Эрика Легранж - Перемены неизбежны

— Прискорбно, — заметила Пенелопа, выдохнув.

На следующий день, она веселенько беседовала и с мистером Джонсоном, хотя все же злилась на сверкающие стеклышки, и с Генри, усвоив, что ее душевному спокойствию ничего не угрожает, поскольку тайна покоится далеко отсюда.

— Слушай, Генри, ты решил оставить старый фасад?

— Да, Чарли.

— История это все хорошо, и я сам к ней неравнодушен, но ты бы рискнул обратиться к столичному архитектору?

— Я не гонюсь за модой.

— Мисс Фея и чаровница, а вы как думаете? Повлияйте на моего друга, он вас послушает.

— Я люблю историю, и если старый фасад хорошо сохранился, стоит ли его портить?

Стеклышки довольно сверкнули, хотя мистер Джонсон сделал вид, что негодует:

— Ах, былые времена! Все хотели каких-либо перемен даже в усадьбах, а ныне молодежи подавай утлое и ветхое.

Генри немного отъехал от ландо и спустя полчаса приблизился к сидевшим, но уже со стороны Пенелопы (она нервничала, только это было необычное волнение и, кажется, щеки порозовели).

— Мисс Эсмондхэйл, — обратился Генри, когда чета Джонсонов, как будто была поглощена осмотром окрестностей прихода Ландбери, — я боюсь, что вы злитесь на меня и это заслуженно мной по справедливости.

— С чего вы это взяли? — удивилась она.

— Не знаю, но вижу, что вы избегаете меня. Возможно, я заслужил это в прошлом… то есть на балу, и искренне прошу прощения.

— Нет. Мы даже не были представлены друг другу, хотя ваш друг станцевал со мной танец.

— Я знаю, как притягателен Гембрил, — вздохнул Генри, — и мое с вами тогдашнее знакомство… мой друг более интересен в общении.

«Или знает…» — всполошилась душа, тогда как на словах это выглядело так:

— Ваш друг — мистер Гембрил — возможно, притягателен и интересен, но на этот счет нужно будет спросить мою сестру, а я с ним общалась недолго и то при таких обстоятельствах…

— Да, да, я понимаю, что бал не место, где заводят друзей, но, кажется, он проявлял к вам интерес.

Пенелопа покраснела, хотя нет — побелела и добавила:

— … как и ко всем барышням, хотя большая часть его предпочтения досталась Джулии.

— Ваша сестра великолепна, она сияла на балу и по праву была признана одной из красоток, как я слышал от мисс Тренд, и не удивительно, что мой друг заинтересовался ею и искал общества лучшей из лучших… хотя порой не тех…

Про великолепие сестры Пенелопа слышала всю жизнь, поэтому внутренне все же разбавила его похвалы некоторыми остротами правды, хотя в этот раз она не разозлилась (теперь лучше понимая сестру), про Гембрила вспоминала с презреньем, хотя больше от его низменности натуры, нежели от ревности или еще каких-нибудь сумасбродных порывов. Конечно, тайна сокрытая матерью, а уж мать ее могла все выставить в лучшем свете, не должна тревожить девушку теперь, но если этот Генри Мартин все знает и нарочно терзает ее нутро, или же это все непреднамеренно?

— Мистер Мартин, а как далеко отсюда ваше поместье? — осведомилась барышня, желая сменить тему.

— Недалеко… — ответил тот, просияв возможностью рассказать о предмете его гордости и от возможности также сменить тему.

— Ну, если и дальше катиться по этой дороге… — добавил более точный Джонсон, стеклышки которого вопросительно рассматривали собеседников уже некоторое время, — то, пожалуй, еще миль шесть, только там сейчас такой грохот, хотя после починки останется еще ой как много старины.

— Поместье верно прекрасное? — улыбнулась гостья.

— Да, — с его красивых губ ответ слетел с улыбкой.

— А вы хотели бы его увидеть? — лукаво сверкнули стеклышки.

— Ну не то, чтобы увидеть…. — замялась гостья.

— О, это было бы славно, — вмешалась миссис Джонсон, — нам обязательно нужно будет выбраться туда и осмотреть поместье, ведь правда, дорогой наш мистер Мартин?

— Конечно, — согласился он.

— Обязательно, — вставил Джонсон.

Затем Пенелопа в сердечном смятении, а ей этого не хотелось показывать, и чтобы эти стеклышки поменьше бы сверкали — поэтому она решила пока собраться с мыслями и немного уделить внимания природе, восхищаясь нежным ее пейзажем. Сразу, не зная никаких местных названий, она сама именовала его шиповниковым раем, хотя почему-то сюда несправедливо привлекли дроздов, а ведь сколько угодно здесь дикой розы: у домов зажиточных фермеров культурные сорта, и в первозданности своей — у дорог и на окраинах. И вот-вот цвет должен был распуститься, много бутонов нежнее на порядок листьев, выглядывали на радость прохожим. Да и фермы казались ухоженными, а их владельцы явно людьми состоятельными, насколько Пенелопа могла судить по встречающимся их коляскам, фургонам и просто прогуливающимся мимо, хоть одежды и были пошиты из недорогого сукна, но обязательно у дам проглядывались ленты, у джентльменов отменные цилиндры и чистые сапоги. Да и рабочих на каждом поле человек по двадцать и много меринов в упряжке.

Поля были все вспаханные и засаженные, много прекрасных угодий под выпас многочисленного поголовья овец, коз и большого рогатого скота. Более детально описания исходили из уст мистера Джонсона, любителя похвастаться своими познаниями в ведении хозяйства в этом краю. Блистая осведомленностью, он изрек, что некий Стингли благодаря напутствиям покорнейшего слуги и друга Чарльза Джонсона, который советовал только беспроигрышный вариант, возымел прекрасный урожай пшеницы, а все потому, что приобрел рентабельные угодья какого-то там Ленсона. В общем, этот Стингли увеличил доход и задумался над приобретением еще и скота. А все это и, только это, благодаря стараниям мистера Джонсона, эсквайра. Хотя последний предполагает, что на этом нельзя останавливаться, новое время диктует новые законы жизни, и если в следующем году проложат новую железнодорожную ветку до городка N, то таким образом расходы на доставку уменьшаться, а вырученные деньги должны пойти на оснащение лучшей механизацией: к примеру, обновить поливалки или плуг. Промышленники ныне сколачивают приличные богатства, если б не эти чудовищные хлебные законы, в этом плане эсквайр был либералом — «Они кощунственно велики, и зачем убивать быстроразвивающиеся отросли за счет обогащения зажиревшихся земледельцев, не желающих шевелить пальцами. Ведь уже давно все знают, что повышение урожая на прямую зависит от усовершенствований…»

— Аминь! — в пылу речи заключил он, не желая наскучить своей гостье и принялся сердито сверкать стеклышками, додумывая недосказанное.

— Но мы отвлеклись от основного разговора, — разгневался Чарльз сам на себя, меняя ход размышлений, — любования окрестностями Белстона и самим домом займет, пожалуй, целый день, хотя это того стоит, там до моря рукой подать и тебе почти девственные угодья и озерцо (правда оно подзаброшенно и напоминает больше пруд). Короче сказать, я основываюсь на том — если наша гостья, милая фея низин Беркшира, желает посмотреть на помпезность, ветхость и первобытность, можно организовать пикник. Я давно обещал запускать воздушного змея вместе с Эдвином и Бетти, а вы прогуляетесь. Ничего особенного мы устраивать не будем, обойдемся холодными закусками, мы ж не обжоры…

— Да, дорогой, хотя я бы отложила пикники в окрестностях Белстона до полной его реконструкции, особенно столовой и людских построек, чтобы выпить чаю, как подобает деревенской аристократии, но этого еще ждать год или более.

— Да, миссис Джонсон, — согласился Генри, а потом обратился к Пенелопе, — мисс Эсмондхэйл, для меня будет честью, если вы посетите Белстон— хаус и все прилегающие к нему земли. Хотя мне еще неловко приглашать туда гостей, но одно ваше присутствие озарит даже Стоунхендж.

— Благодарю, хотя я так мало заслуживаю подобной чести, и если погода и желания собравшихся будут благоприятны, согласна посетить все, что вы пожелаете показать.

— Премного благодарен…. Чарли, мой дом к твоим услугам.

Мистер Джонсон сложил руки на груди и пошевелил пальцами в знак согласия и довольства проделанной работой — все складывается fort bien[20], как говорят французы.

Они катались до самого обеда, а потом упрашивали Мартина остаться и отобедать в Блекбёрд-хаусе и сыграть партию в шахматы с Чарльзом, но он отказался, к превеликому огорчению четы Джонсонов, зато Пенелопа такой его поступок одобрила, уж очень ей как-то неловко в его присутствии.

А после обеда, сославшись на усталость, она поднялась в свои апартаменты, хотя еще раз спускалась на семейную молитву перед сном. Мистер Джонсон немного был огорчен, во-первых, ему не с кем было сыграть партию в шахматы, ни в бридж, во-вторых — провести некий маневр и кое-что выведать, ведь тропки к сердцу быстро зарастают сорняком отчуждения и охлаждения, пришлось довольствоваться ему удовлетворительным чтением Бетти.

В своих апартаментах бродила Пенелопа без сна, в раздумьях, пытаясь разобраться в чувствах: вчера — тревога, сегодня — интерес, смятение…

«Уже и не девчонка, не дебютантка во время первого сезона, а все равно смутилась, стоило джентльмену обратить на меня внимание».

«Это все страх», — внес свою лепту рассудок.

«А может больше…», — нашептывало сердце.

— Я едва с ним знакома, и не так влюбчива, как сестра, или кто другой, — твердо сказала она себе, — мне нужно быть настороже, как бы Генри не оказался таким же красивым негодяем, каким предстал в свое время Ричард.

Приняв решение, сторонится всякого участия, кроме самых необходимых знаков вежливости и учтивости и не более, она даже на всеобщей молитве пожелала себе всякого благоразумия и трезвости ума… и сердца.

«Занятиями полезными мы обогащаем копилку нашей мудрости» — так было написано в одной из книг, которыми Сюзанна занимала вечерний досуг. Пикник к тому времени был запланирован на первое мая, если только дождь не пойдет, мистер Мартин заезжал два раза, чтобы отобедать и один раз согласился выпить чаю и поседеть до шести-семи, чтобы сопроводить Джонсона до его пашен, которыми последний хвастался.

Пенелопа держалась с ним представительно, не проявляя никакого интереса в общении, стараясь лишь поддерживать беседу, но никак не вовлекать собеседника и не предоставлять удобного момента, располагающего к более обоюдному разговору. Это он заметил еще при первом визите после прогулки, ибо тогда нередко заговаривал с ней, но сухие, скучные ответы, или равнодушие к смыслу не ободряло и погашало всякий последующий интерес. Выражение лица джентльмена переменилось, прибыв в прекрасном расположении духа, уезжал задумчивым. Потом два дня не появлялся, а во второй раз его чуть не силком привел Джонсон, возмущенный тем, что о нем забыли и не навещают. В этот раз разговор их был скупее скупого, а в третий и того хуже — поздоровались, обменялись мнениями о погоде, попрощались.

Чарльз негодующе читал газеты, громко перелистывая их и постоянно отдергивая, а Сюзанна принялась вкрадчиво разузнавать, чем заслужил такое невнимание Генри:

— Дорогая Пенелопа, наша жизнь в деревне прекрасна всем, кроме обширного общения, тут мы проигрываем жителям больших городов. Твое появление во многом скрасило наши часы досуга и будничную жизнь, да и мистеру Мартину приятней, когда кроме нас с Чарльзом есть еще собеседники и у вас много общих увлечений…

— Неужели? — удивилась Пенелопа.

— Да, да, мы еще тогда заметили, как только вы были друг другу представлены.

— Ну, возможно, один торжественный вечер у Трендов несколько сплотил нас, а еще общий знакомый, а больше я ничем таким похвастаться не могу.

— О, ты не права, даже в ваших характерах есть много сходства и любовь к старине… и много чего, я уверенна.

— Спасибо, Сюзанна, но я право немного не понимаю, к чему ты клонишь?

— Просто возникло такое чувство, что наш друг чем-то тебе не угодил, и ты его сторонишься.

— Нет, но прилично ли с моей стороны беседовать только лишь с мистером Мартином в угоду ему, пренебрегая хозяевами Блекбёрд-хауса, которые меня-то и пригласили?

— Нет, конечно, но нам с Чарльзом и вместе хорошо, а если еще и гости довольны, то счастье переполняет нас сполна…

С этого разговора Пенелопа вынесла, что своей загадочной отстраненностью вызовет больше ненужных домыслов и разговоров, чем ей хотелось, поэтому во время пикника барышня первая проявила заинтересованность и подошла к Генри:

— Мистер Мартин, вы живете в прекрасном месте, мне конечно бесконечно дороги все стежки и ручейки моего родного Беркшира, но здесь я наслаждаюсь и наслаждаюсь каждым ярдом, милей этого края.