Пенелопа рассмеялась, слушая все это:

— «Хорошую и услужливую», я бы сказала — непутевую и бестолковую.

— Милен врать не будет, хотя я искренне ей соболезную, работать на такого хозяина, с таким взрывным характером, тяжело ей приходится.

— Нет, то есть, если приноровиться, то он не таков уж и тиран.

Ночью Пенелопа вспоминала то памятное Рождество, когда они с доктором, наконец, поняли друг друга и приоткрыли свои души. Если бы ее не отозвали домой, что бы было в этот раз? Он частенько злился на нее, но в тоже время им бывало и весело. Когда мистер Кроссел, пребывая в отличном настроении, делился своими жизненными замечаниями, Пенелопа невольно вспоминала беседы с отцом, но только до смерти Фредерика, ведь сейчас он уже был не такой, как прежде и, казалось, отстранился от своей дочери. Она закрыла глаза, все еще улыбаясь от прекрасных воспоминаний.

Утром, пораньше поднявшись со своей теплой мягкой постели, она решила немного привести себя в порядок, правда с ней была ее горничная Тесс, но привычка одеваться в одиночку, казалось, глубоко укоренилась. Когда молоденькая служанка вошла, Пенелопа уже была причесана и наполовину одета, оставалось лишь выбрать платье и закрепить прическу.

— Моя госпожа! — испуганно проговорила Тесс и бросилась помогать мисс Эсмондхэйл. Поначалу барышня не хотела прибегать к ее помощи, ведь неопытная служанка сильно долго возилась с ее прической и постоянно что-то поправляла. Но сейчас вынуждена была уступить и задержаться на целых полчаса, прежде чем была полностью собрана. Она собиралась выйти на прогулку перед завтраком, подышать свежим морозным воздухом, в одиночестве пройтись по унылой аллейке и постоять возле огромного тополя, возвышающегося у ограды. А еще ей хотелось подумать о своей жизни, чтобы никто не нарушал ее мыслей, но, к сожалению этого не случилось, и волей случая она вообще не выходила в сад.

Марианна также оказалась ранней птицей, она была энергичной женщиной, в ее волевом, но добродушном характере, жила притягательная сила, к которой тянулись многие менее слабые личности. Пенелопа уже чувствовала ее на себе, ей отрадно было просто знать, что такой удивительный человек — ее хорошая знакомая, с которой она коротает эти унылые зимние дни. Но миссис Саливер была востребованной и другими людьми, в ее округе многие дамы приезжали к ней за советом и поддержкой, она владела той необыкновенной силой, которая подчиняла людей, но они корились ей добровольно и были счастливы укрыться под ее тенью. Праздники были в разгаре, но будничные дела заставляли Марианну принимать гостей и арендаторов, а также вести переписку с клерками и управляющими, и многими влиятельными людьми этого графства. Тем не менее, она осталась прекрасной хозяйкой, и уделяла детям и своей гостье свое драгоценное время.

Дороти училась читать, она усаживалась поудобней на диване, подкладывала под себя несколько подушек, и, подогнув ноги, внимательно повторяла буквы. Ее тетушка гордилась такой одаренной племянницей и, по возможности, каждый раз ее хвалила после занятий. И Джозефу также доставалось много внимания, он целеустремленно ползал и подымался на ноги, падал и снова подымался, неумело ковылял, и падал в объятия своей няни. Тем временем Пенелопа изучала весь дом, на протяжении нескольких часов бродя по коридорам. Она восхищалась непритязательной простотой и продуманностью окружающих вещей, казалось, ничего лишнего, все расставлено по своим местам, и все радует глаз. Даже ее просторная комната, не нагроможденная кучей мебели и безделушками, пришлась по вкусу: просторный гардероб, комод, шифоньер и даже маленький чулан; бювар, заполненный необходимыми вещами для письма, три книги и рабочая шкатулка; угловой столик на котором разместились два кувшина, чистые, хрустящие полотенца приятного голубоватого цвета и душистое мыло, а больше ничего не требовалось для комфортного времяпрепровождения. Слуги сверхучтиво относились к ней, невзначай она спросила Тесс, нравится ли ей здесь и доброжелательны ли служащие?

Молоденькая служанка сказала, что по приказанию миссис Саливер все слуги пытаются угодить приезжей гости и ее горничной, поэтому в этом доме все рады услужить и помочь ей. Но потом добавила:

— Только вот одна служанка очень вас боится, я как-то подслушала, как она жаловалась посудомойке, что страх как не хочет попасться вам на глаза.

— И что же? — спросила удивленная Пенелопа.

— Не знаю, госпожа, в кухню вошла экономка, и они тут же прекратили шептаться. Но она здесь новенькая, потому как строгая миссис Чённис указала ей на это обстоятельство несколько раз. Также она сказала, что если бы не доброта миссис Саливер, то она так и оставалась бы гнить в грязном городе за мизерное жалование под руководством своей предыдущей жадной хозяйки.

— Вот как, меня, конечно, это мало волнует, но было бы довольно интересно узнать, почему же эта служанка меня так боится?

— Ну няня как-то упомянула, что она приехала из того города, где вы проживали последний год, но больше я ничего не знаю.

Пенелопа, впрочем, заняла голову более приятными мыслями, которые вытеснили даже обычное любопытство. Теперь ей хорошо: друзья, как нельзя кстати, скрасят все последующие праздники.

ГЛАВА 3. Лондон

Что ж, на этом мы временно попрощаемся с нашей героиней и мысленно вернемся назад в прошлое и окажемся в одном экипаже вместе с миссис Эсмондхэйл и Джулией направляющихся в Лондон.

Несколько часов тряски по ухабистым дорогам и постоянное понукание лошадей кучером немного раздражали Диану. Ее гнетущие мысли проносились в голове и не могли найти достойного выхода. Она угрюмо молчала и предавалась глубокомысленным размышлениям, и лишь тоскливый холодный зимний день, был ее безмолвным собеседником. Джулия решила не беспокоить мать, у нее и самой было нелегко на душе, она все еще была рассержена на сестру. Но если дочь злилась из-за джентльмена, то мать была не расположена из-за бесконечной любви к своей «малышке Пенни» ее отца. Он был несколько резкий человек, и все что бы он ни приказал, должно безоговорочно исполняться его домочадцами. После шести лет свободной жизни, его жена отвыкла только лишь подчинятся, она научилась и повелевать, теперь ее угнетало даже незначительное безапелляционное вмешательство мужа. Я не хочу сказать, что это была настолько бессердечная женщина, что не любила свое дитя. Нет, она делала огромные попытки полюбить свою старшую дочь, но ее сходство с отцом оттолкнуло Диану и воздвигло непреодолимую пропасть. Эти глаза, взгляд, упрямый характер, даже выпячивание нижней губы и лукавая усмешка — все это как картина, списанная с Джейкоба, она его не любила, ее выдали замуж за постороннего человека, чуждого ей, который был достаточно обеспечен. Старшая сестра сделала более блестящую партию, а у нее оказался только этот выход. Но, Фредерик — ее дитя, он так не похож был на отца, она его горячо любила, и Джулия не похожа на отца, они созданы, чтобы утешать, но Фред умер.

Возможно Диана и сама вскорости смилостивилась бы, и отозвала Пенни домой в ближайшее время, но теперь вынуждена была это сделать не по собственной воли, а по принуждению. Всем своим знакомым, удивляющимся, что старшая дочь отсутствует, дама рассказывала, что отправила ее в Шотландию, по желанию девушки ухаживать за престарелой теткой, которую та якобы обожала. Это была сущая ложь, но она красиво прикрыла ужасающую правду о семье Эсмондхэйл, чтобы оставаться такой же благочестивой леди в глазах остальных.

Она взглянула на Джулию, которая сердито всматривалась в вечерний пейзаж. Глаза Дианы словно выцвели от многочасового рассматривания мелькающих деревьев и кустарников, даже круги проступили и веки отяжелели. Их просторный экипаж подъезжал к Майденхэду. Миссис Эсмондхэйл решила остановиться и заночевать в городской гостинице «Три Уолтера», а на следующий день пересесть на поезд и так добраться до Лондона. Это была пока еще небольшая железнодорожная ветка, курсирующая от Паддингтона до дороги Епископа (Вестминстер).

Узнав, что Пенелопа вернется в Фортенхолл, Диана поспешила отослать письмо сестре, предполагая скорый их визит в Лондон.

Дом Леди Файнел на улице Оксфорд-стрит, Джулия всегда считала настоящим королевским дворцом, колыбелью утонченного аристократизма и светского величия. Особенно это ощущение усиливалось, когда барышня прогуливалась по огромному холлу на первом этаже, подымалась по широкой главной лестнице, покрытой ярким кроваво-красным ковром и уставленной различными скульптурами греческих богинь. Казалось, каждый звук в этом особняке отдавал эхом, которое отражалось от мраморных колон, гладкого сверкающего пола и безмолвных изваяний.

Первый этаж напоминал Джулии картинную галерею, которые частенько любила посещать ее мать. Самое почетное место было отведено для портрета нынешних хозяев: молодая Леди и ее муж уже в несколько преклонном возрасте. В глазах Эммы читалось довольство своим положением, ну а Сэр Магнус Файнел, как всегда, хмур, неулыбчив и зол.

«Интересно он хоть когда-нибудь был счастлив или доволен?» — пронеслось в голове мисс Эсмондхэйл. Сколько она себя помнит, посещая этот дом, ее дядюшка (если ей позволено так его величать), всегда пребывал в скверном настроении и мало обращал внимания на родственников второй жены. Его приветствия ограничивались холодным кивком и возможно парой фраз о лондонской погоде. Но даже такой расклад не отпугивал Джулию, она с самого первого дня пребывания в этом доме, мечтала оказаться на месте своей тетки и так же гордо и почетно взирать с фамильного портрета на восхищенных потомков. И как схожи они были в этот момент, у Джулии был тот же оттенок волос, что и у Эммы, доставшийся ей от сэра Мориссона — деда Джулии. Тот же цвет глаз, та же горделивая осанка, нет, она просто обязана войти в светское общество, ибо жилка утонченного аристократизма протекает в ее крови.

Младшая мисс Эсмондхэйл с великим почитанием относилась ко всей семьи Файнел, даже к своему кузену, которым пренебрегла ее сестра, да и вообще, одно упоминание о нем вызывало у Пенелопы приступ безудержного смеха. Да, он несколько неуклюж, зато родовитый наследник огромного состояния, роскошного дома в фешенебельном районе столицы, да еще и холост ко всему прочему. С этого следовало, что все недостатки его внешности, манер и характера искупались положением в обществе, которое он займет после смерти отца.

По приезду, тетка очень удивилась столь поспешному визиту, который нанесла ей сестра с племянницей. Она ожидала их лишь в середине января. Но, несмотря на такие неудобства, Эмма казалась безгранично довольной, что заполучила такое общество.

— Что-то случилось? — спросила она, как бы между прочим, когда принесли чай.

— Изгнанная мною дочь вернулась домой, мистер Эсмондхэйл потребовал от меня такой жертвы.

Эмма поставила чашечку на блюдце и спокойно ответила:

— Диана, твой случай не самый худший — вернулась домой твоя родная дочь, которая вынуждена будет подчиняться тебе, а мне придется терпеть проделки миссис Майерсон.

— Она…? Приедет?

— Да, погостить у отца две недели.

— Эмма, бедняжка, как тебе не повезло.

Мой читатель, если ты не догадался о ком идет речь, я напомню — о зловредной мисс Файнел, которая теперь именовалась миссис Майерсон. Она должна была появиться через три дня и погостить в отчем доме две недели. Сэр Магнус накануне получил от нее внушительных размеров письмо, около часу изучал его содержание, закрывшись в кабинете, а жене сообщил кратко о приезде.

Сегодня за обеденным столом, Джулия и Диана встретились с этим достопочтенным господином. Мисс Эсмондхэйл в его присутствии испытывала легкое замешательство, старалась казаться еще более лучшей, чем была на самом деле. Боялась его изучающего взгляда, бледнела всякий раз, как он останавливал свой острый взор, излучаемый из-под бровей, сверлящий ее до самых костей. Говорил мало, почти все слова составляли приказы для прислуги или рекомендации жене, в этом доме он был король и император, никто из родных не осмеливался ему возражать.

Наконец подали десерт, обеды и ужины в этом доме длились очень долго, пока хозяин не закончит, никто не осмелится встать из-за стола и удалиться. А ел он, как многие пожилые люди, с черепашьей скоростью — долго рассматривал преподнесенное ему блюдо; подносил ложку с супом, принюхивался, рассматривал, изучал вкус во рту. Джулия, как завороженная, украдкой наблюдала за его движениями; леди Файнел и Диана вообще подолгу не притрагивались к еде, имели возможность перемолвиться парой словечек, расхвалить повара или поделиться дельными замечаниями и советами. Казалось только Мориссон (кузен Джулии) получал удовольствие таких затянувшихся трапез, за это время он поглощал огромное количество еды, до той степени, что его живот выпирал из-под жакета, ни один тугой корсет не в силах был скрыть этот изъян.