Правда была в том, что не было места, куда бы ей хотелось сейчас пойти.

Джина спала в их палатке. В соседстве были и плюсы, и минусы.

Но, по крайней мере, соседей по палатке у нее было уже не двое. Этим утром они избавили свое жилище от английского гостя, когда автобус, полный священников, вернулся в Найроби.

Молли жалела, что пропустила встречу с ними. Беседа с новыми лицами пошла бы ей на пользу.

Но некоторые из приезжих все еще болели, и госпиталь больше не мог заботиться о них.

Джина рассказала ей об инциденте со-рвотой-между-пальцами, который заставил Молли подумать о Дейве Джоунсе, что, конечно, не было настоящим именем мужчины.

Она научилась говорить о нем как о Джоунсе, несмотря на то, что по-настоящему его звали Грейди Морант, потому что слишком много отвратительных людей хотели смерти Моранта. И хотя Молли сомневалась, что они проделают такой долгий путь через джунгли Южной Азии сюда, к той прекрасной, но запустевшей части Кении, она на собственной шкуре убедилась, что у зла очень длинные руки.

Поэтому она приучала себя и думать о нем тоже только как о Джоунсе – конечно, лишь в те редкие моменты, когда позволяла себе думать о нем.

Например, как сейчас.

И, принимая во внимание, что в одну из ее первых встреч с Джоунсом тоже была рвота на кроссовках, для мыслей о нем сейчас была убедительная причина.

В отличие от эпизода Джины с отцом Дитером, та обувь, слава Богу, была не на ногах Молли. Они с Джоунсом были в ее палатке, в лагере, очень похожем на этот – за исключением того, что он находился на другом конце света, на маленьком, пышном, зеленом острове в Индонезии.

Американский эмигрант и предприниматель – что было политкорректным обозначением контрабандиста с черного рынка – заболел, а Молли была добрым самаритянином и заботилась о нем. С той же долей доброты, которую она оказала бы ему, даже если бы не считала его таким привлекательным. Случай с гриппом стал началом того, что в конечном итоге переросло в жаркую любовную интригу. И – как и большинство любовных интрижек – она закончилась ужасно.

Однако было время, когда Молли искала Джоунса всюду, куда бы ни пошла. Она ожидала, что однажды обернется, а он будет стоять там.

Она честно думала, что он найдет ее, что не сможет оставаться далеко. Он любил ее.

И все еще любит, где бы он ни был. Она всем сердцем верила в это.

Но, по прошествии почти трех долгих лет, больше не ждала и не выглядывала его.

И она действительно мечтала о нем лишь в те моменты, когда хорошая романтическая одержимость могла уничтожить боль дня реальной жизни. Вроде того, когда тринадцатилетний ребенок умер в результате женоненавистнического невежества.

Молли закончила тщательно расчесывать волосы и спрятала душевые принадлежности обратно в шкафчик.

Она повесила полотенце на веревку, решая, в чем нуждается больше – в пище или во сне.

Еда победила, и она направилась к столовой. В этот ранний утренний час там было пустынно. Не было видно даже сестры Хелен, самопровозглашенной королевы кухни – ужасно милой, но чрезвычайно болтливой. Одиночество – вот все, в чем нуждалась Молли, и она знала, что, несмотря на то, что их взгляды часто не сходились, за исчезновение Хелен ответственна сестра Двойная-М.

Молли взяла из груды поднос и налила себе стакан чая, затем угостилась хлебом и небольшой порцией божественно пахнущего овощного блюда, которое Хелен сохраняла теплым для персонала госпиталя. Это более чем восполнило серьезную нехватку шоколада.

Она повернулась, чтобы отнести свой поднос к столику и...

Англичанин, Лесли Как-его-там, тяжело опирался на свою трость прямо в дверях.

Странно, но она не слышала, как та открывалась. Как будто он просто материализовался там.

С тех пор, как он прибыл в лагерь, она видела его только на расстоянии. Это была их первая встреча лицом к лицу.

И он оказался в точности таким, как описала его Джина: почти болезненно худой с ужасной осанкой. Как Джина и говорила, он был воплощением трагически плохих стрижек.

Лесли нанес такое количество солнцезащитного крема, что мог бы взять крылья и взлететь к солнцу, не обгорев при этом. Очки с оправой двенадцатилетней давности в сочетании со слегка оторопелым молчанием довершали вид путешествующего во времени профессора антропологии.

Молли была недостаточно близко, чтобы сказать, было ли верным недоброе предположение Джины, что и дыхание у него скверное, но она бы не удивилась, если бы подруга оказалась права. По крайней мере, он выглядел так, как будто пах эмоциональным пренебрежением.

– Лесли, верно? – сказала она, найдя для него улыбку, ведь в том, что он блуждал тут во время ее одиночества, не было его вины. Англичанин в бесконечном поиске чая. – Я – Молли Андерсон.

Он не сдвинулся ни на дюйм, и в том, как он сжимал трость, было что-то такое, что заставило ее обратить внимание на его руки. Они были большими и не столь бледными, как она ожидала, вовсе нет. У него были длинные, крепкие пальцы, и он схватился за трость так сильно, что суставы почти побелели. Его руки были...

Дорогой Отец Небесный. Она пристально вгляделась в его глаза за очками и...

Он потянулся к ней, но было слишком поздно. Ее поднос упал на деревянный пол со стуком и грохотом металлической посуды, достаточно громким, чтобы разбудить мертвого.

Он резко выругался, таким знакомым голосом Дейва Джоунса, идущим из тела незнакомца.

– Ты имеешь хоть какое-то понятие о том, как невероятно трудно было застать тебя одну?

Вдобавок ко всему, у нее начались галлюцинации? Но он снял очки, и она увидела его глаза более ясно и...

– Это ты, – выдохнула она с хлынувшими слезами. – Это действительно ты.

Она потянулась к нему, но он отступил. На шум через лагерь, заслонив глаза и вглядываясь в оконные сетки, спешили сестры Хелен и Грэйс.

– Не подавай виду, что знаешь меня, – быстро сказал Джоунс Молли низким грубым голосом. – Ты никому не должна говорить – даже твоему другу священнику во время исповеди, понимаешь?

– Тебе грозит какая-то опасность? – спросила она его. Боже милостивый, он был так худ. И была ли необходимость в трости, или она просто реквизит?

– Не шевелись. Чтобы я могла...

– Нет. Не надо. Мы не можем... – Он снова отступил. – Если ты скажешь что-нибудь.

Мол, клянусь, я исчезну и никогда больше не вернусь. Разве что... если ты не хочешь, чтобы я был тут – и я не упрекну тебя, если ты не хочешь...

– Нет! – Все, что она успела произнести, прежде чем сестра Хелен открыла дверь и осмотрела все: от беспорядка на полу до пораженного выражения лица Молли.

– О, дорогая.

– Боюсь, это моя вина, – сказал Джоунс с британским акцентом, голосом, совершенно отличавшимся от его, пока Хелен мчалась к Молли. – Полностью моя вина. Я принес мисс Андерсон плохие новости. Я просто не понимал, насколько разрушительными они будут.

Молли начала плакать. Это было более чем хорошим способом скрыть смех от этого акцента – по ее лицу текли настоящие слезы, и она не могла их остановить. Хелен отвела ее к одному из столов и помогла сесть.

– О, моя дорогая, – сказала монахиня, становясь перед ней на колени с беспокойством на круглом лице, и взяла ее за руку. – Что случилось?

– У нас есть общий друг, – ответил ей Джоунс, – Билл Болтен. Он узнал, что я отправляюсь в Кению, и подумал, если так случится, что я столкнусь с мисс Андерсон, она захочет узнать, что их друг недавно... что ж, умер. Карты на стол, верно? Имя друга Грейди Морант, также он известен под псевдонимом Джоунс.

– О, дорогая, – снова произнесла Хелен, поднеся руку ко рту в искреннем сочувствии.

Джоунс склонился ниже к монахине, понизив голос, но не настолько, чтобы Молли не услышала:

– Его самолет упал – горел – газ взорвался... Ужасная потеря. Нет шансов, что он выжил.

Молли спрятала лицо в ладонях, не способная думать.

– Билл беспокоился, что она могла услышать об этом сперва от кого-то другого, – сказал он, – но, видимо, она не слышала.

Молли покачала головой – нет. Новости быстро расходились по сарафанному радио.

Работники, оказывающие помощь пострадавшим, знали других работников, и... Она могла услышать о смерти Джоунса, не видя его, стоящего прямо перед ней.

Разве это было не ужасно?

– Я очень рад, – пылко продолжил Джоунс, явно имитируя Колина Ферта. – Очень, очень рад. Вы не представляете, как рад... – Он откашлялся. – Ненавижу приносить плохие вести, но ваш... друг был кем-то вроде преступника, как я слышал. За его голову назначили цену – миллион – некий торговец наркотиками, который хотел его смерти. Он беспощадно преследовал его, годами. Полагаю, этот Джоунс работал на него – и, боюсь, это было омерзительно. Рискованно было даже просто выпить с Джоунсом – вы могли погибнуть в перекрестном огне. Конечно, главная ирония в том, что торговец наркотиками умер за две недели до Джоунса. Он не знал этого, но наконец стал свободным.

И когда он посмотрел на нее глазами, о которых она мечтала долгие месяцы, Молли поняла.

Джоунс был тут сейчас только потому, что торговец наркотиками, известный как Чай, опасный и садистский ублюдок, который провел годы, охотясь на него, наконец умер.

– Вполне возможно, что тот, кто принял бизнес этого торговца, – продолжил он, – будет продолжать искать Джоунса. Конечно, он, вероятно, не отправится за ним на край света... Хотя, имея дело с такими опасными типами, лучше быть осмотрительным, я полагаю.

Послание доставлено.

– Не то чтобы о Джоунсе стоило волноваться, – добавил он. – Считаю, он оставил земные горести позади. Однако подозреваю, там, куда он направился, достаточно жарко.

Да, прямо сейчас в Кении определенно было горячо. Молли открыла рот, изображая рыдания вместо смеха.

– Ш-ш-ш, – прервала его Хелен, думая, конечно, что он имеет в виду не земную высокую температуру. – Не говорите так. Она любила его. – Она повернулась обратно к Молли. – Это тот Джоунс, о котором ты так часто говорила?

Молли увидела по лицу Джоунса, что Хелен выдала ее. И она с таким же успехом могла высказать правду.

Она вытерла глаза носовым платком, который был наготове у Хелен, а затем встретила его пристальный взгляд.

– Я очень его любила. Я всегда буду любить его, – сказала Молли человеку, который объехал почти полмира ради нее, который очевидно годами выжидал, пока не будет достаточно безопасно присоединиться к ней, который фактически подумал, когда прибыл, что она может отослать его.

«Если ты не хочешь, чтобы я был тут – и я не упрекну тебя, если ты не хочешь – скажи лишь слово...»

– Он был добрым человеком, – продолжала Молли, – с добрым сердцем. Ее голос задрожал, потому что, дорогой Боже, в его глазах тоже теперь были слезы. – Он заслужил прощения – я уверена, что он в раю.

– Я не думаю, что для него это будет просто, – прошептал он. – Не должно быть...

Он закашлялся и снова водрузил очки на нос.

– Мне так жаль, что я расстроил вас, мисс Андерсон. И я даже не представился подобающим образом. Где мои манеры? – Он протянул ей руку. – Лесли Поллард.

Даже через очки она видела, что вскоре он ее поцелует.

Но это подождет до того момента, когда он войдет в ее палатку... Нет, подождите, там будет Джина. Молли должна пойти к нему.

«Позже», сказала она ему взглядом, а тем временем потянулась и впервые за долгие годы коснулась руки человека, которого любила.

Ей даже не пришлось стараться, чтобы ее слезы выглядели убедительно, и Хелен помогла ей подняться на ноги.

– Пойдем, дорогая, давай отведем тебя к твоей палатке. Я принесу тебе поднос с какой-нибудь едой.

Покидая столовую, Молли оглянулась на Лесли Полларда, который уже помогал сестре Грэйс прибирать беспорядок, который она устроила. Джина ошибалась. Его дыхание нисколько не было дурным.


ШЕФФИЛДСКИЙ ЦЕНТР РЕАБИЛИТАЦИОННОЙ ФИЗИОТЕРАПИИ, МАКЛИН,

ВИРДЖИНИЯ 13 НОЯБРЯ 2003

ДЕВЯТНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД


Джина нашла Макса в комнате отдыха. Он сидел у окна с чашкой кофе, поглощенный книгой.

Может, страстным любовным романом?

Она улыбнулась смехотворности мысли, что Макс мог читать что-нибудь не связанное непосредственно с его работой, и остановилась за дверью, в тени, где ему трудно было бы ее разглядеть, если б он посмотрел. Она ждала, пока ее брат закончит в мужском туалете – не хотела исчезать из виду. А еще она не хотела идти туда в одиночку и дать Максу возможность сказать ей, что их секс был огромной ошибкой.

Это произошло впервые с тех пор как... с другого первого раза, несколько месяцев назад, до того, как Макса ранили.