— Не очень хорошо. Она сейчас у себя в комнате, лежит свернувшись калачиком и не хочет со мной разговаривать. Думаю, что-то сегодня в школе пошло абсолютно не так.

«Да, — подумала Мейбл, — теплый маленький щенок — это, возможно, как раз то, что нужно Кэтрин Энн в данный момент. Однако это определенно не должно стоить того, чтобы мальчики, не дай бог, погибли или остались калеками».

— Мне очень жаль, — сказала она им, — но вам все равно придется подождать до субботы, когда не будет занятий в школе. А теперь я хочу, чтобы вы оба дали мне слово, что не будете приближаться к мистеру Вулфу и вести с ним разговоры по поводу щенка. Я запрещаю вам вступать с ним в какой бы то ни было контакт. Это понятно?

Слово ее племянника стоило немного, она это прекрасно знала. У него был свой особый кодекс бесчестности, который он унаследовал от своей матери и неукоснительно соблюдал. Но если он даст слово вместе с Джоном, то обязательно сдержит его. Джон заставлял своего товарища придерживаться этических принципов. Дружба у них была весьма своеобразная. Они напоминали тандем: всегда вместе, но сидят отдельно, один впереди, держит руль и крутит педали, второй работает у него за спиной, но при этом они часто меняются местами. То, что могло их объединять, было выше ее понимания, но с тех пор, как они с матерью Джона познакомили их в четырехлетнем возрасте, мальчики были неразлучны — если не по зову души (одному Господу известно, где в итоге окажется душа Трея, тогда как душа Джона определенно попадет на небеса), то, по крайней мере, по зову сердца, поскольку приверженности сердца воистину неисповедимы. Время от времени они ссорились, но каждый раз это длилось недолго. Трей приходил мириться в тот же день. Похоже, Джон стал для него единственным человеком в жизни, без которого он не мог обойтись и отношениями с которым очень дорожил.

— Даю слово, — сказал Джон.

— Трей?

— Я тоже.

Он то ли признал свое поражение, то ли внезапно полностью потерял интерес к этой теме, что было для него делом обычным. Он мог быть полностью захвачен чем-нибудь, но уже в следующую минуту весь его энтузиазм испарялся, словно лужа после короткого летнего дождя.

— Вот и славно, — с явным удовлетворением в голосе произнесла Мейбл. — Что будете делать перед ужином и выполнением домашних заданий?

— Мы пойдем к Джону, — быстро ответил за обоих Трей. — Я оставил у него дома свою бейсбольную перчатку.

— Что ж, очень хорошо, — сказала Мейбл, — но возвращайтесь к шести. Ты тоже обязательно приходи, Джон. У нас сегодня тушеная говядина.

— Звучит соблазнительно, тетя Мейбл, — ответил Джон.

Даже не перекусив, они заторопились, и, только когда Мейбл вошла в комнату своего племянника, чтобы положить в комод выстиранное постельное белье и его пижаму, она увидела лежащую на нем бейсбольную перчатку.


Кэти лежала, укрывшись одеялом с головой, поджав колени к самому подбородку и уткнувшись лицом в подушку. Сознание того, что ее родители окончательно покинули этот мир и она их больше никогда не увидит, наконец пропитало ее полностью, насквозь, до мозга костей. Она никогда не услышит их голосов, мама никогда не назовет ее своим любимым прозвищем — моя Сладкая Булочка, папа никогда больше не разбудит ее утром, как бывало, со словами: «Вставай и свети, солнышко мое». Они не приедут, чтобы забрать ее домой, в ее замечательную комнату, выступающее окно которой вплотную подходило к окну комнаты Лауры и являлось для них еще одним тайным каналом общения. Кэти больше никогда не зайдет в свой класс в Академии Винчестер, не сядет за парту со своими одноклассниками, не услышит объяснений любимых преподавателей. Все, что она любила и что было ей дорого, исчезло в то самое мгновение, когда прозвучало это ужасное слово сирота. Теперь ей всю свою жизнь придется прожить с этой старой женщиной, ее бабушкой, в этом потрепанном домишке в холодном и сером месте, где никогда не светит солнце и где ее единственными друзьями будут два незнакомых мальчика, которые носят ковбойские сапоги, а один из них безграмотно использует в речи двойное отрицание.

Внутри у нее, там, где раньше обитала любовь к родителям, образовалась гулкая пустота.

Кэти слышала звуки присутствия бабушки по ту сторону двери ее комнаты и знала, что та сейчас прислушивается, спит она или нет. Кэти замерла и затаила дыхание, пока не услышала тихие шаги, удаляющиеся по коридору в более теплое крыло дома, после чего плотнее натянула на себя одеяла и еще глубже зарылась лицом в подушку.

Глава 7




— Ладно, давай сначала направимся к твоему дому, на случай, если тетя Мейбл следит за нами, — сказал Трей.

Джон быстро оглянулся.

— Но мы же и так идем туда.

— Ошибаешься. Сделаем круг и отправимся к дому Волчища.

Джон резко остановился.

— Что? Ты ведь дал своей тете слово, что не пойдешь туда.

— А теперь, Тигр, послушай меня, — назидательно произнес Трей. — Ты сам вспомни, на что мы с тобой согласились. Она просила нас не приближаться к мистеру Вулфу и не заводить с ним разговоров по поводу его щенков. Это же ее слова, верно, Джон? Я внимательно ее слушал.

— Ну и что теперь? — спросил Джон.

— А то, что мы и не будем приближаться к нему. Мы просто стащим одного из щенков и даже не увидим мистера Вулфа.

Джон сжал челюсти, чтобы не стучать зубами. В это время дня, когда солнце уже село, а ветер дул с севера, на улице было очень холодно. Ему хотелось побыстрее убраться в дом, даже если это будет его собственное жилище, где пахло прокисшими бобами. Он снова пошел вперед.

— Ты с ума сошел, ТД. Ты собираешься забрать щенка, рассчитывая, что Волчище нас не застукает?

Трей торопливо шагал позади него.

— А как он нас увидит? Мы пройдем по переулку и подберемся к дому с задней стороны. Эта несчастная старушка колли, наверное, все сиськи себе отморозила, прячась под одним из этих сараев. Мы услышим писк щенков, схватим одного и убежим. — Он дернул Джона за рукав, чтобы тот остановился. — Джон, если мы не сделаем этого сегодня, завтра наверняка будет уже слишком поздно. Он просто возьмет топор и отрубит им головы, можешь не сомневаться.

— Но они еще питаются молоком, — возразил Джон. — Если щенка забрать у матери в таком раннем возрасте, он, скорее всего, умрет.

— Джон, почему тебе всегда нужно быть таким тупо практичным? Ну и что из того? Если мы его не спасем, ему все равно недолго жить после того, как мать перестанет вскармливать его. И мы сами можем заменить ему мать, будем кормить его молоком из бутылочки. Кэтрин Энн, наверное, даже понравится держать его на руках и кормить, как маленького ребенка. Будет на кого направить свои чувства, вместо того чтобы все время грустить.

— Да, это так.

У Трея были свои методы словесной обработки друга, которые обычно не приносили успеха, но на этот раз в том, что он говорил, был резон. Когда мать Джона умерла, ему тоже хотелось иметь какое-нибудь животное, которое можно было бы любить и ласкать, но он почему-то не рискнул просить отца завести кошку или собаку. Однако Трей был прав. Вообще-то, когда Трею в голову приходила какая-нибудь идея, Джон всегда разрывался между правильным решением и почти правильным. Ему больше всего на свете хотелось, чтобы у Кэти был свой щенок. С другой стороны, они пообещали тете Мейбл, что не будут иметь никаких дел с Оделлом Вулфом, и, как бы там Трей ни выкручивался, слово свое они все же нарушат.

— Слушай, ты сам знаешь, как Джил Бейкер любит приврать, — сказал он. — Откуда ему знать, что у колли мистера Вулфа появились щенки?

— Потому что он постоянно рыскает вокруг дома Вулфа и пытается высмотреть что-то противозаконное, чтобы натравить на него полицию. Мать Джила хочет, чтобы Волчище уехал отсюда, но, хотя тот действительно самовольно поселился там, шериф Тайсон не будет предпринимать никаких действий, пока нет доказательств, что тот нарушил закон.

— А почему бы нам действительно не подождать и поехать вместе с твоей тетей в приют для бездомных собак? — спросил Джон, с силой сжимая зубы, чтобы унять дрожь.

— Потому что я хочу загладить свою вину перед Кэтрин Энн за то, что я тогда сказал, и сделать это сейчас, сегодня вечером! Хочу увидеть ее лицо, когда я вручу ей этого щенка.

Это была еще одна особенность Трея: придумав какой-то план, он уже не мог ждать и рвался тут же его осуществлять. Ему обязательно нужно было получить — или выполнить — задуманное прямо сейчас!

— Нам нужно что-нибудь, чтобы укутать его, — сказал Джон.

Трей хлопнул его по плечу.

— Вот это уже по-нашему, Джон. Я спрячу его к себе под куртку.

Когда они добрались до проволочной сетки, которой был обнесен задний двор Оделла Вулфа, им пришлось уже закрывать заледеневшие носы руками.

— Господи всемогущий, — прошептал Трей, — ты когда-нибудь сталкивался с такой вонью?

— На калитке висячий замок, — заметил Джон.

На ограде была прикреплена большая табличка с надписью «ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН».

— Мы перелезем через нее.

— Туда пойдет только один из нас. Второму придется остаться снаружи, чтобы помочь перелазить через забор.

Взгляды мальчиков встретились. В тишине раздавалось слабое кудахтанье усаживающихся на ночь кур. Спустились сумерки, серые и холодные, как промерзшая на морозе сталь, и ветер затих, как будто его прогнал быстро надвигающийся вечер. Единственный свет горел именно в курятнике, а не в ветхом покосившемся доме, хотя над его трубой вился дымок.

— Тогда пойду я, — заявил Трей. — А ты будь готов поймать щенка, когда я переброшу его тебе.

Джон внимательно осмотрел участок земли между переулком и хозяйственными пристройками. Это была ничья территория, где повсюду валялся какой-то мусор, отбросы и куски ржавого металла непонятного происхождения. В этом полумраке Трей, пробираясь к сараям, мог не заметить стекло битой бутылки или острую крышку консервной банки. Трей не думал о такого рода опасности и вполне мог поднять шум. А что будет, если колли не захочет отдавать своего щенка?

— У меня идея, — заявил Джон. — Давай сыграем в «камень, ножницы, бумага». Кто выиграет, тот и полезет.

Когда они с Треем играли в эту игру, Джон практически всегда выигрывал.

— А может, тот, кто выиграет, как раз и останется? — Трей вопрошающе посмотрел на друга.

— Полезу я, ТД. Я сделаю это тише, к тому же собаки меня любят.

— Ни за что, Джон. За щенком полезу я, чтобы потом с чистой совестью сказать Кэтрин Энн, что его для нее достал именно я. Ты, конечно, помогаешь мне, но все-таки это сделаю я.

— Ты только все испортишь! А вдруг мистер Вулф погонится за тобой? Тогда ты пропал.

— Обо мне не беспокойся, Джон, — уверенно произнес Трей. — Вечно ты за меня переживаешь.

— За тебя постоянно нужно переживать, — сказал Джон и подставил руки, чтобы Трей мог стать на них. — И, пожалуйста, не забывай смотреть под ноги.

Трей быстро забрался на забор и мягко спрыгнул оттуда на землю. Он показал Джону два поднятых вверх больших пальца и, пригнувшись, направился к пристройкам. Затаив дыхание и вцепившись пальцами в проволочную сетку забора, Джон следил за тем, как Трей скрылся в тени. Он надеялся, что ТД правильно выбрал сарай. Куры, должно быть, что-то почувствовали. Джон с ужасом услышал, как они подняли тревожное кудахтанье. И уже через секунду в грязном окне кухни смутно вырисовывавшегося в сумерках дома зажегся свет. Сердце у Джона упало. О Господи…

— Трей! — позвал он шепотом.

Но было уже слишком поздно. Из задней двери, мягко прикрыв ее за собой, бесшумно возникла темная фигура с лохматой бородой. Волчище! В руке он что-то держал. Ружье? Было уже довольно темно, но тот стразу заметил Джона и скомандовал:

— Стой где стоишь! — После этого мистер Вулф поднял предмет, который был у него в руке.

Ударивший Джону в глаза мощный луч фонаря ослепил его, и он едва не свалился с ног.

— Стой на месте, кому говорят! — снова произнес тот же голос.

— Д-да, сэр, — запинаясь, промямлил Джон.

Он услышал приближающиеся к нему осторожные шаги.

— Что ты здесь делаешь, мальчик?

Джон поднял руки, заслоняясь от бьющего в глаза яркого света.

— Я… я…

— Опусти руки, чтобы я видел твое лицо.

— Мне так ничего не видно.

— А мне наплевать. Главное, что я тебя вижу. Что ты вынюхиваешь тут через мой забор?