— Джулия у Файнелов? — удивилась Пенелопа, хотя заинтересованность ее не могла быть удовлетворена, поскольку общественность мало знала, что на самом деле творится за стенами подобных домов. Распечатав конверт, прочла короткое извещение:

«Пенелопа, ты должна немедленно приехать в Лондон, дядя умер и через несколько дней похороны. А поскольку по счастливой случайности мне встретился мистер Джонсон, в доме которого ты живешь, взяла на себя смелость и поручила ему доставить это послание»…

ГЛАВА 6. Падение «Стоунхенджа»

Торжество власти в умах и безмерная вера в могущество империи: диктовка морали и подавление человека как человека — все это и новый виток прогресса; все это и провозглашение героями государства отнюдь людей не мужественных, составило главную идеологию XIX века. И что такое костяки, сводчатые столбы поддерживающие могущество золотом и влиянием, и что они такое, когда эти нерушимые монолиты постепенно обрушивались с трона могущества и падали, как простые смертные?

Но эти столь высокие материи нужно преподавать не писателям, а ученым, которые зарабатывают своими высокопарными лекциями себе на хлеб. А бедным писателям останется разве что продолжить свое обыденное повествование.

Пенелопа Эсмондхэйл никогда не годилась для серьезного ученья, поэтому мысли ее имели самый, что ни есть, прозаический характер. Не питая никаких особых иллюзий, барышня прибыла на Оксфорд-стрит еще под влиянием южных ветров. И равнодушие высокопоставленных родственников, которое сопровождало приезд девушки, уже не удивляло: Джулия и миссис Эсмондхэйл спустились к ней по прибытию, но Диана сделала это скорее, чтобы образумить свою дочь с первого шага.

О, родовое гнездо серебра и золота, шелка и парчи, картин и утонченного аристократизма — некогда взлелеянное тщеславием — чем станешь ты теперь, когда сэр Магнус оставил тебя, его бренное тело и мраморный склеп не станут твоими союзниками? Но как живые распорядятся твоею судьбою? Он умер. Смерть его была самой обыденной: простудившись на свадьбе, но послав врача ко всем чертям, угасал, несмотря на весну, и погожим майским деньком навеки расстался с этим миром. Упокой душу его нераскаявшуюся, ибо кроме Всевышнего теперь никто о ней и не вспомнит.

Леди Файнел, облаченная в траур, как и подобает безутешной вдове (но разве была она безутешна или хоть сколько горевала вообще?), молчаливо принимала соболезнования. Каждый час на серебряном подносе дворецкий приносил ей письма: их было много, но искренности в них, если сложить все слова и предложения — крупица. Госпожа ныне была немногословной, никто и не пытался потревожить ее, но только не с горем делила она свой досуг, другие, далекие от погребальной церемонии, мысли занимали голову — госпожа с долей злорадства, лишь скрытой пеленой церемониальности, размышляла о чем-то…

Пенелопа не годилась стать тем исключением, которое порой возникает неожиданно, но даже в такой ничтожности, помогает осознать свои ошибки: при таких обстоятельствах их можно было считать посторонними людьми. Можно сказать, во-первых, девушка приехала ради приличия быть на похоронах дяди, во-вторых, брать на себя обязанности сердечной собеседницы не входило в ее планы. В этом случае Джулия была роднее, тетушка простила ее глупость и наказала устным предупреждением (считая, что пару пропущенных балов, а также упущенная превосходная партия со старшим Бедфером научат девушку послушанию).

Дом казался особенно мрачным и не только потому, что слуги и хозяева придерживались траура, но и потому, что из молодежи тут были только сестры Эсмондхэйл (давно признанно, что молодость украшает даже уныние). Мистер Файнел — а отныне сэр Мориссон — уехал, чтобы осмотреть законные владения и разобраться в делах, и никакие уговоры обождать, не остановили его от опрометчивого решения, ни благоразумие руководило им, другой его враг, к которому тянулись тайные помыслы, стал теперь советчиком… Но разве характер его не был известен ранее, можно подумать, будто эгоист и скряга расщедрятся на пожертвования для нуждающихся, а пьяница и вор станут праведными людьми?

Вот так, навскидку, обстояли дела в доме, где всегда попиралась чистота души, мягкость характера и врожденное чувство справедливости. И в тот день, когда придерживаясь всех традиций похорон, родные и близкие, тем не менее, не проронили ни слезинки, душа отпрянувшая из тела, чтобы престать перед судом Божьим, оказалась уже давно всеми позабытая, кроме старой служанки Глоры, все еще чтившей старые обычаи, но почитавшей только то, что было до Эммы.

Похороны проходили в соборе святой Марии Магдалины. Под возвышенную проповедь священника о всех достоинствах и добродетелях усопшего и преданию его души Всевышнему никто особо не горевал, что расположило людей к общению. Леди Файнел со своей сестрой на почетном месте неподалеку от гроба вместе с новоиспеченным баронетом, с придавленным торжеством написанном на их лицах и равнодушием в голове, возглавляли эту процессию. Джулия и Пенелопа примостились где-то позади: старшая мисс Эсмондхэйл долго бы не выдержала фальши, поэтому инстинктивно придерживалась стороны, ну а Джулия просто не хотела оказаться рядом с Рупертом и безутешной Элисон, которая не сколько рыдала, сколько скрипела зубами. Но встреча для барышни оказалась неизбежной, он сам незаметно подсел на освободившееся место:

— Мисс Эсмондхэйл, как я рад вас видеть.

И все бы пошло хорошо, если бы в этот момент не вмешалась Пенелопа:

— Я польщена, хотя не имею чести знать вас, сэр.

— А вы?

— Мисс Пенелопа Эсмондхэйл, старшая дочь Дианы и Джейкоба Эсмондхэйлов из Беркшира, если вам угодно знать, кто я на самом деле.

— Тогда прошу прощения, я знаком с вашей сестрой…

Джулия в это время пыталась физически превратиться в незаметное ничто, прячась за плечом сестры, чтобы Руперт ее не видел.

— Я передам ей ваше приветствие, как только появится удобный случай…

— Но ведь мисс Джулия за вашей спиной? — удивился джентльмен.

— А вы забываетесь, сэр, это церковь и сейчас заупокойная месса, и в данный момент, надобно выражать скорбь, а всякого рода приветствия подождут…

Майерсон сухо поклонился и тут же освободил свое место близ сестер, да и какая-то немолодая дама впереди нервно оборачивалась пару раз, чтобы глазами его отыскать. По всей видимости, эта аскетического телосложения леди с тонкими чертами лица, была его женой, к которой он испытывал такие же чувства, как и к своему траурному наряду. И, тем не менее, он уже оказался по правую руку от нее, (по наблюдениям Пенелопы) оставшееся время что-то доказывал супруге, которая нервно махала веером во все стороны.

— Ты его боишься? — спросила Пенелопа, забавляясь перебранкой молодоженов.

— Нет, Пен, просто мне неприятно.

— И этим ты вновь и вновь даешь ему повод себя передразнивать.

— Надеюсь, после сегодняшнего дня я его больше не увижу.

Пенелопа картинно возвела руки к небу, как бы подтверждая и поддерживая слова сестры. Но потом ей надоело просто сидеть и наблюдать, проповедь подходила к концу, семейный склеп уже был подготовлен принять еще одно тело в свои холодные объятия, и похороны можно было считать оконченными. И это показалось слишком банальным для барышни, и она решила тихонько изучить собравшуюся публику, наверное, просто из скуки. В одинаковом убранстве мужских пиджаков и женских платьев, которые едва шевелились, а народу было прилично, кто-то из джентльменов на задней лаве осторожно коснулся полов своей шляпы, Пенни приросла к земле, ей показалось, хотя НЕТ! она вполне отдавала отчет, что видит воочию мистера Мартина. Но потом несколько разодетых во все черное дам, выступили вперед и закрыли от девушки ее видение, а затем и само видение со скамьи испарилось, когда Пенелопа снова смогла беспрепятственно рассматривать скорбящих.

Он здесь!?

Уже у самого выхода, ее уха коснулся приятный мужской шепот:

— Здравствуйте, — но видимо говоривший это, тотчас отошел от ошеломленной девицы, растерявшейся всего на минуту, потом она снова отыскивала знакомое лицо в толпе, покидавшей стены собора. Но было это потом, а сейчас она успела сделать для себя еще одно открытие:

— Роберт, ты должен подойти к матери, — звучал мягкий женский голос.

— Дорогая, я бы с радостью, но…

— Мистер Файнел, решайтесь, а я пока побуду с кузиной… и моя Эдит, она сможет поддержать Барбару.

Молодой джентльмен, а вернее младший сын Эммы Файнел, заколебался. Насколько известно ранее, его опрометчивый брак не одобрили, а он в свой черед порвал на время всякое общение с родными. Пенелопа не возражала против женитьбы, а посему она с легким сердцем повернулась к нему лицом и улыбнулась, он узнал ее:

— Кузина Пенни, — искренне удивился Роберт, — Барбара посмотри, кто очутился подле нас…

Молодой мистер Файнел встал и все представители мужского пола последовали его примеру, дамы приветствовали ее, выражая сдержанную радость. Затем Роберт завел разговор в той манере, к которой был склонен с самого детства:

— Дорогая кузина, присядь, нужно мне с тобой потолковать. Как нынче обстоят дела у дядюшки и тетушки? Как чувствует себя леди Файнел и братец Мориссон?

На эти вопросы Пенелопа ответила, что отец вернулся из Франции, мать чувствует себя хорошо, леди Файнел вполне здорова, если не учитывать нынешнего скорбного ее настроения, а Мориссона она видела накануне погребальной церемонии, и он был в приподнятом настроении, как ей показалось.

— Его можно понять… сколько времени сносить родительскую опеку, я с ним виделся иногда на скачках и бедняга постоянно жаловался… впрочем, теперь это уже не важно.

— А леди Файнел знает, что ты здесь?

— Нет, я пока… я приехал сразу, как прочитал в «Утреннем вестнике» о смерти отца.

— Тогда ты должен подойти и поговорить.

— О, после церемонии, может завтра, милая кузина, думаю сейчас леди Файнел и так огорчена, а я побаиваюсь попадаться ей на глаза.

Тем не менее, горе горем, а пора и о вежливости вспомнить. Роберта вдруг осенило, что он до сих пор не представил никому из его друзей свою кузину, хотя некоторые из них косвенно и были с ней знакомы.

— Вот я глупец, милашка Пенни, разреши представить тебе мою супругу Барбару (которая покраснела от волнения одолевшего ее), свояка Френка Миллса, невесту его — Эдит Мэлон, Джона Мэлона и миссис Мэлон. Все они на добровольных началах подставили свое плечо, чтобы я и Барбара утешились.

— Мистер Мэлон, рада еще раз с вами свидится, хотя сейчас мне неловко припоминать каких глупостей я наговорила в прошлую нашу встречу.

— Так вы знакомы? — удивился Роб.

— Я танцевала единожды с мистером Мэлоном на балу в Моулде.

На что Джон учтиво поклонился даме, одаривая ее застенчивой улыбкой. Эдит и миссис Мэлон так же учтиво поздоровались, желая показать, что прежде знакомы с ней. Тут очередь дошла до Барбары, которая призналась, что много лет назад училась вместе с Пенелопой, правда тогда она была пухленькой и поэтому стеснялась остальных девочек.

Знакомство приняло наилучший характер, и всем присутствующим было чего сказать, поэтому Роб выразил надежду увидеть тетку и кузин у себя в Лондонском особняке, который они, намедни, приобрели для выездов. Пенни в свою очередь пожелала ему удачи и морально подтолкнула поговорить с матерью.

После церемонии, вернее по ее окончанию, когда толпа поредела, и в церкви присутствовали родственники, к нашей компании присоединилась Джулия, которая всячески старалась не оставаться наедине и оградить себя от неожиданных встреч с Рупертом. Поскольку и ей не было нужды долго раззнакамливаться, то после того как преподобный Миллс произнес несколько полагающихся фраз, они продолжили разговор. Роб несколько минут постоял возле матери, а потом вернулся с новостями, что дама снизошла до милости посетить чету Файнелов на *** стрит, в их особняке.

Джон Мэлон набрался смелости, чтобы заговорить с Джулией, теперь выражение ее глаз не казалось таким отсраняюще-властным и разговор вышел у них не сколько на словах, сколько говорило само сердце:

— Мисс Джулия, я рад этой нашей встрече, признаюсь, как Моулдский бал не выходит у меня из головы, — а про себя, возможно, добавил, что оказался в таком неловком положении тогда, выставил себя полнейшим профаном по отношению к леди.

— Рада это слышать, — впервые гордячка отозвалась с одобрением, тем самым подбадривая нерешительного мужчину, она и дальше хотела продолжить разговор, сломать лед, который тогда напустила на себя, — Моулд — красивое место, да и его обитатели доброжелательны и гостеприимны.

— А чудесные вечера в Фортенхолле, я никогда не слышал исполнение романсов столь профессионально… — дальше продолжать ему не позволило нечто зарождающееся внутри.