Однако сон все не шел. Полуночная тишина комнаты наполнилась заливистой цыганской песней, обрывками разговоров, калейдоскопом неоконченных мыслей, все это клубилось вокруг нее, наполняя душу сомнениями. Нет, это все лунный свет виноват! Как глупо поддаваться его влиянию! Она независима, решительна и полна сил.

Это ее Рольф. Ее единственный. Она любит его. А что до этой ночи — мужчины ведь часто не понимают этих вещей… Наступит утро, и все перестанет казаться таким уж мрачным.

С этими мыслями Марина томилась в ожидании рассвета. Ее разум полнился надеждой и… смутными предчувствиями недоброго.

Глава 28

Марины не было, и без ее юного, шумного присутствия дом словно опустел. Когда Сергей начал повсюду следовать за Надей, чего никогда раньше не делал, она поняла, что брат боится остаться один. Ее присутствие и ее любовь были ему необходимы. В гостиной они рядом сели на диван. Одиночество связало брата и сестру узами более крепкими, чем когда-либо. Они стали говорить о событиях в Европе, о все нарастающей агрессии Японии, которая уже оккупировала Французский Индокитай. Сергей поделился слухами о том, что японцы якобы строят новую исследовательскую лабораторию в нескольких милях от Харбина. Работа окружена завесой секретности, и ему интересно почему.

— В конце концов, даже в последнем выпуске «Ланцета», — озабоченно произнес он, — напечатано о новом антибактериальном препарате. Пенициллин называется. На него возлагают очень большие надежды.

Бедный Сережа, подумала Надя, глядя на него с грустью. Ведь несмотря на громкое имя, ему не давали возможности расширить свою исследовательскую работу.

Они еще поговорили о доме, о еде, которую нужно будет заготовить на зиму, о протекающей крыше. Потом Надя пожелала брату спокойной ночи и ушла в свою комнату.

Поспешно сбросив с себя одежду, женщина забралась под одеяло. Все это время ее преследовала тревожная мысль, которой она не могла поделиться с братом. Эту неделю Алексей каждый день ждал ее на углу, так он передал ей через Марину. Завтра будет последний день. А что потом? Сможет ли она жить, не увидев его еще раз, не узнав, что происходило с ним все эти двадцать лет?

Как глупо, как по-детски наивно обманывать себя, притворяться, что у тебя хватит сил остаться в стороне, если прекрасно понимаешь, что не сможешь убить в себе желание увидеть его! Завтра она придет на назначенное место, поговорит с ним, дотронется до него, спросит, как он жил и было ли ему так же тяжело, как ей.


Надя первая увидела его. Он стоял на углу и смотрел в другую сторону. Ноги у нее дрожали, а сердце выпрыгивало из груди, когда она пошла к нему. За двадцать лет он на удивление мало изменился: складки у рта прорезались лишь чуточку глубже, подбородок немного заострился, да в волосах появилась седина. Эти незначительные перемены только придали мужественности красивому лицу.

Еще несколько шагов — и он увидел ее. Глаза его переполнились такой искренней, неподдельной радостью, что у Нади не осталось сомнений относительно его чувств. Он сжал ее руки и, не произнося ни слова, посмотрел на нее. Взгляд его был таким долгим, таким проникновенным, что у нее мурашки побежали по коже, словно любовь в его глазах перекинула мостик через пропасть прошедших лет и прикоснулась к ее лицу.

— Моя Надя! — мягко произнес он. Его голос. Время будто повернуло вспять, и ей показалось, что они снова стоят под липами в прекрасном Летнем саду.

— Алеша, милый! — только и смогла пролепетать она.

Так они и стояли, взявшись за руки, глядя друг на друга и плача, не стесняясь слез.

— Какая же ты красивая! Ты ничуть не изменилась! — удивлялся он. — Как же я смог прожить без тебя все эти годы?

— А я-то думала, что смогу заставить себя не прийти сегодня, — призналась, качая головой, Надя и счастливо рассмеялась.

Алексей улыбнулся и прижал ее руку к своей груди.

— Дорогая, где мы можем спокойно поговорить?

Надя думала недолго.

— Здесь всего в нескольких кварталах чудесный сад клуба Железнодорожного собрания. Летом там оживленно, но сейчас в саду наверняка никого.

Рядом с клумбой, засаженной до краев астрами и бархатцами, они нашли решетчатую беседку и сели внутри на скамеечку.

— Наденька, — услышала она его голос. — Я люблю тебя! Люблю так же сильно, как всегда любил!

Глаза Нади наполнились слезами, и его лицо будто расплылось.

— Зачем ты говоришь мне это после стольких лет? — воскликнула она с болью в голосе, удивляясь тому, как ее тело откликнулось на его признание. — Зачем ты снова пытаешь меня?

Алексей взял ее руки в свои.

— Прости меня, любовь моя! Я должен был сразу тебе все рассказать! Мария умерла, и я снова свободен… Она умерла полгода назад. В Харбин я приехал, чтобы найти тебя. Я не знал, как к тебе подойти.

Надя закрыла глаза. Однажды во Владивостоке она уже слышала слова о том, что его жена умерла и он свободен.

— Ты уверен? — вырвалось у нее, и, когда Алексей удивленно поднял брови, она поняла, насколько глупо прозвучал этот вопрос.

Он минуту смотрел на нее, потом кивнул.

— Я понимаю. Да. Она умерла от пневмонии. Я похоронил ее в Пограничной. Но, дорогая, расскажи лучше о себе, о нашей дочери. Я хочу знать все, что было с вами со дня ее рождения до теперешней минуты.

И Надя стала ему рассказывать, ничего не скрывая, но, когда дошла до смерти Кати, запнулась. Потом все же нашла слова. Алексей был потрясен.

— Но почему Катя? Почему именно она?

Надя лишь развела руками.

— Я не знаю… Сергей едва не сошел с ума от горя. Я иногда думала, что, может быть, он чем-то разозлил японцев. Он ведь может проявить характер. Но я так и не нашла в себе сил спросить его об этом. Возможно, это и к лучшему, что я не знаю ответа.

Надя покачала головой, прогоняя страшные воспоминания, потом посмотрела на Алексея.

— А чем ты занимался в Пограничной? Как ты жил все эти двадцать лет?

— Не знаю, как мне удалось выжить после того, как я потерял тебя. Поначалу, ухаживая за Марией, я все надеялся получить от тебя весточку, узнать о нашем ребенке, увидеться с тобой. А потом, узнав, что ты уехала из Владивостока, я понял, чего ты хотела, и в сердце у меня как будто образовалась дыра.

Мария долго болела, но потом мы с ней все же уехали из Владивостока, всего за несколько дней до того, как его заняли большевики, перешли через границу и остановились в ближайшем городке. Нам хотелось быть как можно ближе к России. Глупо, правда? Мне понадобилось несколько лет, чтобы смириться с тем, что я снова потерял тебя и что Россия потеряна для нас обоих.

— И чем ты там занимался? — повторила вопрос Надя.

— Стал профессиональным охотником, как и собирался, помнишь?

Он рассказал, как сдружился с маньчжурами, китайцами и русскими и как жил в глухой тайге в провинции Гирин. Учиться было тяжело. Самый большой доход приносили бархатные рога молодых оленей, потому что китайцы используют их в медицине, полагая, что они укрепляют костный мозг, очищают кровь, улучшают слух и вообще благотворно воздействуют на организм. В июне, когда у оленей появляются бархатные рога — панты, китайские охотники начинают их сбор. Позже они промышляют пушных зверей: ловят капканами соболя, колонка и белку, травят лисицу стрихнином, охотятся с собаками и ружьями на леопарда. Царь тайги — грозный маньчжурский тигр — чрезвычайно опасен для охотников. Его добыча требует сноровки и ловкости, поэтому Алексей с его хромой ногой на тигра не охотился.

— Ты все еще занимаешься охотой? — поинтересовалась Надя.

— Нет. За эти годы я достаточно заработал и теперь занимаюсь исключительно торговлей мехом.

— Думаешь переехать в Харбин?

— Нет. Я люблю тайгу. — Он повернулся к ней, посмотрел прямо в глаза и взял ее руки в свои. — Надя, выходи за меня. Поедем ко мне вместе.

Надя не ответила. Он подался вперед.

— Ты все еще любишь меня, я знаю. Если бы не любила, не пришла бы сегодня. Что держит тебя, дорогая? Марина, наша прекрасная дочь? — Глаза Алексея затуманились. — Кажется, все, что может быть прекрасного в жизни мужчины, я пропустил. Тебя беспокоит то, что она вышла замуж за немца?

Надя кивнула. Алексей накрыл ее руку ладонью.

— С паспортом она будет в безопасности. А что касается этого немца, он ее очень любит. Я был в церкви на их венчании. — Он виновато улыбнулся. — Знаю, знаю… Я не должен был туда приходить, но есть такие вещи, над которыми человек не властен. Она была прекрасна! — прибавил он и счастливо засмеялся.

Они встали и пошли домой. У Свято-Николаевского собора Алексей остановился.

— Наденька, — сказал он, — пойдем в «Гранд-отель», я там остановился. Посидим в кафе, еще поговорим.

Но когда они вошли в отель, Алексей повел ее наверх, в свой номер, и Надя не противилась. Если у нее и была собственная воля, сейчас она куда-то исчезла.

Номер его был небольшим, но уютным, с гобеленами и китайскими шелковыми портьерами на стенах. Они сели на диван и взялись за руки.

— Расскажи мне еще о себе, — попросил Алексей. — Чем ты занималась все эти годы? Как твоя поэзия? Ты еще пишешь?

Надя рассказала о своей литературной карьере и даже прочитала кое-что из последнего.

— Это то, чего мне не хватало в тайге! — пожаловался Алексей, когда она закончила. — Хорошей литературы. А о «Рубеже» я никогда и не слышал. Сергей, наверное, очень гордится тобой, — сказал он, невольно помянув человека, который весь день незримо стоял между ними.

— Он всегда одобрял мое творчество, но сам целиком занят наукой и не разделяет моих интересов, — ответила Надя, перед тем как сменить тему.

Они поговорили еще, предаваясь воспоминаниям о своей юности, и вскоре их настроение стало неумолимо меняться. Настоящее отступало, вело их за собой по страницам былого. Наде страстно захотелось, чтобы Алеша обнял ее, но сама она не решалась первой прикоснуться к нему. Счастье от осознания того, что после всех этих лет они все же нашли друг друга, что наконец-то они свободны и могут пожениться, вскружило ей голову. Когда он обнял ее, слезы посыпались градом из ее глаз. Она уткнулась лицом ему в грудь и, всхлипывая, стала повторять снова и снова:

— Я думала, что уже никогда тебя не увижу. Думала, что до конца жизни больше не увижу тебя…

Он держал ее в объятиях, нежно поглаживая по волосам.

— А я все думал, куда ты уехала и кто у нас родился, сын или дочь. Гадал, как наш ребенок будет расти, будет ли спрашивать обо мне. Сначала я все еще надеялся, что ты как-то дашь о себе знать, пришлешь весточку. Но годы шли, и я наконец понял, что ты сделала и почему. Мне было больно, но я понял.

Он запустил пальцы в ее волосы, наклонил ее голову назад и впился в ее уста жадными губами, сладкими, опьяняющими. Их дремавшая любовь проснулась, усиленная двадцатью годами ожидания.

Почувствовать, как он вздрагивает от ее прикосновения, ощутить, как его руки лаской доводят ее до сладкой истомы… Ее охватило желание отдаться ему тотчас, во всей полноте женской любви — могла ли она после двадцати лет молчаливого затворничества желать большего счастья?

Наслаждение снова открывать его тело, знакомые особенности его любви, так давно забытые, но не стершиеся из памяти насовсем, заставило исчезнуть остатки скованности. Она неистово отдалась ему — вся целиком, позабыв о стыдливости.

Алексей был обезоружен и взволнован, и Надя, почувствовав это женским чутьем, возможно, впервые в жизни позволила ему увидеть свое сладострастие в ошеломительном финале. Она утратила власть над собой и, охваченная диким, первобытным желанием, крепко прижала его к себе, его, безмолвного любовника, руки, губы и тело которого в ритме любви выражали чувства бесконечно глубже и понятнее любых слов.

Она оплела его руками и ногами, втянула в рот его губы, чтобы одновременно почувствовать его вкус и удержать в себе. И на этот раз их тела слились в единое целое, они превратились в одно живое существо, в совершенное, удовлетворенное существо. Ох, если б можно было удержать этот миг, если б можно было растянуть его на целую вечность! А потом наконец началось томное погружение в глубины блаженства, почти такого же великолепного, как и предшествовавший ему взрыв страсти.

Солнце скрылось за крышами, и комната погрузилась в полумрак. Наконец Алексей пошевелился.

— Наденька, любимая, мое счастье… Потерянные годы не уменьшили наш пыл, а напротив… Как мне хочется увезти тебя в тайгу, еще не тронутую человеком, куда пока не добрались война и раздор! Я покажу тебе ее первозданную красоту, ты услышишь пение птиц, шелест листьев. Знаешь, у тайги есть свой язык! Мы вдвоем будем там счастливы! — Воодушевляясь от собственных слов, он говорил все громче и громче.