрозой нашему мирку, и этот франт явно не был исключением.

— Я не увидел Ваш портрет. — невинно осведомился гость между глотками чая. — Очень хотелось бы оценить шедевр.

— Я приказала его перевесить. — пришлось признаться мне.

— А что так? — невинно осведомился гость.

— Свет лучше.

— Ну да, Вы совершенно правы. — он церемонно отставил чашку. — Как Ваша нога?

— Уже лучше. — соврала я. Щиколотка заметно опухла, и пусть перелома или вывиха я не нащупала, зрелище не радовало.

— Позволите? — он одним змеиным движением перетек к моей ноге, залез ладонями под юбки мои многочисленные, на что-то там нажал и боль отпустила. Пальцы чуть задержались, чтобы скользнуть от щиколотки к кончикам пальцев, но не более того.

— Спасибо. — на этот раз я обошлась без светской холодности.

— Всегда рад помочь. — он смотрел мне в глаза снизу вверх.

Помолчала, созерцая эти невозможные серые глаза. Причем настолько однородно-стальные, что даже прожилок иного оттенка не было. И вполне возможно было повторить прошлую ночь, что скрывать, одно движения пальцем ноги хватило бы сейчас, но ради чего? Ради повторных причитаний, что люблю, но не могу? А я — люблю ли?

Неужели все эти условности настолько въелись им под кожу, что мешают искреннему влечению, которое он, вне всякого сомнения, испытывает сейчас ко мне? Если сейчас прикоснуться к его губам, мы и до спальни не дотянем. Я же изучила его тело от и до. Даже с закрытыми глазами помню все. Вот жилка на шее идеально совпадающая с изгибом моего языка, и он обожает, когда я вновь проверяю это. Заостренная мочка уха, чуть солоноватая от пота после занятия любовью. И точно знаю, что под прохладной сейчас кожей появится лихорадочное дыхание, если проложить тропинку из поцелуев от одного соска к другому.

Подобные фантазии вряд ли не нашли отражения на моем лице, так как мой vis-a-vis тоже утерял ровное дыхание, а глаза чуть помутнели. Мои пальцы чуть дернулись в порыве дотронуться до него, но страх новой боли от «Мы не можем больше видеться» вернул ладони на место. А он все заметил. Чуткий мужчина, особенно где не надо.

— Вы обижены на меня? — тихо проговорил Фохт.

Наверняка, Мудрые Женщины, коих цельные стада ходят вокруг, но чьи сакральные знания сокрыты от меня навечно, знают сразу полторы дюжины текстов, после озвучивания которых любой мужчина принесет им руку, сердце и банковский счет в подобной ситуации, но мне неведомо, как правильно поступать. До сих пор ни одного правильного поступка с этим человеком в девятнадцатом веке я не совершила. Так что вряд ли стоит начинать.

— Нет, с чего мне? — с неожиданной горечью произнес мой голос. — Вы так все хорошо объяснили… На правду обижаются только дураки.

Он опустил взгляд и даже ладонь со ступни убрал. Резко, поэтому ощущение пустоты под ногой стало неожиданно резким. А я даже не обратила внимание, что до сих пор касалась его. Как-то захолодало в июньскую жару.

— Мне лучше уйти? — избыточно вежливо, словно о фруктах беседуем.

— Воля Ваша, Федор Андреевич. — а тут у меня много эмоций вырвалось. Больше, чем я сама себе позволяла испытывать. Больше, чем показывала. Оказывается, не так уж у нас все просто было, не простая интрижка.

Ну пожалуйста, умоляю тебя, обернись. Вот просто обними и скажи, что все остальное ерунда и у нас все будет хорошо. Как угодно, тайно или явно, но будет. Пожалуйста, Федя…

Но это человек из другого теста, он медленно встает, не глядя на меня — и не отворачивается, и взгляд не поймаешь, разворачивается и уходит, чеканя шаги.

И было так горько созерцать его спину. Я второй раз плакала после его ухода. И если в первый верила, что все сделала правильно, то сейчас такой опоры у меня уже не было. И пусть я заслуживаю чего-то большего, чем эпизодические свидания под покровом ночи, но больно-то как, Господи.

* * *

Снимать швы с Тюхтяева я решилась на восьмой день. Особой информации о сроках у меня не было, вообще этот раздел Люська, видимо, сдавала без особой помпы, поэтому сначала пришлось убедиться, что все затянулось, перекреститься, и осторожно разрезать и выщипать все нитки. Я с утра собиралась как на казнь, пытаясь хоть как-то отложить пугающее. И придя в усадьбу, завела долгий беспредметный разговор с графом, потом попросила Сусаннну переделать мне прическу, но так и пришлось встать лицом к лицу с белоснежной деверью.

— Здравствуйте, Михаил Борисович! — чуть подрагивающим голосом начала. Не очень удачно.

— Вашими молитвами. — он все никак не мог решить ложиться или стоять.

Все же лег. Я подняла сорочку и буквально одним глазом поглядывая на ранение начала разрезать нити. Получилось быстрее, чем хотелось. Пинцетом начала вытягивать узелки и неожиданно дело пошло еще быстрее.

Вопреки ночным кошмарам, мучавшим меня накануне, вся конструкция не развалилась и не рухнула к вышитым туфлям петельками кишечника и умирающим в муках пациентом, так что первый опыт в настоящей медицине прошел вполне успешно. Мой восторг оказался еще больше, чем у пациента, особенно после того, как я призналась, что это мой дебют в хирургии.

— То есть как это — дебют? — господин Тюхтяев за ширмой одевался, но по такому случаю прервал этот непростой процесс.

— Ни разу раньше не зашивала мышцы и кожу. — не стоит сейчас делиться гинекологическими экзерсисами. — Зато получилось же! Вот что значит удача.

За ширмой неопределенно хрюкнули и в дальнейшем смотрели на меня с большой опаской.

* * *

— Ну что, жив? — весело поинтересовался граф.

Он в эти дни блистал жизнелюбием по неясным мне соображениям.

— Да, на этот раз выкрутился. — согласился Тюхтяев.

— А ведь говорил я тебе…

Что там такое говорил Николай Владимирович, мы не узнали, ибо на пороге усадьбы появился гость.

— О, это ко мне. — оживился пациент. — Имею честь рекомендовать вам доктора медицины Павла Георгиевича Сутягина.

Мы с графом уставились на пришельца. Доктор Сутягин, невзирая на малозвучную фамилию, оказался весьма приятным человеком чеховского типа. О своем сходстве с живым пока еще классиком он знал, и всячески его подчеркивал, чем вызывал во мне нездоровое желание подшучивать.

— Его Высокопревосходительство граф Николай Владимирович Татищев.

— Очень рад знакомству. — поклонился гость.

— Вот, дорогой мой, наш ангел, ее Сиятельство графиня Татищева.

— Дорогая Ксения Александровна, я очень рад с Вами познакомиться.

— Ксения Александровна, господин Сутягин будет очень рад обсудить с Вами Ваши находки в области фармацевтики. — сияющий Тюхтяев раздражал.

Ну вот это-то зачем?

* * *

Для начала наше знакомство омрачилось тем, что господин Сутягин заинтересовался лечением моего пациента. Михаил Борисович с радостью продемонстрировал свое пузико, после чего я услышала реплики о том, что рана, по-видимому была поверхностной, и посему вообще не требовала хирургического вмешательства. Я взъелась и по памяти набросала на листке схему с указанием слоев тканей. Павел Георгиевич лишь снисходительно улыбнулся, небрежно упомянув о женской впечатлительности и склонности к преувеличениям. Совершенно непристойную перепалку погасил сам Тюхтяев, предложив изучить зеленку. И тут оно понеслось.

Доктор Сутягин не планировал слезать с меня живой. Его очень интересовало все, а я высказывалась крайне меркантильно. Из полезного и простого я слила ему аспирин и зеленку. Результаты медика воодушевили, и я начала любоваться им у себя ежедневно.

Для видимости пришлось в одной из пустующих комнат оборудовать потемкинскую лабораторию и даже начать вести журнал лабораторных исследований. Мне так везло на уникальные догадки, кто бы знал! После очередного совпадения Сутягин начал коситься в мою сторону и вскоре я застала его за сущим мистицизмом — паразит приволок в мой дом серебро и упросил дать сделать анализ крови.

Терпение мое лопнуло.