Джон стоял под высоким техасским небом, ветер трепал его волосы в этот холодный, хотя и солнечный День благодарения, но он ничего не чувствовал. Человек, называвшийся отцом, ушел из его жизни, вероятно, ушел навсегда. Сейчас у него в руке было все, что принадлежало Берту Колдуэллу. Сердце Джона охватила странная грусть. Когда-то этот человек любил его мать. У Джона сохранились смутные воспоминания, как его закаленный тяжелой работой на нефтяных вышках отец нежно обнимает ее, помнил его грубоватую любовь к нему. Их семья жила довольно счастливо. Но все это резко изменилось, когда Джону исполнилось четыре года, и теперь он понимал, что признание матери в супружеской неверности убило в Берте Колдуэлле мужа и отца, каким он мог бы стать для Джона.

А ведь все могло сложиться по-другому, если бы она призналась в этом только своему священнику.

Ступай себе с миром, папа.

Джон поставил кирпичи на место и отнес конверт с банкнотами и документы в дом. Деньги он потратит на расходы, а бумаги на дом отдаст в университет Лойола на хранение, пока не придет время расставаться со своим имуществом. Часть своих каникул ему придется посвятить тому, чтобы заколотить дом и перед отъездом отключить все коммуникации, — на этот раз уже навсегда, вдруг понял Джон и почувствовал, как больно кольнуло сердце.

Только вернувшись в кухню, он понял, что очень устал и хочет спать. На дорогу домой у него ушло двадцать четыре часа. Вчера после последней лекции его товарищ по занятиям кандидатов довез его на своей машине до Шривпорта, штат Луизиана. На свои последние деньги Джон купил билет и после четырех часов ожидания сел на автобус компании «Грейхаунд», который доставил его в Амарилло в семь утра. Поскольку Джон не получил ответа на свое письмо отцу, в котором сообщил о том, что собирается приехать на День благодарения, он позвонил домой, но ему также никто не ответил. Он передумал звонить Мейбл Черч, чтобы она забрала его. Когда дело касалось управления автомобилем, у тети Мейбл всегда возникали проблемы и она терялась, вливаясь в дорожное движение в Керси. Она бы ни за что не смогла найти автобусную станцию в самом сердце Амарилло в наиболее напряженные утренние часы, когда все едут на работу. Кэти уходила в «Беннис бургерс», а ее бабушку, мисс Эмму, хотя она и закрывала свою библиотеку на праздники, Джон все равно не мог просить об одолжении — ему не хотелось напрягать ее старенький ржавый «форд», чтобы тот проехал лишние пятьдесят миль и забрал его. Ему не оставалось ничего другого, как набросить на плечи свое пальто и отправиться в Керси пешком, положившись на Господа, чтобы тот помог ему на дороге и помог с попуткой, которая бы доставила его домой вовремя: он надеялся успеть к тете Мейбл на ужин по случаю Дня благодарения.

Джон ни о чем не беспокоился. Ранним утром было холодно, но с восходом солнца потеплело, а свежий воздух и тишина прерии были большим облегчением для него после долгих часов без сна в душном переполненном автобусе под чей-то храп, отрывистый кашель и плач детей. Он с удовольствием воспользовался возможностью оценить совершенство Господнего творения на просторах этой молчаливой местности. Осень в «Ручке сковородки» была его самым любимым временем года. Солнце, светившее на поменявшую свой цвет траву, превратило прерию в золотое море. От природы любознательная Кэти знала наизусть названия всех осенних цветов и цветущих кустарников «Ручки сковородки» и учила этому их с Треем. Куст индиго, полынь, желтые цезальпинии, желто-зеленая таволга… «Интересно, — подумал Джон, — помнит ли это Трей?» Она научила их массе вещей, о которых они никогда не слышали. Однажды он шел по кампусу мимо концертного зала и услышал доносившуюся из открытого окна мелодию пьесы Дебюсси «Лунный свет». Он остановился послушать, и все вокруг внезапно замерло. Он вспомнил, как Кэти играла им эту музыку на пианино в Первой баптистской церкви, пока они с Треем бросали друг другу футбольный мяч в центральном проходе между скамьями. Иногда она переходила на крещендо, и пущенный Треем мяч высоко взмывал вверх и парил, опускаясь точно в руки Джона, словно полет его был рожден гармонией этих звуков.

Интересно, а Трей, когда что-то неожиданно напоминает ему о Кэти, так же, как и он, переживает эти моменты, от которых по-прежнему замирает сердце? Вспоминает ли он когда-нибудь это волшебство?

Джон страдал из-за отсутствия своего старенького красного пикапа и необходимости везде передвигаться пешком, но только не в такие дни, как сегодня. Величавость осенней степи и ощущение присутствия в таком месте Бога наполняло душу глубоким спокойствием и укрепляло его в решении принять послушничество в конце года. Когда он поступил в университет Лойола, то сначала планировал закончить его, может быть, даже устроиться на какое-то время на светскую работу, прежде чем настанет час принять свои обеты, но теперь Джон чувствовал, что готов сделать первые шаги к вступлению в религиозную жизнь уже сейчас, до получения диплома. Он основательно обговорил это со своим духовным наставником, и тот в конце концов со вздохом произнес:

— Джон, я должен был бы попробовать убедить тебя не сжигать за собой все мосты, которые могли бы позволить вернуться к своим первоначальным целям, и обычно я так и делаю, но в твоем случае вижу, что выбор другого пути был бы для тебя жизненно важной ошибкой.

Таким образом, Джон подал заявление и был принят в программу послушничества, первую ступеньку лестницы для человека, выбравшего для себя путь иезуита. Задача первых двух лет заключалась в том, чтобы помочь послушнику — путем интенсивных размышлений, оценок и открытий — подтвердить свое желание вступить в Общество Иисуса. И только по завершении этого двухлетнего периода послушник должен принять обеты нестяжательства, смирения и целомудрия, чтобы начать следующие шаги по направлению к посвящению в духовный сан. А весь процесс формирования и становления нового священника обычно занимал от двенадцати до четырнадцати лет.

«Господи, Джон, — откликнулась Кэти, когда он написал ей о том, сколько лет потребуется для реализации его плана, — за это время ты мог бы получить диплом доктора!»

Первый семестр его подготовки начнется в январе. Он едва мог дождаться этого.

Он прошел уже приличное расстояние и начал уставать, когда молитвы его были услышаны и появился автомобиль. Рядом с ним притормозила полицейская машина, и стекло со стороны водителя поползло вниз.

— Как насчет того, чтобы подъехать, Джон? — спросил шериф Тайсон.

От неожиданности сердце Джона пропустило один удар, но он спокойно ответил:

— Я бы не возражал. — И с благодарностью забрался в машину.

— Домой на День благодарения? — спросил шериф.

— Да, сэр. Спасибо, что сделали это возможным. Я уж начал было думать, что опоздаю на праздничный ужин к тете Мейбл. Когда я уезжал в Лойола, я продал свой грузовичок.

— Понадобилось немного денег дополнительно, так?

— Да, сэр.

— Полагаю, что твой отец в этом вопросе — слабая помощь?

Джон покраснел. Шериф Тайсон был невысокого мнения о его отце. Впрочем, для такого человека, как он, это было естественно.

— Да, сэр, но я справлюсь.

— Ты нормально устроился в Лойола?

— Да, сэр. Мне там все вполне подходит.

Деке Тайсон быстро взглянул на него.

— Я так и думал. Большинство народа у нас было в шоке, когда ты уехал в католический колледж. Напрасная трата времени, говорили они, но я думаю, что ты, вероятно, понимаешь, что делаешь.

Чувствуя себя неловко из-за того, что шериф не знал истинного положения дел, Джон принялся изучать пейзаж за окном.

— Спасибо, что доверяете мне.

— Но я вынужден задать тебе этот неизбежный вопрос. Не скучаешь по игре в футбол?

— Я бы соврал, если бы сказал, что нет.

Деке Тайсон криво усмехнулся.

— Мы этого сейчас не можем себе позволить, так?

— Не можем, сэр.

— Представляю, как ТД Холлу тебя не хватает.

— Похоже, он и без меня неплохо справляется.

— А что ты слышал об этом парне?

— Боюсь, что ничего.

— Никто здесь о нем тоже ничего не знает. Думаю, с Треем так: с глаз долой, из сердца вон. Не верю в то, что я единственный, кого этот человек здорово разочаровал. За те месяцы, что он уехал, его тетя Мейбл сильно сдала, как и мисс Эмма. Кэти Бенсон не вешает нос, доказывая, что она добросовестна и трудолюбива, каковой я ее всегда и считал, но ей будет очень тяжело. Все эти женщины будут очень рады увидеть тебя, Джон. По крайней мере ты составишь им компанию на эти праздники.

— Мне будет приятно встретиться с ними по возвращении домой, — сказал он.


Глядя на документы на дом, которые он держал в руке, Джон иронично вздохнул. Сейчас было начало двенадцатого. Пустой желудок голодно урчал, очень хотелось принять горячий душ и немного вздремнуть, но слова шерифа Тайсона насчет Кэти встревожили его. Он даст знать тете Мейбл, чтобы ждала его к ужину, а потом позвонит мисс Эмме, чтобы узнать всю правду о том, как идут дела у ее внучки. В письмах от Кэти ничего не говорилось о трудностях сложившейся ситуации. Она лишь сообщала о всяких забавных событиях и людях из их города. Недавно она написала ему: «Две недели назад кто-то срезал висячий замок на воротах Губерта Мейсона и украл у него со двора его безумного ирландского сеттера. Мы все очень удивлялись, кому могло понадобиться воровать его, поскольку Спринкл — самая бестолковая шавка, какую себе только можно представить. Короче, вчера Губерт, вернувшись домой, обнаружил свою собаку снова у себя во дворе, а на воротах висел новый замок».

Весь негатив в ее письмах касался плачевного состояния местной экономики, отсутствия шансов у «Рысей» выиграть чемпионат округа и артрита, от которого страдал Руфус.

— Нет, Трей на День благодарения не приедет, — ответила на его вопрос тетя Мейбл. — Товарищ по команде пригласил его провести эти праздники с ним и его семьей. Я ужасно раздосадована, но, думаю, этого следовало ожидать, так что мы будем очень рады вас видеть.

Его охватила волна разочарования, но и еще одно неприятное чувство укололо его. Другой товарищ по команде…

— Я приду обязательно, тетя Мейбл, — сказал он, — но вот папа прийти не сможет. Я вам потом все объясню.

— Что ж, тогда будут только ты, Эмма и Кэти, а кроме того, по настоянию Эммы придет еще один неожиданный гость.

— Кто это?

По ее тону Джон легко представил себе гримасу, появившуюся на лице тети Мейбл, когда она произнесла:

— Оделл Вулф.

Усмехнувшись, Джон повесил трубку, и на сердце у новоиспеченного кандидата в священники потеплело. «Как это здорово с вашей стороны, мисс Эмма!» — подумал он. «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» — это кредо иезуитов. Он набрал номер Эммы.

— Отвечая на твой вопрос, Джон, могу сказать, что Бенни прекрасно отнесся к ней, делая скидку на ее беременность и всячески учитывая это. Его доброта, разумеется, заставляла ее работать гораздо больше, чтобы не могло показаться, что она пользуется своим положением. Бенни обожает ее, и все это знают, так что посетители держат язык за зубами. Но реакцию некоторых других жителей города принять трудно, особенно это касается матерей ваших одноклассниц. Знаешь, жалость в такой же степени неприятна, как и осуждение, и, конечно же, Кэти во многом потеряла то уважение, которым пользовалась, но она не вешает нос.

Джон больно закусил губу, представив себе то пренебрежительное обхождение, о котором говорила Эмма. Мать Сисси Джейн давно обижалась на Кэти за то, что та заняла первое место в школе по красоте и уму, на котором долго пребывала ее дочь. Поэтому она и ей подобные, чьи дети поступили в колледж, естественно, были просто в восторге, узнав о затруднительном положении, в котором оказалась Кэти.

— Насколько я понимаю, на ужине будет Оделл Вулф. Как это произошло?

— Ну, частично это связано со мной. Уже много лет Оделл, приведя себя в порядок, по понедельникам приходит в библиотеку, чтобы почитать в угловой кабинке. Когда-то давно я обнаружила его утром у задних дверей и могу с уверенностью сказать, что в тот момент он подумал, что его прогонят, но вместо этого я спросила, не хочет ли он войти. С тех самых пор по понедельникам — и только! — он приходит вскоре после открытия библиотеки, и я даже перестала запирать дверь. Я оставляю немного еды на столе, где Вулф обычно сидит и, согнувшись, читает журналы, газеты и разные справочники. Он приходит и уходит через заднюю дверь и сразу исчезает, когда в библиотеку является кто-то еще. Говорит он мало, и я о нем почти ничего не знаю, но всегда нахожу на столе записку с благодарностью.