В глумлении над прекрасным было что-то отвратительное. Грабеж и разрушение без причины, ради самого разрушения, ужасны. Есть поговорка: «Посади свинью за стол — она и ноги на стол». То же происходит и с разнузданной толпой, получившей свободу. Надя не хотела больше слушать. Быть может, если она перестанет об этом думать, ничего этого не случится?

— Надя! Вот и я! Иди домой, дорогая, сегодня так холодно. Я вернусь, как только смогу.

Вадим. Как же она рада была его видеть! Надя на миг положила голову ему па плечо и лбом почувствовала холод, исходящий от его промерзшего пальто. Потом улыбнулась ему и поспешила домой.

Беременность давала о себе знать. От долгого стояния ноги у нее будто налились свинцом и распухли. Придя домой, Надя с радостью растянулась на кровати. Дома все было тихо. Эсфирь отсутствовала, Антон Степанович спал, а Сергей, судя по звукам, наводил порядок в приемной в другом конце квартиры.

Надя решила, что немного поспит, а потом займется завтраком. Не стоило спешить рассказывать отцу о готовящемся грабеже во дворце Персиянцевых. Он, конечно же, очень расстроится. Что, если та женщина ошиблась? Что, если они собирались грабить другой дворец? Наде вдруг стало стыдно за эти мысли. Ей отчаянно захотелось, чтобы разграбили не тот дворец, который она знала, а любой другой. Какое эгоистичное желание! Отец был прав: своя рубашка ближе к телу.

Незаметно она задремала, а когда проснулась, было уже позднее утро. Проспала! Отец ушел, и дома был только Сергей. Надя отправилась на кухню готовить чай с молоком. Куда пошел отец? Может, в госпиталь, к какому-нибудь пациенту? В последнее время он стал много времени проводить в военном госпитале на другом берегу Невы. Вадим, предположила она, все еще стоял в очереди за сахаром. Надя решила, что оставит чайник на плите, чтобы не остывал до его прихода. Он, когда придет, наверняка захочет горячего чаю. В октябре воздух сырой, особенно по утрам. В эти дни даже чай стало трудно достать, потому Надя заваривала листья по нескольку раз.

На кухне она устроилась за столом с дымящейся чашкой. От горячего чая по желудку разливалось приятное тепло. Ребенок внутри нее пошевелился, толкнулся. Надя улыбнулась и погладила округлившийся живот. Как же ей хотелось подержать крошечного беспомощного младенца в руках, почувствовать, как он тычется губками в грудь, как причмокивает, высасывая молоко. Скоро, уже скоро…

Дверь отворилась, и в кухню вошел Сергей.

— Кипяточку для старого братца не найдется? — бросил он, с улыбкой поглядывая на ее неуклюжую фигуру. — Что, уже заждалась?

Надя улыбнулась в ответ и кивнула.

— Садись, Сережа. Сейчас посмотрю, хватит ли тебе и папе.

— Для папы тебе придется заварить чай попозже. Его вызвали во дворец Персиянцевых. Похоже, у графини снова мигрень, и они решили отложить отъезд. Папа пошел, чтобы уговорить их уехать из Петрограда. Он подозревает, что графиня делает все, чтобы остаться в столице.

Надя встала и прижала руки к груди. Сердце пронзила боль. Такая сильная боль, что ей стало трудно дышать. Она сразу поняла, что не ослышалась. «Пожалуйста, Сережа, скажи, что я неправильно тебя поняла! Скажи, что Персиянцевы уехали из города! Они должны были уехать! Еще несколько дней назад! А папа… Боже, неужели папа пошел туда?»

Сергей подошел к ней, на лице — тревога.

— Что с тобой, Надя? Ты так побледнела! Что, схватки начались? Отвечай!

Надя покачала головой. Она ловила ртом воздух.

— Папа… Во дворце Персиянцевых… Сережа, сегодня Голубой дворец будут грабить! Я слышала, как женщины разговаривали…

В следующую секунду Сергей уже был у телефона, висевшего на стене, и звонил во дворец. Несколько напряженных мгновений он ждал, потом повесил трубку.

— Не отвечают. Я иду туда!

— Сережа, не ходи один! Возьми Вадима, он еще в очереди за сахаром стоит. Ты знаешь этот магазин, рядом с Филипповыми. Скорее!

Стоя посреди кухни, она проводила взглядом брата, который схватил пальто и выбежал прочь, хлопнув дверью. Квартира погрузилась в тишину.

Надя осталась одна. Ребенок снова пошевелился. То ли локоть, то ли маленькое колено больно придавило что-то внутри. Положив руки на живот, она постояла так какое-то время, не зная, что делать. Надя была рада, что осталась одна и что первый пациент придет еще не скоро: сейчас она не смогла бы заставить себя улыбаться или поддерживать беседу. Если бы Эсфирь была дома! От ее невестки исходила живая сила, и Надя догадывалась, что все они в разной степени заряжались ею. Да, ей хотелось, чтобы Эсфирь сейчас была рядом с ней. Хотя глупо так волноваться. Папа же не Персиянцев, это любой увидит. Если повезет, Сергей с Вадимом приведут его домой до того, как во дворец явится толпа.

Господи, пусть это будет так! Но даже если они не успеют вовремя, им будет нетрудно объяснить, кто они. В конце концов, они же сами на стороне революционеров! Они же друзья!

Лучше чем-нибудь заняться. На столе все еще стояли чашки с остатками чая. Можно было закончить уборку в приемной, которую начал Сергей. В животе у нее что-то мягко затрепетало, на ладонях выступил пот. Она тяжело опустилась на табурет и, сунув в рот кусочек сахара, отпила чая. Потом, чтобы остановить подергивание внутри, стала смотреть на стену, сосредоточив внимание на знакомом предмете, на том, что есть в каждом русском доме. Отрывной календарь. На каждой его страничке были перечислены имена святых, которых следует поминать в этот день, а на обратной стороне — какая-нибудь цитата, полезный совет или анекдот. Она подумала, не сорвать ли листок с сегодняшним днем и не прочитать ли, что там написано, но на это требовалось слишком много сил, а она и пошевелиться не могла. Поэтому Надя просто сидела и смотрела на календарь. Рядом громко тикали круглые часы.

Надя ждала.

Глава 16

На углу Невского проспекта и Мойки Сергей столкнулся с Вадимом.

— Осторожнее, дорогой шурин! Я из-за тебя чуть не уронил драгоценный груз! — Вадим помахал кульком сахара и воздухе.

Не обращая внимания на его слова, Сергей схватил друга за плечо.

— Сегодня будут грабить Голубой дворец. Папа там!

— Бежим! — не раздумывая, крикнул Вадим.

Двое молодых людей помчались по Невскому и через несколько минут уже были на набережной Невы. Они пробежали по менее людной улице Гоголя, мимо «Манежа» и Сената и свернули на Английскую набережную. Во всем городе воздух буквально дрожал от напряжения: на улицах Петрограда царила какая-то странная смесь ликования и угрозы. На углах группками стояли рабочие с кирками и дубинками в руках; улицы патрулировали отряды солдат с ружьями; по широким бульварам, взявшись за руки и распевая «Интернационал», шли мужчины и женщины в рабочих одеждах.

Английская набережная, по которой когда-то прогуливались важные франты и первые городские красавицы, была запружена толпами, размахивающими плакатами и транспарантами с грозными лозунгами. Там было полно и тех, которые ходили вокруг как будто совершенно бесцельно. Эти вели себя тише. Вскоре Сергей и Вадим осознали причину такого поведения. Еще не увидев Голубого дворца, они поняли, что опоздали. Звон бьющегося стекла был слышен издалека. «Подходящий звук для позорного поступка», — подумал Сергей. Десятки людей, мужчин и женщин, вооруженных камнями и палками, вбегали во дворец через парадный вход. Двери были распахнуты настежь, и Сергей через улицу увидел рабочих и солдат с ружьями и штыками, шныряющих по гладкому паркетному полу и большой лестнице.

— Через парадный нам не пройти, давай через черный, — выпалил Сергей.

Если там окажется закрыто, решил он, можно будет разбить окно и незаметно пробраться внутрь, пока толпа занята погромом. Дверь оказалась не заперта, и в узком коридоре, предназначенном для слуг, никого не было. Сергей повел Вадима через лабиринт комнат, убранных золотом и парчой. Сколько лет прошло с того дня, когда он так неудачно погостил в детской графа Алексея? Двадцать два? Двадцать три? Он с трудом узнавал большой салон с красной бархатной мебелью и гостиную, убранную голубым шелком. Зато Сергей отчетливо вспомнил тихое величие дворцовых залов, толстые стены которых не пропускали вечный уличный шум — крики торговцев и грохот экипажей и телег. Теперь же дворец оглашался криками, грубыми голосами, топотом и отвратительными звуками разрушения. Нужно было как можно быстрее поговорить с распалившимися грабителями — солдатами, рабочими и их женщинами. Главное — удерживать их внимание достаточно долго, для того чтобы успеть объяснить: Антон Степанович — не член семьи Персиянцевых.

Грабеж пока происходил в передней части здания.

— Надеюсь, они тут надолго задержатся и мы успеем вытащить папу, — на ходу бросил Сергей, когда они бежали по коридору на втором этаже.

Они остановились у открытой двери комнаты, похожей на будуар. Розовый и лиловый шелк на стенах поплыл у Сергея перед глазами, когда он увидел перевернутые кресла, порванные кружевные занавески на полу, перекошенные картины на стенах, зеркало в паутине трещин. Графиня Алина лежала па софе в лавандовом пеньюаре. Одна рука свешивалась через край, другая лежала на лице, будто защищая его от удара. Можно было подумать, что она спит, если бы не застывший на лице ужас и тонкая струйка крови, вытекавшая из ее виска на скулу и оттуда — на воротник из страусовых перьев, ставших алыми.

На полу, прислонившись к софе, вытянув руки к ногам графини, сидел граф Петр. Размозженная голова его была вывернута под причудливым углом. Сергей как загипнотизированный смотрел на эту пару, даже не пытаясь проверить, живы ли они. Его профессиональные навыки не проснулись. С трудом он оторвал взгляд от безжизненных тел и вдруг заметил чемоданчик отца. Где папа? Сергей ни разу не видел, чтобы отец забывал где-то свой медицинский саквояж.

— Сережа, сюда!

Голос Вадима заставил его очнуться. В дальнем конце комнаты была еще одна дверь, и там, привалившись к ней плечом, на полу сидел Антон Степанович. В два шага Сергей оказался рядом с отцом. Он схватил его безжизненную руку, стал мерить пульс, поднял полуопущенные веки.

На его плечо опустилась рука Вадима.

— Сережа, он умер сразу. У него не было времени почувствовать что-нибудь…

Во лбу отца была дыра. Маленькое, аккуратное, смертельное отверстие. Огненная ярость, точно разряд молнии, пронзила Сергея. Сердце его заколотилось так, что он перестал слышать женские крики, доносившиеся из соседней гостиной.

Подонки!

Тут раздался топот тяжелых сапог, и в следующий миг в комнате загремел презрительный голос:

— Ага! Еще пара голубчиков! Бей буржуев!

В комнату ворвались двое солдат с ружьями и штыками. Лица у обоих были раскрасневшимися, один из них на ходу застегивал штаны.

Сергей поднялся и сжал кулаки. Все тело его напряглось, челюсти болезненно сжались. Откуда-то издалека донесся голос Вадима:

— Да вы что, товарищи, мы же с вами! Мы из ленинского совета депутатов. Тут ужасная ошибка произошла. Убили отца моего товарища. Мы пришли забрать его тело.

Один из солдат отступил на шаг и перегородил дверь ружьем.

— Никто никаких тел отсюда не заберет. Да и не шибко ты похож на одного из наших. За дураков нас держишь?

Второй солдат подошел к ним и нацелил ружье в грудь Вадима.

Тот покачал головой.

— Мой товарищ — доктор, и отец его был доктором.

— Ага, я так и думал. Дворянские прихвостни, значит! Лакеи, мы покажем вам, что думаем о таких, как вы!

Быстрым движением солдат с силой ударил Вадима тяжелым сапогом чуть ниже колена. Не ожидав такого, Разумов согнулся пополам и выронил кулек с сахаром, который все еще был у него в руках. Пакет зацепился за кончик штыка, и белые крупинки хлынули на лакированный пол. Видя, как пропадает добытый с таким трудом сахар, Сергей не выдержал. Он кинулся на солдата, но тот засек его движение и успел направить на него ружье. В то же мгновение Вадим прыгнул между ними, вытянув руку, чтобы оттолкнуть оружие. Но ноги его поскользнулись на кристалликах сахара, и пуля попала в него. Взбешенный солдат выстрелил еще несколько раз, и Вадим повалился. Сергей подхватил его, но не удержался на ногах и тоже упал.

Оглушенный, Сергей на какое-то время замер. Один из солдат чертыхнулся.

— Федька, болван! А что, если они и вправду были из наших?

— Нет! — рыкнул Федька. — Погляди на их одежду! — О ударил носком сапога по бедру Сергея.

— Ладно, черт с ними! Все равно идем отсюда. В других комнатах нас, чай, золотишко ждет. Ходу!

Федька ухмыльнулся.

— А этой горничной тебе не хватило, а? Не девка, а наливное яблочко!