У двери ее комнаты, когда Анна протянула ему руку, Евгений попытался привлечь ее к себе, но она не поддалась.

— Я благодарна вам за чудно проведенное время, граф, — сухим голосом произнесла девушка. — И… мне бы очень хотелось, чтобы вы познакомились с моим женихом. Уверена, вам было бы интересно с ним поговорить.

По губам Евгения скользнула тень улыбки.

— Это скрытый упрек, мадемуазель?

Анна напряглась, пытаясь унять дрожь в руке, которая все еще была заключена в его ладони.

— Я не понимаю, о чем вы, граф. Поскольку я живу здесь, то надеюсь, мы станем друзьями, и, разумеется, мне хочется, чтобы вы познакомились с моим женихом.

Она победила. Осознавать это было приятно, и все же ночью, лежа в постели, Анна никак не могла перестать думать о нем. Он заинтриговал ее, хотя она и понимала, что это неправильно. Придется следующую неделю, пока он будет в Петербурге, избегать его, решила она.

Его насмешливая улыбка преследовала Анну до самого утра.

На следующий день случилась трагедия, омрачившая не только всю неделю, но и многие дни после нее. Над крышами Санкт-Петербурга, над замерзшими каналами и притихшими улицами прокатился гром взрыва, от которого задребезжали большие двойные стекла в окнах Зимнего дворца.

В роскошных покоях княгини Юрьевской от него задрожали изящные фарфоровые вазы, украшавшие мозаичный деревянный столик. Стоявшая рядом фотография императора упала на пол, и по стеклу в рамке прошла зловещая трещина.

В этот ранний час княгиня в розовом неглиже уже пила чай с Алиной и Анной, которых пригласила к себе накануне вечером. Целый час Анна просидела молча, слушая беседу двух женщин. Впрочем, их разговор был ей неинтересен, она с большей охотой рассматривала прекрасную княгиню.

Когда прозвучал взрыв, княгиня Юрьевская вскочила с кресла и подбежала к окну.

— Боже мой, что это?

Алина подошла к ней и обняла за талию.

— Не волнуйтесь, ваше высочество, это может быть что угодно.

По телу княгини пробежала дрожь.

— На него уже столько раз покушались. Я так боюсь за него!

Действительно, на царя покушались уже несколько раз после того случая в Летнем саду, когда петербургский картузник, увидев нацеленный на императора пистолет, толкнул убийцу, и пуля не попала в цель. Была еще одна попытка, когда царь совершал прогулку по набережной. Покушавшийся на него человек, учитель, оказался таким плохим стрелком, что, произведя четыре выстрела, не попал ни разу. В другой раз из-за поломки паровоза поезда, который должен был следовать передним, первым поехал императорский поезд. Не зная об этом, террористы взорвали не тот состав, что и спасло царю жизнь. Была взорвана бомба даже в самом Зимнем дворце. На этот раз самодержец остался жив только потому, что прибыл на обед несколько позже обычного времени. Анна думала, что царя охраняет само провидение. Казалось, ничто не может погубить его.

Но едва эта мысль промелькнула у нее в голове, окна задрожали от второго, еще более мощного взрыва. Княгиня жалобно вскрикнула и сжала руку Алины.

— Господь милосердный, он как раз сейчас должен выходить из дворца кузины, великой княгини Екатерины Михайловны. Он у нее бывает каждое воскресенье после парада в Михайловском манеже. Я умоляла его не ходить сегодня. И Лорис-Меликов докладывал ему, что полиция арестовала главаря террористов, какого-то Желябова. — Она с тревогой посмотрела на Алину. — Вы слышали о нем? — Та покачала головой, и княгиня торопливо продолжила: — Он предупреждал царя, что еще много желающих ему смерти до сих пор ходят на свободе, просил его поостеречься, но Саша не стал его слушать. Сегодня ведь великий князь Дмитрий, его любимый племянник, первый раз участвует в параде. Что, если… — Она нахмурилась, закусив губу, и недоговорила.

Анна подошла к княгине, нежно коснулась ее руки и протянула чашку с чаем.

— Ваше высочество, чай остывает.

Княжна рассеянно посмотрела на чашку, а потом развернулась к окну. Комнату наполнила тишина, тяжелая, холодная, и в этой тишине стало отчетливо слышно, как изящный маятник небольших золоченых часов отсчитывает секунды, рассекая воздух с механической точностью.

Позже Анна не могла вспомнить, как долго они простояли так, охваченные непонятным волнением, пока в комнату не вбежала горничная, вся в слезах. Бросившись на колени перед княгиней, она запричитала:

— Ваше высочество! Боже милостивый! Какой ужас! О, ваше высочество!

Княгиня оттолкнула девушку и бросилась в коридор. Выбежав за ней, Алина и Анна увидели, что княгиня бежит к кабинету царя так быстро, что шлейф ее розового неглиже развевается в воздухе. Большие темные пятна крови вели по лестнице, через коридор, к кабинету.

Не произнеся ни слова, Алина вернулась в комнату, схватила дрожащей рукой свою сумочку и повернулась к Анне.

— Нам лучше уйти. Нельзя в такое время вмешиваться в дела императорской семьи.

Анна подумала, что сейчас им стоило бы предложить княгине помощь, но Алина уже тянула ее за рукав. Когда они стали спускаться по лестнице, тщательно обходя кровавые лужи, дверь кабинета неожиданно распахнулась и несколько мужчин вынесли оттуда бесчувственное тело княгини Юрьевской. Весь перед ее неглиже был пропитан кровью.

Снаружи стоял отряд гвардейцев Преображенского полка со штыками. Тысячи людей уже собрались перед дворцом. Снимая шапки, они молитвенно опускались на колени, и двум женщинам с трудом удалось пробиться к своим саням. Неподвижная толпа молчала, и это жуткое безмолвие наполнило Анну ощущением катастрофы.

Они как раз собирались сесть в сани, когда Анна услышала чей-то голос:

— Многия лета царю Александру Третьему.

Стон прокатился по стоящей на коленях толпе. Анна остановилась.

— Алина, нужно вернуться. Княгине сейчас может понадобиться помощь!

Но та покачала головой и отвела взгляд.

— Аня, у меня снова начинает болеть голова, и от меня сейчас не будет никакого толку. Возвращайся одна, а я пришлю за тобой сани позже, хорошо?

Не сказав ни слова, Анна развернулась и побежала обратно во дворец. Когда она нашла княгиню Юрьевскую, та все еще была без сознания. Две горничные с остекленевшими от ужаса глазами суетливо открывали и закрывали ящики стола и шкафов в поисках нюхательной соли. Анна приказала им снять с княгини окровавленную одежду и, когда это было сделано, стала легонько хлопать ее по лицу. Через несколько секунд княгиня открыла глаза и с трудом сосредоточила взгляд на Анне. А потом вдруг резко и пронзительно вскрикнула. Затем она принялась всхлипывать и наконец заговорила:

— Анна, у него ногу… оторвало. Оторвало! Его разорвало на части… Моего Сашу! Милого Сашу… О боже… Он умер… Умер!

Анна крепко обняла обезумевшую от горя женщину. Та, рыдая, стала колотить ее кулаками, но, когда истерика прошла, княгиня обмякла и опустилась на подушки. Анна сидела рядом с ней молча, понимая, что сейчас слова, даже самые добрые, не помогут.

Она не знала, как долго оставалась рядом с княгиней. Короткий мартовский день сменился сумерками, и по комнате протянулись длинные закатные тени. Анна не осмеливалась уйти. Где-то в другой части дворца сейчас горевала императорская семья, но к княгине Юрьевской никто не приходил. Горничные тихо зажгли лампы и ушли.

Неожиданно княгиня ахнула, оторвалась от Анны и, схватив ее за плечи, воскликнула:

— Боже! Его завещание! Анна, помоги мне! Я должна это сделать! Ради него!

— Говорите, ваше высочество. Что я должна сделать?

— Манифест! Бумага, которую он собирался подписать сегодня. Проект по ограничению самодержавной власти. Я должна найти ее, должна передать Лорис-Меликову, прежде чем новый царь найдет ее! Он всегда был против реформ отца.

— Где эта бумага?

— В его столе. У меня есть ключ… Идем со мной… Скорее!

У Анны сжалось сердце. Вторгаться в личный кабинет покойного царя было неслыханным делом, но можно ли винить княгиню, когда на карту поставлено будущее России?

Две женщины незаметно выскользнули из будуара княгини и поспешили к покоям царя. Пока они бежали по длинным коридорам, Анна поддерживала дрожавшую точно в лихорадке княгиню. Когда они вошли в кабинет царя и остановились у стола, княгиня снова заплакала.

— Анна, я не могу… Он… Он умер… Боже мой, он умер! Мой Саша! Я не могу это сделать!

— Вы должны, ваше высочество. Вы же сами так говорили. Ради его памяти, во имя отечества. Прошу вас!

— Нет! Я не могу прикоснуться ни к чему из его… Ты. Сделай это, Анна. Вот, возьми ключ… Бумаги должны быть в этом ящике. Достань! Скорее!

Анна выдвинула ящик и достала документ, но, прежде чем она успела задвинуть ящик обратно, на ее запястье сомкнулась чья-то крепкая рука, а другая вырвала бумаги из ее пальцев.

Девушка услышала, как у нее за спиной негромко вскрикнула княгиня, и, быстро развернувшись, увидела лицо брата нового царя, великого князя Владимира. Как ему удалось войти в комнату так незаметно? Что он успел услышать?

Великий князь не спеша вынул ключ из замочной скважины ящика и, ничего не сказав, вышел. В отличие от своего августейшего брата Владимир был невысок, но его уверенность, царственная осанка и взгляд человека, привыкшего повелевать, ошеломили Анну. Девушка испуганно замерла.

Он не снизошел до того, чтобы произнести хотя бы слово, обратившись к ней или княгине Юрьевской! Даже много лет спустя Анна вздрагивала, вспоминая его прикосновение, его твердую большую ладонь, сомкнувшуюся на ее запястье, и тот парализующий страх, который вызвал в ней этот властный жест.

Вернувшись в свою комнату, княгиня снова зарыдала.

— О, Анна, как это ужасно… Какой стыд!.. Наверняка он сделал это ради брата, но… Как же бессердечно поступать так, когда тело их отца еще не остыло…

Анна не нашла слов, чтобы утешить княгиню, поэтому просто оставалась с ней, пока та, обессилев, не забылась сном. После этого девушка тихо вышла из ее покоев и покинула дворец.

Дома, в тиши своей комнаты, Анна заплакала. Она не могла понять, за что убили этого доброго, либерального царя, который отменил крепостное право и телесные наказания. Слезы жгли ей глаза, и Анне вдруг захотелось, чтобы рядом был Антон, чтобы он объяснил ей причину подобной несправедливости. Царь делал все, чтобы облегчить жизнь угнетенных, но убили Освободителя именно те, кто выигрывал от его реформ! Как такое возможно?

Еще много дней душевная боль не покидала Анну. Ей было жаль покойного царя и княгиню Юрьевскую, которую теперь несомненно еще больше отдалят от императорской семьи.

Город тоже был охвачен горем. Каждое окно, каждый балкон и каждая дверь в Санкт-Петербурге были убраны черной траурной тканью. Аура беды, словно наполнившая дворец Персиянцева, преследовала Анну всюду, куда бы она ни шла. Она ждала Антона, но он не приходил три дня. А когда пришел, первым делом, не говоря ни слова, обнял ее. Анна прижалась к нему и прошептала:

— Почему, Антон? Почему? Так наш народ благодарит своего царя за заботу? Нам должно быть стыдно, если это так.

Антон осторожно отстранился и взял любимую за руки.

— Анна, послушай. Прошу, выслушай меня. Убийство царя откинуло нас на сто лет назад. Его убили не бедняки!

— Кто же?

— Они называют себя «Народная воля». Народовольцы. Эта революционная организация, и их цель — террором уничтожить монархию.

— Но ведь Александр Второй был либералом, это его сын — настоящий тиран! Они же себе сделали хуже!

— Я так не думаю, Анна.

Слезы ее высохли, и теперь она не сводила с Антона испуганных глаз, пока тот рассказывал обо всем, что узнал за это время. Когда либерально настроенное тверское земство одобрило деятельность министра внутренних дел Лорис-Меликова, направленную на улучшение отношений между властью и народом, террористы осознали, что подобные демократические шаги вскоре сделают невозможной задуманную ими революцию. Они решили, что, если не станет либерального самодержца, его властолюбивый преемник наверняка предпримет реакционные меры, что подтолкнет народные массы к поддержке террористов.

— Убийц поймали? — спросила Анна.

— От бомбы, убившей царя, погибли и сами террористы. — Антон начал нервно расхаживать по комнате. — Однако их руководитель, Софья Перовская, все еще на свободе.

Они сели на обтянутый шелком диванчик, и Анна стала дрожащими руками разливать чай. Но вскоре от огня в большом изразцовом камине по телу ее разлилось тепло, запах горящих березовых дров навеял воспоминания о детстве, когда на душе было легко и безмятежно, и впервые за три дня Анна расслабилась. Она слегка наклонилась и несмело поцеловала Антона в щеку. Его щетина кольнула губы, но, когда он тут же обнял ее в ответ и крепко прижал к себе, ей вдруг стало стыдно за свою смелость. Она поспешила высвободиться. Он сразу отпустил ее и взял в руки наполненный чаем стакан в серебряном с золотой отделкой подстаканнике. Покрутив его перед глазами, Антон сказал: