Эрика Легранж - Перемены неизбежны

Теперь же его головной болью стала ненавистная приходно-расходная книга, в которой он сводил счета. Ему понравилось, как аккуратно все выписано рукой его помощницы. Все цифры выведены четко и понятно. Да и арифметикой особых проблем у девушки не возникло. Потому мистер Кроссел решил воспользоваться ее услугами. Он освободил для нее день и усадил за свой стол, чтобы она только выполняла это задание. Наверное, вскоре он доверит ей большую часть бумажной работы, и не будет тратить времени за бесполезным делом.

Казалось бы, зима минула, и весна принесет облегчение. Но мороз сменила сырость. Дожди хлестали ежедневно. Пенелопа все еще лелеяла в себе надежду купить новую, надежную обувь, но все никак не хватало времени. Да и город немного ожил. Теперь девушка, к своему удивлению обнаружила, что этот город расположен неподалеку от Ирландского моря, а если двинуться на Юг, то она попадет в Озерный край (она ведь всегда мечтала туда попасть). Ей так захотелось посмотреть на бушующие волны, вдохнуть морской бриз. И она пообещала себе, что сделает это летом, а сейчас у нее пока другие заботы.

А миссис Макдуол с каждым днем увядала, хотя мало это признавала. Милен даже как-то проговорилась, что такое самое было и перед смертью матери Сары.

Самые страшные пророчества Милен осуществились — у Сары началась гнилая горячка. Она не просто бредила, она металась по всей кровати и стонала от жара и болей. Маленькая Дороти тоже стала очень плоха, Пенелопа побаивалась, как бы она не заразилась от матери. Кашель стал душить девочку, и ее разместили в другой комнате. А что же делал мистер Макдуол? Он наплевал на семью и исчез, его посещения пабов длилось порой неделями, вот и в этот раз нога этого человека не переступала порог собственного дома уже с неделю. Но самое ужасное — бедный кроха Джозеф, как же он плакал. Крохотное дитя хотело кушать, но молоко матери было отравой, а кормилица не согласилась брать его без денег. Это была расчетливая, бессердечная женщина, хотя с другой стороны она знала, что ей могут попросту не заплатить, а потому поступала логично. Она каждый день брала у Пенелопы деньги, опасаясь, что та в любую минуту может стать безденежной. Но, деньги растаяли именно в тот момент, когда они были жизненно важны.

Пенелопа пыталась приготовить малышу детскую жидкую кашицу, но этот процесс занимал долгих четыре часа. В это время она ходила по комнате и в кухне, и убаюкивала голодного младенца, орущего, что есть силы. Бережно помешивая в кастрюльке варево, стоящей на плите в кухне. Пару раз обожглась, и теперь периодически опускала поврежденную руку в мисочку наполненную холодной водой, успокаивала малютку, по временам, запихивая скрученную тряпку с хлебной жвачкой ему в рот, но он выплевывал ее и снова искал грудь матери. А вдобавок, кроме ребенка, она слышала громкие стоны Сары, но боясь заразить малыша, не смела входить в комнату, предоставив больную на попечение ее давней подруге.

Когда пробило десять вечера, она в отчаянии оделась, взяла ребенка и бросилась на улицу. Она перебежала две улицы и остановилась возле дома, где жила миссис Клоуд. Сия дама располагала небольшим хозяйством, которое больше напоминало ферму на околице города, и была владелицей лавки, которая торговала свежим молоком, яйцами и прочими молочными продуктами. Может быть, потому девушка решила идти к ней и просить ее об одной услуге. Пенелопа постучалась, мягко сказано постучалась, пробарабанила минут пятнадцать, прежде чем служанка соизволила открыть дверь.

— Что вам-с надобно? — злобно прошипела она, косо поглядывая на изнеможенную, наспех одетую, с растрепанными волосами, Пенелопу, держащую в руках плачущего младенца.

— Мне бы поговорить с миссис Клоуд, — обрывающимся голосом молвила девушка.

— Хозяйка уже отдыхает, она не принимает гостей в столь поздний час.

— Но, вы не понимаете, — молвила Пенелопа, дрогнувшим голосом, — мне нужно свидеться с вашей госпожой сейчас, дело не может ждать до утра.

— А, я не собираюсь будить и гневить свою госпожу, ради какой-то проходимки.

— Я не проходимка! — вскричала наша героиня, почти рыдая — Я работаю помощницей у доктора Кроссела, я живу через две улицы…

Но служанка не удосужилась дослушать речи Пенелопы и поспешно захлопнула дверь. Девушка снова постучалась и почувствовала резкую боль, видимо она зацепила место ожога и от сильных ударов надувшиеся волдыри лопнули.

— Откройте, откройте, прошу вас, смилуйтесь, — разрыдалась она, — будьте милосердны, будьте человечны…спасите жизнь крошечному человечку.

Она села на крыльце дома, громко рыдая, укачивая на руках заливающегося ребенка, который все еще был смертельно голоден. Пронизывающийся холодный ветер, прилетевший с северных широт в сырой мартовский день, пробирал до костей. Она сняла шаль и потеплей укутала малыша, совершенно не переживая за себя. Ее не очень надежная одежда и плохая стершаяся обувь нисколько не защищали от холода.

И только горячие слезы беспрерывно стекали по щекам, и тут же ветер безжалостно остужал их, обветривая незащищенное лицо и влажные губы, которые уже мучитель пылали. Но, не было сил подняться, да и не было у кого еще попросить молока и помощи в этом большом, но немилосердном городе.

Видать громкое рыдание девушки все-таки пробудило госпожу и спустя двадцать минут после того, как служанка хлопнула дверью, она снова отворилась и на пороге показалась сама миссис Клоуд.

— Что вам от меня нужно? — грозно молвила она, презрительно оглядывая Пенелопу, сидящую на крыльце.

Девушка вскочила, подошла к даме и покорно ответила:

— Я хотела попросить немного молока для этого малютки, — она приоткрыла личико ребенка.

— Попросить? — скривилась миссис Клоуд, от чего ее нижняя челюсть стала выпирать еще больше.

— Я вам заплачу… сейчас у меня с собой нет денег, но я раздобуду их и отдам, честное слово, сударыня, — выговорила Пенелопа сквозь слезы. — Если хотите, я могу оставить залог, у меня есть серебряные карманные часики, подаренные мне отцом и имеющие для меня особую ценность. Еще у меня есть красивый карманный молитвенник в дорогом переплете, и серебряное распятие… я все могу оставить вам. Дайте мне лишь кувшин молока, мне нужно накормить младенца, он очень голоден. Он не ел с самого утра.

Миссис Клоуд безучастно слушала о судьбе малыша, но вот имеющиеся под залог вещи заинтересовали ее.

— Дайте сюда часы! — грозно молвила она.

Пенелопа достала из кармана красивые часики и вручила их даме.

— Эй, Элен, принеси кувшин вечернего молока, да поживей.

Пенелопа тряслась от холода, ожидая на пороге, когда ей вынесут спасительную пищу для младенчика. Она схватила кувшин и прижала его к своему телу, будто самое ценное сокровище, она боялась пролить хотя бы каплю.

— Не дольше недели, — холодно молвила дама и дверь захлопнулась.

Четыре раза только что пробили настенные часы. Пенелопа сидела на кровати, прислонившись спиной к подушке, которая служила ей защитой от холодной стены, держа в руках уснувшего ребенка. Она была в сознании, хотя очень хотела спать. Ее мысли бессвязно роились в голове, она не хотела заглядывать в будущее, впереди был только мрак.

Что ж случилось за эту ночь? Будто вся жизнь пронеслась за пять часов: когда она вернулась, то первым делом сварила малышу еду и досыта накормила его, к счастью, это пришлось по вкусу маленькому, и он сытый и обессиленный многочасовым рыданием, крепко уснул; затем она пошла проведать его больную мать. Близкая подруга Сары уже покинула комнату. Бедная женщина была предоставлена сама себе и на милость Божью, ее состояние по-прежнему не улучшалось. Нельзя винить миссис Гронит в бездушии. У нее тоже была семья и дом, а еще она помогла своему мужу-лавочнику вести их семейные дела.

Пенелопа сделала все возможное, чтобы облегчить страдания больной. Она прикладывала ей холодный компресс, поила водой и микстурой, пустила кровь, помешивала угли в камине, дабы огонь не погас. Затем она заглянула к Дороти. Больная девочка тяжело дышала, ее голова была очень горяча. Она лечила ее так же заботливо, как и мать. Пенелопа просидела у ее кровати битых два часа, пока не убедилась, что девочке получше. Перед сном она решила еще раз заглянуть в комнату матери, дабы смочить компресс. Убедившись, что все в порядке, она повернулась, чтобы выйти, как вдруг услышала слова:

— Мисс… — еле слышно шептала больная, — мисс…Эсмондхэйл…

— Да, Сара, — ответила Пенелопа — я здесь.

Сара пришла в себя, может быть ей стало лучше. Ее блуждающий взгляд не мог остановиться на какой-либо точке. Пенелопа присела около нее, больная заметила ее и с трудом повернула голову.

— Мисс…Эсмондхэйл, как мои дети? — чуть слышно произнесла она.

— Малыш Джозеф крепко спит, Дороти — тоже, — с вымученной живостью молвила Пенелопа.

— Я спала, мне снилось, будто слышу, как малютка плачет.

— Вам это приснилось, — успокоила Пенелопа.

— С ним все в порядке?

— Да, он в порядке — крепыш, поел и уснул довольный жизнью.

— Правда? — успокоилась Сара, глядя на Пенелопу.

— Да, да, — подтвердила та.

— А Дороти? Как Дороти?

— Ей лучше.

— Она… я слышала ее кашель.

— О, она кашлянула раза два, и то от волнения за вас.

Пенелопа сделала непроницаемый, спокойный, уверенный вид, чтобы не выдать, как, собственно, обстоят дела. Больной не нужно волноваться, это не пойдет ей впрок.

— Спасибо, — тихо ответила Сара, — мисс… Эсмондхэйл — вы наша благодетельница.

— Да бросьте, я лишь немного за вами присматриваю, мне не тяжело, это ведь, знаете, сейчас мое призвание — помогать приболевшим людям. Вот вылечу вас, тогда пусть мистер Кроссел знает, что я кое-чему научилась.

Сара попробовала улыбнуться, эти бодрые речи безмятежной, на ее взгляд, Пенелопы понемногу успокаивали ее тревогу.

— Вылечите меня — нет.

— Почему нет? Вот выздоровеете, тогда сядем с вами в моей комнате за чашкой горячего кофе, я вам поведаю, как я обучалась шить больного, посмеемся от души, особенно как сердился Кроссел.

— Нет… мисс Эсмондхэйл, не обманывайтесь, я чувствую…. — она была очень слаба, чтобы так долго говорить.

— Вы чувствуете слабость, ибо я пустила немного крови.

— Нет, я чувствую свой…конец.

— Конец? Нет, вы еще молоды и бросьте свои шуточки.

— Это не шутки… — она тяжело вздохнула

Пенелопа, как могла, приободряла ее, но такие бодрые, веселые, бойкие речи стоили ее сознанию больших усилий. В душе она рыдала.

— Мисс Эсмондхэйл… — заговорила Сара, — смилостивитесь над моими детьми, не бросайте их, прошу вас. Пообещайте, заботится о них, больше мне не к кому обратится…

— Бросьте, вы выздоровеете — будем опекать их вместе.

— Вы неисправимая девушка, — улыбнулась Сара — вы так обманываетесь — обманываюсь и я, пообещайте не бросать моих малюток, прошу…

— Почему обманываюсь, я верю — вера моя крепка. Но, я вам обещаю сделать все возможное в моих силах.

Сара была весела и спокойна: речи подруги немногое приободрили. Она попросила лишь выпить воды и уснула.

Спустя час она была мертва. Пенелопа просыпалась несколько раз и наведывалась ко всем больным, и обнаружила, что Сара — похолодела. Тогда Пенелопа упала у изголовья и залилась горячими, но беззвучными и горькими слезами.

Вернувшись в комнату, она взяла Джозефа на руки и прижала к себе, так нежно, как никого еще в своей жизни. Она плакала, глядя на беззащитного кроху, оставшегося без любящих людей, горе-отца она в расчет не брала. Пенелопа не могла объяснить те нежные чувства, которые проснулись в ней и нахлынули с особой силой, именно сейчас в этот роковой час. И не могла оставаться безучастной, видя страдания малютки, сейчас наша героиня не пожалела бы жизни, чтобы ему помочь.

И вдруг ей открылась истина ее бесполезной жизни, такое просветление приходит в часы расплаты, в минуты сотворения из никчемности, человека более возвышенного над своими проблемами; все время, потраченное на то, чтобы заботиться лишь о себе и своих потребностях, было выброшено в пустоту. Она была совершенной эгоисткой — изводила учителей и гувернанток, сестру обижала, мать не хотела слушать. Не давала никому спокойствия, даже Фредерику, который по своей доброте потакал ее прихотям. Эта кара справедливо назначена ей, чтобы показать, что живя праздно — мы забываем о тех, кто нуждается в самом необходимом; мы тратим деньги бесполезно, а могли бы помочь людям, которым они нужны, чтобы выжить. Даже эти месяцы под кровом клиники, девушка считала лишь сном, который на миг овладел ее телом, стоило только проснуться. Как она страдала по прежней жизни, по тем минутам, когда просто пролеживала на диване, и чему они ее научили? Что дали ей двадцать пять лет суетности, подготовили ли они ее, закалили. Просто чудо, что они богаты, их благосостояние стабильно и все о чем надо печься — это призрачное веселье, но а если бы на миг они разорились, и дочерям пришлось бы идти в гувернантки, чтобы раздобыть средства к существованию, чем бы тогда помогла ее прежняя жизнь? Теперь Пенелопа поблагодарила мать за этот урок, который она получила. Как же горячо девушка раскаивалась, как просила прощения у всех, всех, кому когда-либо насолила и причинила боль.