Я не собиралась наряжаться курицей, а вот золотых рыбок на балах еще не было. Корсет мы задрапировали золотистой вуалью на живую нитку, добавив образу распутства. Посмотрела я на получившийся результат и поняла, что для бурлеска граф еще не готов. Вернулась к юбке, которая очень узкой обтягивающей трубой, не предусматривающей особых нижних изысков кроме турнюра, шла до середины лодыжек, а после обрывалась, уходя в сказочный хвост сзади. Хвост мы набили соломой, а чешую настрочили из лоскутков вуали. На корсет надставили вуаль до шеи, и так же настрочили чешую. Маску долепливали из папье маше и досушивали на печи уже когда гости начали стягиваться. В волосы прикрепили мелкие жемчужные бусы, выданные хозяйкой и морские раковины из сувениров хозяина.

Сама хозяйка нарядилась Зимой и выглядела блистательно — лед, белизна, парча, стеклярус… Оказалось, что платье шили четыре месяца. Пятичасовая рыбина-переросток рядом не стояла. Но поскольку мне пришлось усовершенствовать костюм добавив разрезы по бокам для свободы передвижения, то блистание рыжими коленками таки тоже произвело фурор.

Ко мне потянулись охотники за исполнением желаний. И если часть из них я еще могла исполнить, заворачивая гостей к волшебнице-Зиме, способной на любое чудо, то некоторые, озвученные шепотом в танце, заставляли с тоской вспоминать о безвременно почившем пресс-папье. А танцы были, и было их много. Я сначала пыталась отбрыкаться от них наличием хвоста, но мне тут же принесли щипцы-паж, которыми я и таскала этот нарост. Возможно с мумией идея была не так плоха. Из угла ехидно улыбался господин Тюхтяев, который участия в общем веселье не принимал, но за обстановкой приглядывал в костюме средневекового палача. Если б не язвительное «Жаль, что сегодня без удочки зашел» и не узнала бы.

— Вес не возьмете, Михаил Борисович. — огрызнулась в ответ.

* * *

Через пару часов я уже выдохлась, а коллектив, напротив, только раздухарился. Вдруг Зима исчезла с горизонта. Я пожала плечами и решила навестить удобства, где и обнаружила донельзя расстроенную хозяйку дома.

— Что-то случилось? — не то чтобы она мне нравилась, но такое огорчение вряд ли связано с тем, что кто-то на балу мог ее затмить.

— Ах, Ксения Александровна, мне придется покинуть бал. Внезапно началось то состояние… Ну Вы же понимаете…

Я-то понимала, а проблема в чем?

— Мне всегда так нехорошо в начале, а от опия становится еще хуже. — на нее прям больно смотреть.

Я проводила несчастную до будуара — там тоже, кстати, балы можно закатывать, подумала малость и пошла к себе. Достала из закромов именно на такой случай припасенную модель прокладки и несколько таблеток анальгина, которые растолкла и завернула в листок бумаги, чтобы уж совсем не дезавуировать их происхождение. Остается пара лет, пока их не изобрели, а Рябинкин не мычит и не телится. Петербургские врачи и аптекари оказались еще большими снобами. Мои главное денежные коровы обещали бесславно пасть до первого удоя.

Несчастная Зима валялась на полу, а ее рыдающая хозяйка в расстройстве лежала на кровати, положив под себя подушку. Одно время у меня тоже были проблемы с критическими днями, так что я ее понимала. И пусть она зацикленная на себе, поверхностная красотка, но по-женски ее очень жаль.

— Ольга Александровна! — я тронула ее за плечо. В покрывале всхлипнули. — Попробуйте, хуже уже не будет.

Минут через пятнадцать ее отпустило, а когда я уговорила ее одеть мой гениальный проект, то настроение стремительно улучшилось.

— И где Вы достали эту удивительную вещь? — она даже попрыгала, не нанеся ущерба своей одежде, что особенно радовало.

— О, это мой давний знакомец, купец Калачев будет производить по медицинскому патенту. Необычайно удобная вещь, не находите?

— Непременно закажу, как только начнется торговля. — Она несколько раз присела на белые простыни, вставала, снова садилась и вдохновлялась все больше и больше.

— Но раз в несколько часов все же стоит менять, — предупредила я ее и отдала несколько сменных вкладышей.

Это услышала уже её спина, потому что провальный бал обещал стать весьма таки успешным…

И я снова щебетала с гостями, несла им восторженную чушь про сбывающиеся желания… В очередном вальсе я прошептала на ухо пирату с выдающимися усами и окладистой черной бородой.

— Спасибо, Николай Владимирович. Мне за весь день ни разу не было страшно.

Тем временем подвыпившие гости добыли у прислуги плетеный гамак и этой сетью начали ловить меня. Пришлось махнуть хвостом и исчезнуть в пучине темных коридоров.

* * *

Наутро я получила в подарок флакон духов от хозяйки дома и ротонду из золотистой норки с высоким воротником от хозяина. Такая красота, где же успел достать? Хотя кто рискнет отказать губернатору… Риторический вопрос.

Вскоре у дверей появилась горничная с запиской от графини. Я отсыпала горсть таблеток и задумалась. А что, если не стоит убеждать фармацевтов самой?

За завтраком хозяйка пребывала в прекрасном настроении и восхищенно щебетала о прошедшем бале. Кстати, небольшой прием — это чуть более четырех дюжин гостей. Я специально посчитала.

— Я еще раз хочу поблагодарить Вас за приглашение. Столько счастья и радости. — повторяла я слова признательности и за подарки, и за праздник.

— Да и ты всем праздник устроила. — улыбнулся граф. — Ольга сказала, ты сама сделала наряд за день?

— Ну у меня же не было с собой ничего подходящего. Пришлось импровизировать.

— Милая, а почему у тебя импровизировали портнихи по цене хорошей лошади? — нежно поинтересовался граф у жены, а та скорчила грустную гримасу.

— Зато наряд Ольги Александровны можно выставлять в музее, а мой — только на один раз показывать в легких сумерках. — примиряюще высказалась я.

— Для Вас — просто Ольга, моя милая. — прощебетала хозяйка, и мне вдруг стало сомнительно относительно наименования таблеток. Дома я пересыпала их из блистеров в бутылочки, но вдруг где случайно попался транквилизатор? Сколько всего говорят о фальсификации медпрепаратов.

Короче говоря, и сегодня я опять не уехала. Начинало складываться ощущение, что я застряну тут навечно. Об этом я решила расспросить хозяина дома и города, в котором он стоит.

— Николай Владимирович, я, конечно, очень признательна за все, что Вы для меня сделали, но не пора ли мне домой? — задалась я вопросом, поймав его в библиотеке.

— А разве тебе тут плохо? — он чуть приподнял глаза от очередной стопки бумаг.

— Очень хорошо, но и обременять Вас как-то не хочется…

— Вот и живи пока…

«Дорогой мой Фролъ Матвѣевичъ!

Съ наилучшими пожеланіями и поздравленіями съ Новымъ Годомъ и Рождествомъ! Отъ всей души поздравляю и желаю всяческихъ благодѣяній Вамъ, Антону Семеновичу, Ѳеклѣ, Агаѳьѣ Никитишне, Данилке и Авдею. Я всё еще не теряю надежды добраться до Саратова въ эту зиму, но врядъ ли раньше окончанія Святокъ смогу покинуть домъ губернатора Татищева. Очень настоятельно прошу запускать шитье тѣхъ самыхъ салфетокъ хотя бы въ расчетѣ нѣсколькихъ сотенъ дюжинъ. Думаю, пора.»

 * * *

Конечно, в этот раз в доме Татищевых меня принимали намного теплее чем, когда либо, и, скорее всего, это предельный возможный уровень близости для нас, но я уже начинала тяготиться своим пребыванием. Мои полутраурные туалеты выглядели явно бедненько на фоне московской неуемной роскоши, разговаривать было не с кем, а газеты в праздники были на редкость скучны. К графине приходили гости и меня пару раз усаживали на диванчик в углу, вынуждая слушать сплетни о людях, которые мне не знакомы. Чтобы уж совсем не заснуть от тоски, я начала вышивать салфетки для собственного дома — потому что трилистник-то был мне еще по силам. То, что выходило, можно было с гордостью выдавать слепым гостям. Мое поведение называли коротким словом «Дичилась», и то, только из уважения к должности свекра. Внедрение в великосветскую тусовку шло плохо.

Ко вторнику, когда приближалась уже неделя моего вселения в дом родственников, а дата отъезда все больше покрывалась туманом, состоялось второе пришествие Тюхтяева.

— Ваше Сиятельство, какая радость встретить Вас в столь прекрасном расположении духа! — умилялся он, как дурак фантику.

— И Вам, Михаил Борисович, тоже доброго утра! Чем могу быть полезна? — уходи, милый, уходи и не возвращайся.

— Да вот, пообщаться хотел. Укрепить, так сказать, знакомство… — он извлек из недр сюртука свой потрепанный блокнот, карандаш и похлопал рядом с собой на диване. — Устраивайтесь поудобнее, Ксения Александровна.

— Да лучше я постою. — я подошла к окну и оперлась на подоконник. Когда-то на тренинге по управлению персоналом, нас учили, что дискомфорт для противника стоит малых потерь для себя. Но казалось, что сыщик вообще не замечал ни света, бьющего в глаза, ни подчеркнутой холодности. Хотя, скорее всего, его обычные собеседники были еще менее приветливы, чем я.

— Как Вам угодно, сударыня. — он покопался в записях и продолжил. — Я тут уточнить кое-что хочу. Касательно коробки.

— Что именно?

— Почему Вы решили, что она представляет опасность? — и смотрит так невинно.

— Любезный Михаил Борисович! Все гости, пришедшие к Его Превосходительству, оказались без особой поклажи. И только он — с огромным коробом. Вел себя очень странно, был полностью погружен в себя. А я читала про всяких таких…

— То есть Вас озаботило поведение человека настолько, чтобы лишить его сознания? — невозмутимо продолжил он.

— Господин упал на пресс-папье. — отчеканила я и замкнулась.

— Сударыня, не обижайтесь, все Вы правильно сделали. — Он постучал карандашом о блокнот. — А чем Вы сейчас занимаетесь? — внезапно сменил тему.

— Вышивкой. — я извлекла из сумочки несчастную салфетку, которую гость долго изучал.

— Сударыня любит современную живопись? Эти новомодные художники… — протянул он после некоторого раздумья.

— Это — клевер. — обиделась я и спрятала лоскуток обратно.

— Ну да, конечно. — он чуть покраснел. — Я слышал, Вы дом достроили в Санкт-Петербурге.

— Да, у меня осталось небольшое наследство от моего бедного супруга. — к чему эта проверка счетов?

— Необычное занятие для графини. Стройка, торговля… — он хитро улыбнулся.

— Я не скрываю свою историю. Глупо отрицать прошлое.

Еще раньше, когда принимала решение о вхождении в аристократию, догадалась, что у хомячка просто хороший PR, в отличие от крысы, поэтому скрывать то, что может потом выйти боком не стала. Да, история Золушки, вынужденной работать, пока еще не самый писк моды, но и позор в этом меньший, чем мутное пятно на биографии. Тем более, что замужество благополучно отмывает почти любое прошлое, особенно если свекор — губернатор второго города Империи. То, что некоторые двери для меня будут закрыты — не так тяжко, как если сначала пустят, а потом выгонят.

— Вы вряд ли захотите скучать в салонах. — полуутвердительно продолжал гость.

— Современная женщина всегда сможет найти интересы по вкусу.

— В молебнах-то? — скептически приподнял бровь он.

— Есть в жизни место и Богу, и суете. — перекрестилась я. Вот попробуй, прижми теперь.

— Но чем Вы займетесь теперь? Новое замужество, семья…

— Или путешествия, наука, искусство… Михаил Борисович, на все воля Божья. Будь посланник графа в пятницу порасторопнее, я бы спокойно сидела в своей спальне пока этот человек заходил к графу. Будь граф торопливее или я сообразительнее — нейтрализовала бы его раньше, и тогда глядишь — Ваш сотрудник мог выжить. Мы с Вами тут можем загадывать много разного, но жизнь — цепочка случайностей.

— Верно рассуждаете, графиня. Рад, очень рад, что не ошибся в Ваших умственных способностях. — потер он руки. — А как Вы смотрите на возможность служить Отечеству?

— Мне? Это в качестве кого? — признаться, я ожидала допроса, всяких нездоровых измышлений о прошлых делах…

— Как Вы понимаете, я состою на службе в Особом департаменте. И нам не помешала бы помощь особы с такой интуицией.

Ищейка-чудотворец что ли? Ты на мне еще мишень нарисуй и в горнило революции пятого года выпусти. Отличная мысль!

— Я как-то плохо представлю себя на канцелярской работе, Михаил Борисович. А другое женщине Вы вряд ли предложите.

— Ну отчего же? — он готов был выложить множество льстящих моему самолюбию вариантов, вроде внедрения под прикрытием. — Можете просто наблюдать и делиться своими наблюдениями.

— То есть стать шпионкой? — про Мату Хари пока еще не знают, а мысли уже есть. — Достаточно, Михаил Борисович. Я не обладаю столь кротким характером, чтобы работать в государственной бюрократической системе. И держать меня с расчетом, что я еще кого угляжу — непродуктивно. Да что говорить, я только что новоселье справила, переезжать в Москву не намерена.