— Мистер Майерсон, вы меня искали? — настороженно, голосом полным надежд и опасений, с кокетливым огоньком в глазах, присущих ей даже в самые волнительные минуты нахождения наедине с мужчиной (негласно провозглашенным ее возлюбленным), обратилась барышня, прижимая руку к животу, чтобы подавить ненужную слабость тела.

— Я знал, где вы. Если мне нужно отыскать кого-нибудь в огромном доме, я подобен псу — сразу ощущаю, где есть присутствие человека, не отворяя лишних дверей.

— Вы хотите мне что-то сказать? — она сама подводила его к нужным речам, стараясь пока удержаться на краю пропасти, но с большим нетерпением ожидая развязки — страстного разговора двух помолвленных людей.

— Я многое хотел сказать… — Руперт многозначительно провел указательным пальцем по подбородку.

— Так не томите же…

Он помедлил, Джулия с жадностью заглядывала ему в глаза, пытаясь отыскать их выражение, которое присуще в минуты признания. При этом девушка забылась, потеряв осторожность подобной вольности.

— Мисс Эсмондхэйл, вы знаете, какое чувство я испытываю по отношению вас, я… намерен жениться через три недели…

Джулия приоткрыла ротик от удивления, ее возлюбленный имеет намерения очень серьезные. Да Господи, разве ж она не готова повенчаться хоть завтра на заре. Правда теперь хлопот с платьем прибавится, да и своих родных придется оповестить в кратчайшие сроки, но даже пусть времени в обрез, она от этого не станет менее счастлива.

— Такое сладостное томление в ожидании, моя будущая жена — жемчужина, которую я разглядел среди моря ракушек, и которой хочу завладеть, пусть она не так красива, как иные и старше меня на пятнадцать лет, но драгоценность не имеет возраста.

— Что?! — перебила его Джулия, от удивления, когда досказал до конца, но перед этим чуть не выпалила: «Я согласна».

— Да, да, мисс Вайден дала мне свое согласие, совсем недавно она стала богатой наследницей, но предпочла скромного джентльмена всем светским львам, по сути, кутилам и транжирам…

— Этого не может быть!? Вы не любите ее, вы любите…

Он прикрыл лицо рукой и расхохотался:

— Ах, бедное дитя, вы полагали, что я пришел в этот час, чтобы броситься перед вами на колени, умоляя выйти за меня? При этом раздавать клятвы о вечной любви к вам? Будь у вас за душой пятьдесят-шестьдесят тысяч фунтов и достойная репутация, а также высокородный отец, а не выходец из коммерсантов. Но вы не можете мне предоставить ни того, ни другого.

Слезы горечи потекли по щекам. Во взгляде Руперта пробежала искорка презрения:

— Мисс Эсмондхэйл, мне так смешно наблюдать за вами, вы слепы — делите людей на равных себе, перспективных и недостойных вашего внимания. А ведь в жизни, независимо от титулов, есть просто хорошие, сносные и негодяи, но вы никогда не задумывались над этим. Вы спросите, почему я тут распинаюсь перед вами, да просто надоело уже играть эту роль, изображая простофилю владеющего вашими чувствами, вы так наивны, живете только своей придуманной правдой, которая есть самообман. Мой вам искренний совет — поезжайте домой и выходите замуж за какого-нибудь деревенского простака, пройдет время и вы, возможно, ощутите себя счастливой. А мой удел — Лондонское общество, мы с матерью по праву рождения заслуживаем вращаться в светских кругах, нежели этот пьяница и недотепа Мориссон, ибо мы лучшая кровь Файнелов, — он сделал минутную передышку, его ораторские способности впечатляли.

— Я спокойно могу претендовать на место деда среди наших общих знакомых, а не прозябать в загнившей провинции и корить себя за то, что женился не по разуму, — снова это его дьявольская улыбка — хотя вы мне нравились: красивая, воспитанная, увлеченная моей персоной, но, прощайте.

Джулия прислонила окоченевшие руки к пылающим щекам: все это время, изображая влюбленного, он дергал за невидимые ниточки, превращая в свою марионетку. Молнией забежала в свою комнату и заперлась на засов, дабы никто не смог проникнуть в ее обитель и застать разбитую горем, зареванную, угнетенную своим ничтожеством.

Коль скоро наступил финал этой любвиубивающей сцены, как домой вернулись Эмма, Диана и неугомонная Элисон, уж в который раз пересказывающая свои переживания и ощущения от этого представления. Леди Файнел немедля потребовала чаю с мятными каплями к себе, Диана решила в первую очередь проведать хворающую дочь, но комната оказалась заперта, и никто не ответил на ее призыв:

— Наверное, спит, — кивнула сестра, жестом приглашая Диану в свою опочивальню.

— Эмма, а как твое самочувствие? — поинтересовалась миссис Эсмондхэйл, разливая чай и расставляя тарелки с десертом.

— Я разбита, я ожидаю подвоха, уж слишком все хорошо и спокойно, но подрезанное седло это неспроста. Не верится мне, что оно само порвалось, пусть как не утверждал обратное полисмен.

Вошла горничная и камеристка, обе служанки принесли огромный стеклянные таз, напоминающий чашу, налили туда теплой воды, набросали лепестков роз, брызнули пару капель лавандового масла. Тем временем у Дианы в руках оказалась маленькая бутылочка с сухими цветками жасмина, которые она добавила в чай. Эмма опустила в сосуд свою руку и начала монотонно плескать пальчиками воду, периодически захватывая лепестки розы. Вот уже несколько лет она периодически погружала свои пальчики в воду, чтобы успокаивать свои расшатанные нервы по предписанию модного столичного врача, практикующего восточную медицину. Так же к ее услугам были курительные палочки, ароматические подушечки, различные благовония и многое другое, что не позволяет нам открывать врачебная тайна. И пусть мистера Бейлора называли шарлатаном его коллеги, но отбоя от клиентов он не имел. Теперь дамы могли полностью предаться разговору, который так и вертелся у обоих на языке.

— Предчувствую, что это все проделки Руперта с подачи Элисон. Мне-то доложили, как часто он прохаживался мимо чулана с дамскими седлами.

— Но как он мог знать, где чье седло?

— А это уже постаралась Элисон. Она ведь так внимательно навострила уши, когда я раздавала распоряжения лакею, относительно поездки. И не исключено, что упомянула о моем любимом седле, обитом красной замшей. Это заговор, моя дорогая Диана, видимо неподражаемая миссис Майерсон желает от меня избавиться.

— Эмма, не говори мне такие страшные вещи. Теперь я буду точно опасаться за нашу безопасность.

— Моя племянница оказалась случайной жертвой по стечению обстоятельств. Мориссон сказал, что Руперт так спохватился, когда она пришпорила лошадь, и словил ее практически на лету. Жаль, что мой сын не умеет подмечать всех мелочей, например, выражение Элисон в этот момент. Но это еще не конец… — она снова позвонила в колокольчик.

Вошли две горничные и отнесли ее «Чашу спокойствия», тем временем разговор дам уже касался мелочей — они заговорили о светском приеме и о путешествиях:

— Мне нужно куда-нибудь уехать, — заговорила Эмма, — во Францию или Италию, посетить Рим, Венецию или Флоренцию… Я так устала видеть каждый день Элисон, а сколько еще она будет так безнаказанно отравлять мою жизнь.

— Я бы тебе порекомендовала Флоренцию, сестра. Этот город ничем не уступает Риму, тебе должен понравиться пейзаж Северных Апеннин и реки Арно.

— О да, я поеду туда… Приобщусь к родине Ренессанса, увижу собор Санта-Мария-дель-Фьоре, баптистерию Сан-Джованни. Поговаривают, что восточные ее двери называются «Райскими вратами». А сколько же там картинных галерей! О, Рафаэль, Тициан, Микеланджело, я буду созерцать ваши творения, и видеть мир вашими глазами.

Казалось, эта идея завладела Эммой, которая уже видела себя в муслиновом платье и соломенной шляпке под ажурным зонтиком, осуществляющая прогулку улицами Флоренции, прохаживаясь по набережной Арно и всматриваясь в величие Апеннин.

— Я возьму с собой Джулию, пусть развеется и выбросит из головы весь этот ужас… Надеюсь, ты не будешь возражать, Диана.

— Ну, конечно же, нет.

— А после, я познакомлю ее с семьей Бедферов, их два сына холосты, попробуем выдать Джули замуж, что-то она уже засиделась в невестах.

Их комнаты были уж очень далеко от опочивальни Джулии, которая переносила тяготы унижения в одиночестве, проливая горькие слезы. Барышня была сломана душевно настолько, что ощущала по всему телу ломоту и физическую боль в груди. Но ближе к рассвету дала себе немного отдохнуть. С утра она неважно себя чувствовала, круги под глазами и припухшие веки выдавали ее ночную скорбь за утраченными надеждами. А ведь ей придется пережить этот день и все последующие до отъезда домой. Нужно убедительно упросить матушку поскорее покинуть этот дом и Лондон, и возвратится в Фортенхолл, только там она найдет покой. Самым страшным ей представлялись последующие встречи с Рупертом, его насмешливый взгляд, его коварство и презрение, и Элисон, которую, она теперь буквально презирала. А еще страх, что этот разговор может стать известен среди обитателей этого дома.

Это было утро смирения: смирения для бедненькой молоденькой камеристки, которая вращалась возле своей госпожи, смирения Джулии, осознавшей свою главную ошибку. Пришлось приложить успокаивающие примочки на глаза и подобрать платье, настолько бесцветное, насколько это позволяла лондонская мода. Когда внешний вид барышни был приведен в соответствии ее положению, в дверь забарабанили довольно громко, от чего в голове застучали молоточки. Горничная леди Файнел, раскрасневшаяся с отдышкой, доложила, что мисс Джулии немедленно нужно появиться в гостиной.

«Нет! Только не это, неужели сейчас все раскроется?»

Джулия вошла, едва сдерживая волнение. Вокруг сэра Магнуса собрались все представители этого славного рода: мать и тетка выглядели особо бледными, Элисон казалась немного возбужденной, сэр Магнус вообще никогда не менял грозное выражение, морщинистого лица, Мориссон же просто безучастно сидел в кресле у камина с бокалом вина, вперив вялый взгляд в одну точку. А где же был Руперт? Ах, вот он, в самом дальнем углу с утренней газетой в руках, скрывающей его лицо.

— Mademoiselle Juliet, — вкрадчиво заговорила Элисон, подобно пауку, плетущему свою паутину, — вы сегодня чрезвычайно бледны, вам плохо? Я бы посоветовала вам отдохнуть у себя, но раз уж вы спустились, я поведаю вам одну новость.

— Я…я… — всего-то и могла вымолвить Джулия.

— Как забавно, — рассмеялась Элисон, — Приятно порой встретить в Лондоне хорошее общество, вот на днях случайно столкнулась с мистером Фиджером, вы ведь помните его, мисс Джулия?

— Да, я имела честь быть его знакомой, — дрожа от страха, выговорила Джулии.

— Он тоже вас не забыл, а еще я ему премного благодарна, он ведь открыл мне глаза на некоторые обстоятельства, которые вчера подтвердились.

Мисс Эсмондхэйл была в предобморочном состоянии, но Элисон продолжала не щадя бедную девушку:

— Мистер Фиджер всегда имел репутацию человека достойного и честного. И всегда был рад свести знакомство с особами благородного происхождения, и всегда был уверен, что особы эти лишены корыстолюбия, честны и возвышенны. А сейчас он страдает, ибо репутация его пострадала от одного небольшого скандала, связанного с коварством сестер Эсмондхэйл. Да, да, так он мне и говорил, сначала я ему не верила, но доводы, приведенные этим господином, не вызывали сомнений. Но даже после такой задушевной беседы, я не могла подумать о вас, моя милая Джулии, ничего плохого, мне казалась невероятной ваша испорченность и дурнота намерений, если бы вы чуть не испортили счастье моего сына не далее как вчера вечером.

— Elle est bonne celle-la[14], — не выдержала Эмма, — но мои уши далее не намеренны это слушать. Она демонстративно направилась к двери, призывая последовать Диану, которая была более ошеломлена подобным заявлением Элисон.

— О, уважаемая матушка, я же еще не досказала до конца, прошу уделить мне еще парочку драгоценнейших ваших минуток.

— Эмма, сядь! — властно приказал сэр Магнус.

Его жена подчинилась, явно негодуя, что ее так унижают.

— Видите ли, — продолжила Элисон, явно получая от этого разговора не скрываемое удовольствие, — мой сын вознамерился жениться на высокородной мисс Вайден, но ваша племянница вообразила, что это брак по расчету и поэтому Руперт не имеет права искать счастье с другой, коль не сделал предложение ей.

Далее терпеть такую клевету Джулия уже не могла, она резко вскочила вся в слезах и гордо заявила:

— Ничего подобного! Вы лжете, я такого не говорила, — потом может быть постыдилась себя и села обратно.

— Mademoiselle Juliet, я лишь спасаю честь и репутацию своего Руперта, как некогда поступила ваша мать.

— Вы унижаете меня своей ложью, — барышня глазами искала поддержки хоть у кого-то из сидящих в комнате, она с мольбой в глазах посмотрела на тетушку, на мать, которые теперь были белее белого; на Мориссона, которого не волновало ничего, что не касалось его особы.