Едва успев вытереть глаза, он увидел профиль Кэти, повернувшейся в сторону происходящего таинства, и грудь его пронзила острая боль утраты. Этот лоб, нос, маленький волевой подбородок, знакомый взмах ресниц — все было таким же, как запечатлелось в его памяти. Ее сын, симпатичный подросток, уже перерос ее на целый фут. Плечи его были развернуты, голова высоко поднята, взгляд прикован к Джону. Сердце Трея сжалось. Что бы произошло и как бы сложилась его сегодняшняя жизнь, если бы тогда он сыграл в заключительные минуты последней четверти своего детства по-другому? Смог бы он полюбить этого мальчика как собственного сына или же отказался бы от него, как в свое время Берт Колдуэлл отказался от Джона? Он этого уже никогда не узнает. С его стороны было ошибкой приезжать сюда, но оставаться в стороне он тоже не мог. Он должен был убедиться, что их с Джоном тайна по-прежнему не раскрыта. Теперь Джону даны полномочия действовать in persona Christi — от имени Христа. И как бы больно Трею ни было присутствовать здесь сегодня, он все равно был убежден, что даже в момент жестоких угрызений совести Джон Колдуэлл, посвященный в сан священника член ордена Общества Иисуса и защитник веры, никогда не раскроет всей правды о своем единственном в жизни грехе.

Бросив последний взгляд на людей, которых он, скорее всего, никогда в жизни больше не увидит, Трей незаметно выскользнул, когда все встали для всеобщего шумного приветствия собрания перед тем, как Джон, словно жених на церемонии венчания, повернулся, чтобы быть представленным конгрегации.

Вернувшись обратно в Карлсбад, Трей решил, что купит себе собаку.

Глава 39




Для Джона пришла пора приступать к своим обязанностям.

— Где бы ты хотел служить, сын мой? — спросил у него глава религиозной общины провинции.

«В церкви Святого Матфея, поближе к Кэти и моему крестнику», — хотел ответить он. Уилл стоял на пороге подросткового возраста, следующей зимой ему исполнялось четырнадцать, и отцовская поддержка будет ему необходима, к тому же Эмма и Мейбл к концу жизни стали немощными и болезненными, скоро они уйдут, оставив Кэти одну с ее сыном, прежде чем тот окончит школу и поступит в колледж.

Но он принял на себя обязательства перед всей семьей людей Божьих следовать мандату Игнатия Лойола, направлявшего иезуитов «идти по всему миру», чтобы помогать тем, кто нуждается в помощи. Поэтому Джон ответил:

— Пошлите меня туда, где я буду нужнее.

И нужнее всего он сначала оказался в тюрьме Пеликан-Бэй, пенитенциарном учреждении строгого режима, расположенном возле городка Кресент-Сити в округе Дель-Норте, штат Калифорния. Здесь содержались все наиболее опасные преступники Калифорнии, а сама тюрьма находилась в удаленной лесистой местности у границы со штатом Орегон, в стороне от основных густонаселенных районов Калифорнии. Температура летом держалась здесь в среднем на уровне двадцати градусов — приятное разнообразие по сравнению с удушающей жарой и влажностью Нового Орлеана. Жилье, которое он снял в Кресент-Сити, расположенном на великолепном побережье Северной Калифорнии, и вся эта местность в непосредственной близости от Тихого океана и многочисленных национальных парков предоставляли ему массу возможностей, чтобы проводить больше времени на открытом воздухе, что Джон так любил. Но через неделю после того, как Джон приступил к своим обязанностям, он уже думал, что получил назначение в преисподнюю.

Охранник в униформе, которому поручили показать Джону тюрьму, спросил его:

— Вы когда-нибудь бывали в СИТК, отец?

При этом он использовал сокращение, обозначающее специально изолированные тюремные камеры для особо опасных преступников, — современное название одиночных камер заключения. Они с ним стояли в бетонном помещении размером два с половиной на три метра, где не было окон. Единственный свет, такой же серый, как стены камеры, пробивался из висевшего на высоком потолке светильника, закрытого проволочной сеткой. Привинченная к полу грубая койка, такой же табурет, платформа для того, чтобы можно было писать, и раковина рукомойника и унитаза без крышки — все это было из нержавеющей стали. Ничто не нарушало глубокую, принудительно созданную тишину изолятора, кроме едва различимых приглушенных голосов да звука время от времени смываемой в туалетах воды. Заключенный в такой камере мог видеть коридор снаружи только через маленькие, редко расположенные, размером с десятицентовую монету, вентиляционные отверстия в сплошной стальной двери, в которой на высоте колен имелось небольшое окошко, куда на пластиковых подносах подавалась еда, — два раза в день, как объяснили Джону.

Джон содрогнулся. Он был родом из «Ручки сковородки» в Техасе. И, несмотря на то, что как человек он формировался в грязном, переполненном людьми городе, в голове у него сохранилось ощущение высокого неба и бесконечности прерий его родины. Это был трюк, который он выработал в своем мозгу, чтобы бороться с ощущением загнанной стиснутости, появлявшимся у него, когда он сталкивался с перенаселенностью бедных районов, беспросветной убогостью и нищетой. Он не мог вообразить себе более жуткого наказания, чем оказаться запертым в этом жестко функционирующем месте с дверьми, управляемыми электроникой, среди стерильного бетона и стали, где человек мог передвигаться в пределах двух с половиной метров и на долгие годы, а то и до конца жизни, был лишен возможности увидеть траву, деревья и синее небо.

По ухмылке охранника было видно, что ответ на свой вопрос он уже и так понял по шокированному выражению лица посетителя.

— В этом… контейнере — насколько я понял, вы так это называете — осужденный ест, спит и существует двадцать два с половиной часа в сутки. А где он проводит оставшиеся полтора часа, которые, как я полагаю, отведены для досуга?

— Вот здесь.

Охранник не обиделся на саркастический тон, каким был задан этот вопрос. У Джона сложилось впечатление, что он уже привык к тому неодобрению, с каким благодетели вроде него приходили в это заведение, где было так мало шансов молитвой перевоспитать человека, вынужденного жить в таких условиях. Вслед за охранником он прошел через автоматически отъехавшие в сторону двери в полностью забетонированный дворик размером с крошечный загон для скота. Стены высотой в шесть метров были накрыты сверху металлической решеткой, позволявшей заключенному видеть лишь клочок неба над головой. Джону это показалось столь же привлекательным, как и ствол заброшенной шахты.

— Это площадка для разминки, — пояснил охранник.

— А спортивное оборудование запрещено, потому что заключенным не разрешается контактировать с другими правонарушителями? — спросил Джон, проверяя, запомнил ли он прочитанные им правила тюрьмы.

— Да, совершенно верно. Здесь соблюдается строгая изоляция. Большинство из них делают приседания или ходят от стены к стене. В основном это место предназначено для того, чтобы размять ноги и вдохнуть свежего воздуха. — Заметив на лице Джона недовольное выражение, охранник добавил: — И еще, отец, я бы не стал называть людей, находящихся у нас, «правонарушителями». Между прочим, человек, который должен занять камеру, где мы с вами только что были, убил семью из пяти человек, включая и двухмесячного младенца.

— Как я могу обращаться к духовным потребностям этих людей, принимать их исповеди, совершать обряды и таинства, не имея с ними человеческого контакта?

Охранник ухмыльнулся, и в глазах его мелькнула насмешка.

— Если появятся желающие прибегнуть к вашим услугам, то через окошко для подачи пищи.

Желающие были. Джон понимал, что их привлекают не его духовные наставления, а то, что он был для заключенных СИТК единственной возможностью пообщаться с другими людьми; просунув палец в маленькое отверстие в двери камеры, они обменивались с ним «мизинцепожатием». Подолгу общаясь с узниками СИТК и другими простыми заключенными, давая им советы, выслушивая леденящие душу исповеди, Джон узнал многое о таких глубинах греховности и порока, до которых только может опуститься человеческое существо и которые не описаны ни в одном учебнике по психологии. Оказывая религиозную поддержку убийцам, насильникам и растлителям детей, Джон проверял на деле свою веру в концепцию святого Игнатия, утверждавшую, что Бога можно найти в любых вещах.

— Отец, вы верите в то, что человек сделан по образу и подобию Божьему?

Джон представил себе задавшего этот вопрос убийцу маленьких девочек, закованного в кандалы, его кривую саркастическую ухмылку, насмешливый блеск в глазах. Он не видел в этом человеке даже намека на мизерный лучик раскаяния. Это был монстр. Почему-то, хоть это было и несправедливо, Джон подумал о Трее: он стал таким же заложником своей натуры.

— Бог начинается здесь, — ответил он.

Если те пороки, с которыми он сталкивался тут каждый день, поколебали его уверенность, что заложенная в человеке доброта должна в конце концов взять верх над злом, его вера в то, что Бог мог допустить это, ни разу не дрогнула. В этом мире определенно было не все в порядке, но на Небесах все равно есть Господь. И миссия Джона заключалась в том, чтобы помочь людям увидеть это через благодать Божью. Если человек по-настоящему хочет этого, в нем найдутся силы изменить в себе все греховное даже в тюрьме, с ее жестокостью и тюремными бандами, где росткам добра так же трудно пробиться наружу, как подсолнуху взойти на свалке токсичных отходов.

Он выполнял свои обязанности священника уже почти год, когда однажды хозяйка его квартиры сообщила ему о нежданном посетителе.

— Это врач, — сказала она. — Она ожидает вас в гостиной. Вы что, заболели, отец?

«Лаура Райнлендер, нейроонколог», — прочитал он на визитке. Имя показалось ему знакомым. Ну конечно же, это подруга детства Кэти из Санта-Круз. Он знал, что они с Кэти до сих пор переписываются, и гордился тем, что Кэти продолжала поддерживать связь с подругой, посвятившей себя воплощению в жизнь их общей мечты. Он вспомнил, что медицинской специализацией Лауры стала диагностика и лечение опухолей головного мозга, и, как сказала ему Кэти, Лаура была весьма известным специалистом в этой области. Она даже предлагала ему навестить ее, поскольку практика у той была недалеко, в Сан-Диего, но одно упоминание о городе, где за местных «Чарджерс» играл Трей, вызывала во рту у Джона неприятный привкус. Должно быть, это Кэти дала подруге его адрес. Она будет в восторге, что Лаура сама взяла на себя инициативу встретиться с ним.

Он хотел было снять свой сюртук со стоячим воротником и переодеть сорочку, но ему не терпелось поскорее увидеть человека, который знал Кэти и никак не был связан с тюрьмой.

— Нет, я не болен, — сказал Джон своей хозяйке. — Это просто друг моего друга.

Полный приятных ожиданий, он вошел в гостиную.

— Лаура? — обратился он к гостье, стоявшей у окна.

Она повернулась к нему, и он узнал женщину, в которую превратилась та маленькая, со вкусом одетая девчонка с каштановыми волосами и светло-карими глазами, с какой он познакомился, когда им было по двенадцать лет. Она неуверенно улыбнулась ему.

— Надеюсь, что тебя не шокировал мой неожиданный наскок сюда. Я просто сама не знала, что у меня освободится время до завтрашнего утра.

Он заметил в ней какое-то измождение и подумал, что она, видимо, внезапно решила, что ей необходимо хотя бы на пару дней уехать подальше от своих больных, а затем вспомнила о нем.

— Я очень рад тебя видеть, — ответил Джон, подкрепляя свои слова широкой улыбкой. — По правде говоря, можно даже сказать, что я в полном восторге. — На ней были довольно практичные туфли, хотя весь ее наряд предполагал более стильную обувь. — Может, прогуляемся, — продолжил он, — и ты сможешь поведать мне, что произошло за последние девятнадцать лет.

Она рассказала ему, что сотрудничает с онкологическим центром Сан-Диего и уже четыре года имеет собственную практику.

— Кэти говорила мне, — сказал он. — Ты когда-нибудь видишь Трея Холла?

— Только по телевизору, когда играют «Чарджерс». Правда, еще один раз видела его в ресторане. Он был там с друзьями. Он меня не узнал, а сама я еще раз представляться ему не стала. Боялась, что могу пырнуть его столовым ножом. А ты как? Пытался как-то связываться с ним после того, как переехал в Калифорнию? — Она виновато улыбнулась. — Кэти рассказывала мне, что вы с Треем поссорились.

Джон покачал головой.

— Я подумывал об этом, но это было до того, как я попал сюда.

Когда пришло время его нового назначения, единственное, о чем жалел Джон, покидая Северную Калифорнию, была Лаура. Они с ней стали настоящими друзьями. От Сан-Диего до Кресент-Сити было два дня пути на автомобиле, но поездки к нему были для нее прекрасным поводом оторваться от убийственного отчаяния, связанного с ее работой. К тому же это была возможность дать ему передышку в его изматывающем душу труде. Она была одним из самых чутких и умных людей, с которыми ему доводилось встречаться. Однажды в феврале она без остановок приехала из Сан-Диего в Кресент-Сити, после того как в тюрьме вспыхнули волнения на расовой почве, о которых на следующий день писали уже все национальные издания. Охрана была вынуждена применить боевое оружие, чтобы прекратить тридцатиминутную рукопашную схватку, в результате чего одного заключенного застрелили, тридцать человек получили огнестрельные ранения и еще пятьдесят — ножевые. Среди них было и несколько «прихожан» Джона. С ужасом и смирением он беспомощно наблюдал за этой шокирующей сценой из-за тюремной ограды.