Трей прочитал письма и выбросил их в мусорную корзину, предназначенную для рекламной макулатуры. Одно письмо было от корреспондента школьной газеты, который просил у него интервью, второе — из магазина мужской одежды: там хотели узнать, интересно ли Трею стать моделью, чтобы демонстрировать новую линию их изделий на выпускном празднике. Шесть месяцев назад он бы с радостью принял это предложение, но сейчас считал, что подобные мероприятия — пустая трата времени. Больше всего на свете он теперь ценил свою внутреннюю свободу и ни в грош не ставил никого и ничего, кроме учебы и футбола. По идее, Трей должен был бы переживать, что Синтия каким-то образом узнала, что в родном городе он оставил беременную подругу, и беспокоиться, что все эти сплетни могут испортить его имидж. Но ему было плевать на имидж. Какое отношение имеет его прошлое к тому, как он, квотербек, играет на футбольном поле?


— Он появился! И он замечательный!

Эта фраза, невольно вырвавшаяся у принимавшего роды врача, звучала в ушах Кэти настоящей симфонией. Полностью обессиленная, она упала на подушку и, слабо улыбнувшись, показала два поднятых вверх больших пальца маленькому чуду, которое тот держал на своих руках. «Ты сделал это, сынок. Ты сделал это!» На одиннадцатом часу своих родов, когда она уже думала, что не вынесет больше этих мучительных родовых схваток, Кэти каким-то образом почувствовала сильное желание своего сына наконец появиться на свет. Он не даст ей сдаться, допустив даже в мыслях возможность кесарева сечения. Сквозь боль и головокружение, застилающие глаза мутной пеленой, сквозь вспышки яркого слепящего света, гудки машин, громкий смех и разговоры, унижение под взглядами посторонних людей, входивших и выходивших из комнаты, он все же поборол ее горячее желание попросить избавления от этой агонии. «Мы сможем это сделать, мама!»

— Уилл, — в какой-то момент прошептала она своей бабушке, когда та вытирала пот с ее лба. — Я хочу… чтобы второе имя… у моего ребенка было Уилл. Джон Уилл Бенсон. Мы… назовем его… Уилл.

— Я прослежу, чтобы это имя записали в его свидетельство о рождении, дорогая.

После предварительного осмотра младенца доктор положил новорожденного в руки Кэти, которой после родов очень хотелось спать.

— Десять фунтов одна унция и высший балл по шкале Апгар[14], — объявил он. — Поздравляю.

Эмма, которая все это время не отходила от нее ни на шаг, начала тихонько всхлипывать.

— Ты вложила в роды всю свою любовь, — прошептала она.

Кэти коснулась губами мягкой головки, покрытой шапкой темно-каштановых волосиков.

— И оно того стоило, каждая секундочка. Он очень красивый, правда?

Эмма вытерла слезы.

— А как могло быть иначе?

«Да, как могло быть иначе?» — подумала Кэти, узнавая у сына лоб, нос, подбородок Трея.

— Мне лучше сейчас позвонить Мейбл. Пока с ней не началась истерика, — сказала Эмма. — А уж она сообщит всем остальным.

Под «остальными» Эмма имела в виду Бенни, Джона и, возможно, шерифа Тайсона, которому она будет вечно благодарна за то, что он под мигающими огнями своей машины сквозь ледяной дождь со снегом проводил их по улицам Амарилло с его оживленным дорожным движением прямо к дверям приемного покоя больницы. С заботой и вниманием, словно дело касалось его собственной дочери, он помог Кэти пересесть из «кэмри» в кресло-каталку и находился рядом до тех пор, пока ее не передали в руки медицинского персонала. Но позвонит ли тетя Мейбл Трею? Ее отношение к нему сильно охладело. Последней каплей был его отказ приехать домой на Рождество. Трей знал, когда Кэти должна была родить. Может быть, он сейчас с нетерпением ждет известия о том, что с мамой и ребенком все в порядке? Позвонит ли он сам, если не получит сообщения от своей тети? Интересно ли ему будет узнать, похож ребенок на него или нет? Сможет ли Трей, узнав, что у него родился сын, по-прежнему оставаться в стороне?

Эмма отправилась звонить по телефону. А Кэти, у которой забрали младенца, повели в душ. Когда Кэти снова вернулась в палату, вымытая и переодетая в чистый халат, она вдруг ощутила странную пустоту. Но затем вошла нянечка с ее сыном, и Кэти жадно протянула к нему руки.

— Такое впечатление, что я уже и не помню свою жизнь без него! — сказала Кэти, когда ребенок мгновенно нашел ее грудь и она ощутила, как он нетерпеливо, но приятно тянет ее сосок своим крошечным ртом.

— Не думаю, что в природе существует ответ на этот вопрос, — с улыбкой произнесла нянечка. — Ты уже готова принять первый визит в новом для тебя качестве мамы? Там стоит один молодой человек, который хочет тебя видеть.

Сердце Кэти подскочило к самому горлу.

— Кто он?

— Имени его я не знаю, но он высокий, темноволосый и красивый, если тебе это о чем-то говорит.

Кэти вскочила на кровати, прижимая головку младенца к своей груди. О Боже! Трей!

— Позовите его! — выпалила она. От нахлынувшей на нее волны радости и облегчения у нее перехватило дыхание. — Сейчас ты познакомишься со своим папой, Джон Уилл.

Но, когда дверь наконец открылась, в комнату вошел Джон Колдуэлл.

Глава 35




По прошествии двух недель Кэти вновь вернулась к работе официантки у Бенни. Она надеялась, что это событие пройдет тихо, но какой-то доброжелатель прислал украшенную надувными шарами корзину белых и голубых цветов с надписью «ЭТО МАЛЬЧИК!», которая была поставлена на стойку кассы и еще много дней приглашала желающих взглянуть на ее ребенка в конторе Бенни. Посетители приносили подарки и открытки — благовидный предлог своими глазами увидеть, похож ли младенец на Трея. Общее мнение сводилось к тому, что да, похож. Даже сомнений быть не могло. Эти темные вьющиеся волосы, эти черты лица не могли принадлежать никому другому, кроме как Трею Дону Холлу.

Через неделю Кэти отпустила надутые гелием шарики и отправилась на кладбище, чтобы положить все еще свежие, подкрашенные голубой краской гвоздики на могилу другого младенца, который умер всего через несколько минут после своего рождения.

Морозные дни, стоявшие в «Ручке сковородки» в феврале, наконец миновали, наступила весна, и прошел еще один год. Ребенок рос. Он был спокойным, любопытным и демонстрировал сообразительность, нетипичную для детей его возраста. Он сделал то, что еще никому никогда не удавалось, — заставил засмеяться Оделла Вулфа. А благодаря тому, что его манеж находился тут же, в заведении царила такая благоприятная рабочая атмосфера, и Бенни, который стал несколько самоуверенным из-за доходов, позволивших ему повысить зарплату своим работникам, со смехом заявил, что ему следовало бы взять малыша на оклад.

Бенни пришел к мысли, что встреча с Кэти Бенсон — это самое счастливое событие, которое с ним произошло. Она спасла его бизнес и привнесла в его жизнь радость и возможность гордиться собой, не говоря уже о тех людях, которых он полюбил. Он не переживал, что все чаще возникал вопрос, кому из них в большей степени принадлежит заслуга такого успеха. Ее идеи оказались очень хороши для бизнеса, они придали этому месту стиль. Официанты теперь все были одеты в черные брюки и белые рубашки. Жаренные на углях ребрышки подавались с чашей для омовения рук. Вместо бумажных салфеток стали использовать салфетки из ткани.

Единственное, что омрачало его светлые перспективы, — это мысль о необходимости лицом к лицу столкнуться с неминуемыми реалиями жизни. Придет день, когда Эмма станет уже слишком стара для этой работы. Конечно, она была удивительно энергичной женщиной, но он хорошо помнил свою мать в таком же возрасте, как Эмма: сегодня — крепкая и бодрая, на следующий день — слабая и болезненная, а там и смерть не за горами.

Это будет для него поистине черный день! Когда в кухне хозяйничала Эмма, это означало, что все будет хорошо. Рядом с ней нашел себя и Оделл. Со временем уйдет Бебе — а как могло быть иначе? Она — красивая девушка, молодая и жизнерадостная; работа у Бенни — это временная остановка, а затем Бебе обязательно решит двигаться дальше. Но больше всего Бенни боялся того момента, когда в двери его кафе войдет какой-нибудь незнакомый красавец, завоюет сердце Кэти и уведет ее вместе с сыном. Это должно будет произойти, рано или поздно. Он только надеялся, что к этому времени будет не слишком стар, чтобы работать в одиночку. Он продаст это место, прежде чем будущий покупатель успеет сообразить, что главный источник успеха — и счастья самого Бенни — отсюда ушел.

На новогодние праздники, 1 января 1988 года, Трей, будучи второкурсником, привел непобедимых «Майами Харрикейнс» к выигрышу национального чемпионата. В течение всего сезона глаза Керси были прикованы к выросшему здесь и теперь находящемуся в центре всеобщего внимания квотербеку. В спортивных разделах городских газет частенько появлялись статьи о его спортивных подвигах, перепечатанные из изданий, которые издавались в кампусе университета Майами. Внимания удостаивалась любая пикантная подробность, имеющая к нему хоть какое-то отношение. Одна такая деталь, промелькнувшая в материале о студенческих мероприятиях в Майами, попала на глаза Кэти и разбила ей сердце. В университете была традиция — по аналогии с разведением костров в других учебных заведениях — зажигать огонь на деревянной лодке посреди озера Оцеола, вокруг которого был построен студенческий кампус. Примета утверждала, что, если мачта останется стоять прямо, пока лодка не сгорит и не потонет, «Ураганы» обязательно выиграют. Участвуя в этой церемонии, игроки стартового состава должны были бросить в пламя что-то из своих личных вещей. В материале писалось, что ТД Холл бросил в огонь свое стеганое одеяло.

После финальной игры на стадионе «Апельсиновая чаша» в Майами, где «Ураганы» в «матче века» победили первую команду страны, корреспонденты национальных изданий раскопали историю с Кэти.

Через несколько дней после памятной победы в кафе между ленчем и обедом зашел незнакомец и заказал кофе. Он был молод — где-то до тридцати, по оценкам Бенни, — привлекательной внешности, хорошо одет. На шее у него висела дорогая камера серьезного фотографа, которую он положил на стойку, пока пил свой кофе. Бенни нахмурил брови, заметив, как внимательно он рассматривает Кэти из-за края своей чашки. Взгляд его был не похотливым, а изучающим. Она на несколько минут для смены обстановки вынесла ребенка в обеденный зал, потому что в это время дня незнакомец за стойкой был их единственным посетителем.

Через некоторое время он снова повесил камеру на шею, навел ее и позвал:

— Мисс!

Кэти, занятая своим сыном, обернулась на голос, и в этот миг камера щелкнула.

— Эй, что вы делаете? — требовательным тоном спросил Бенни, поднимаясь из-за кассы. — Она не давала вам разрешения делать снимки.

— Вы ведь Кэтрин Бенсон? — спросил фотограф, не обращая внимания на Бенни.

— Вам какое до этого дело? — вмешался Бенни.

— А что, если и так? — качая сына на руках, сказала Кэти.

— Это ведь ребенок Трея Дона Холла, а вы его мать?

Кэти побелела, а мужчина вновь поднял свою камеру.

— Оделл! — крикнул Бенни в сторону кухни. — Зайди-ка сюда и прихвати с собой свой кнут.

Ошеломленная Кэти, прикрывая лицо сына ладонью, испуганно спросила:

— Кто вы такой?

— Внештатный фотограф. Меня наняли сфотографировать вас и вашего сына. Я заплачу вам. Я…

Кнут Оделла громко щелкнул об пол позади него. Фотограф подскочил на месте, но благодаря своей природной наглости — или профессиональному рефлексу — навел объектив на Оделла, который снова поднял рукоятку своего оружия. На этот раз кнут просвистел у него над головой, задев волосы. Лихорадочно щелкая камерой и продолжая пятиться, фотограф выскочил за дверь еще до того, как Кэти, потрясенная происходящим, успела закрыть рот.

Через несколько дней эти снимки всплыли на первых страницах одного таблоида, продаваемого в продовольственных магазинах, под заголовком «Плод любви суперзвезды». Фотография бледного лица шокированной Кэти над кудрявой темноволосой головкой ее сына и снимки Оделла, яростно размахивающего своим кнутом, были размещены рядом с материалами о победоносном Трее Доне Холле после игры в «Апельсиновой чаше».

Интерес прессы к опрометчивой девятнадцатилетней звезде футбола и его юной подруге быстро угас, но урон все же был нанесен. Мейбл Черч от стыда едва не слегла, а в Корал-Гейблс этот скандальный бульварный листок заставил несколько поумерить ту гордость, которую «Ураганы» демонстрировали по отношению к своему квотербеку. Фрэнк Медфорд вызвал Трея к себе в кабинет, чтобы лично во всем разобраться.