В следующей палате лежал мужчина, которому уже сделали пересадку сердца, но в организм пациента попала инфекция, представляющая большую угрозу для его жизни. Тяжело больных людей опасность подстерегала повсюду. Она таилась в их ослабленных телах и даже в воздухе. Еще один пациент находился в коматозном состоянии, и, быстро переговорив с медсестрой, Питер не стал задерживаться в этой палате.

Они перешли к двум мужчинам с лунообразными лицами, которым была сделана трансплантация сердца около года назад. Мелани уже знала, что это побочный эффект стероидов, которые принимают больные.

Но с этим можно было в конце концов справиться.

Встреча с пациентами доктора Галлама еще больше убедила ее, насколько ничтожны их шансы на успех.

Вернувшись в бокс, Питер ответил на ее вопросы. Приближался полдень. Обход двадцати палат длился четыре часа.

— Шансы? — Питер взглянул на нее. — После пересадки сердца шестьдесят пять процентов пациентов имеют шанс прожить год. Так что, грубо говоря, двое из трех пациентов живут еще в течение года.

— А дальше?

Он вздохнул. Он ненавидел эти статистические данные. Они ежедневно сражались с ними.

— Ну, самое большое, что мы можем ожидать, — это пятьдесят на пятьдесят в течение пяти лет.

— А потом? — Теперь она делала пометки в блокноте, угнетенная статистикой.

— На сегодня это все. Пока мы не в силах добиться большего.

Он произнес это с сожалением, и они одновременно подумали о Патти Лу, мечтая, чтобы у нее оказалось шансов больше. Она имела на это право. Как и все остальные.

— Почему они так быстро умирают? — мрачно спросила Мел.

— В основном из-за отторжения в любой форме.

Кроме того, мы сталкиваемся еще с одной большой проблемой — инфекциями, которым наши пациенты особенно подвержены.

— И вы ничего не можете сделать? — Как будто это зависело от него. Она приравнивала его к Богу, совсем как некоторые пациенты. Они оба знали, что это несправедливо. Просто ей хотелось, чтобы он на самом деле был всемогущим.

— Пока мы бессильны. Хотя некоторые новые препараты, возможно, изменят положение дел. В последнее время мы стали кое-что применять, и вполне вероятно, это поможет. Только вы должны помнить, — мягко обратился он к ней, как будто она была ребенком, — что без нового сердца у этих людей не было бы никаких шансов. Они понимают это и готовы пойти на все, если хотят жить.

— Что вы хотите сказать?

— Некоторые не хотят. Они просто не желают выносить все это.

Он кивнул в сторону историй болезни и откинулся на спинку кресла, держа в руке чашку с кофе.

— Для этого требуется большая выдержка.

Теперь она поняла еще кое-что. От него тоже требовалась огромная выдержка. Он был своего рода матадором, выходящим на ринг сражаться с быком по имени Смерть. Ее интересовало, как часто не оправдывались его надежды. И, словно прочитав ее мысли, он вдруг тихо произнес:

— Моя жена отказалась бороться за жизнь. — Он опустил глаза, а Мел смотрела на него, как будто ее пригвоздили к стулу. Что он сказал? Его жена? — У нее была первичная легочная гипертензия. Не знаю, слышали ли вы о такой болезни или нет. Она поражает легкие, а затем и сердце, и в таком случае требуется пересадка сердца и легких. Но к тому времени во всем мире были проведены только две подобные операции.

Конечно, я не стал бы сам делать эту операцию, — он вздохнул и подался вперед, — ее прооперировал бы кто-нибудь из моих коллег, или мы могли бы отвезти ее к самому лучшему специалисту в мире, но она сказала «нет». Она хотела умереть такой, какой была, и не подвергать себя тем мучениям, через которые проходят, как она знала, все мои пациенты только для того, чтобы в любом случае умереть через полгода, год или два. Она спокойно встретила смерть.

Слезы заблестели у него на глазах.

— Я не встречал еще таких людей. — У него сорвался голос. Затем, справившись с волнением, он продолжил:

— Это произошло полтора года назад. Ей было сорок два года. Вероятно, мы могли бы все изменить. Но ненадолго. — Теперь он заговорил профессиональным тоном:

— В прошлом году я сделал две операции по пересадке сердца и легких. По весьма понятным причинам я особенно серьезно отношусь к этому. Нет оснований сомневаться в успехе подобных трансплантаций. — Но для его жены было уже слишком поздно. И в душе он никогда не откажется от борьбы, как если бы у него был шанс убедить ее позволить ему попытаться спасти ее. Мел с состраданием наблюдала за ним, сочувствуя его горю.

— Сколько у вас детей? — осторожно спросила Мелани.

— Трое. Марку — семнадцать, Пам исполнится четырнадцать в июне, а Мэтью шесть. — Вспомнив о детях, Питер Галлам улыбнулся и взглянул на Мел. — Они все замечательные ребята, а Мэтью такой забавный малыш. — Он поднялся, тяжело вздохнув. — Им всем было нелегко, но тяжелее всех переживал смерть матери Мэтью. Пам в таком возрасте, когда она действительно нуждается в Анне, но у нее есть только я.

Я стараюсь каждый день вернуться домой пораньше, но всегда возникает какая-нибудь непредвиденная ситуация. Чертовски трудно растить детей одному.

— Я знаю. У меня такая же проблема.

Он обернулся и посмотрел в глаза Мел, как будто не расслышал, что она сказала.

— Она могла бы по крайней мере дать нам шанс.

Голос Мел прозвучал очень мягко:

— Но скорее всего сейчас ее уже не было бы с вами. С этим, должно быть, очень трудно смириться.

Он медленно кивнул, с грустью глядя на Мел.

— Да. — А затем, спохватившись, что слишком сильно разоткровенничался, поспешно взял истории болезни, как будто желая хоть чем-то восстановить между ними границу. — Извините. Не знаю, зачем я рассказал вам об этом. — Но Мел не удивилась; люди часто раскрывали ей душу, просто на сей раз все произошло намного быстрее, чем обычно. Он попытался загладить все улыбкой. — Почему бы нам сейчас не навестить Патти Лу?

Мел кивнула, все еще глубоко тронутая его рассказом. В данный момент было трудно подыскать нужные слова утешения, и она почти обрадовалась возможности увидеть малышку.

Девочка заулыбалась, увидев их обоих, и это напомнило Мел причину ее приезда в Лос-Анджелес.

Они немного поболтали с Патти Лу, и, прочитав результаты ее обследований, Питер остался доволен. Он по-отечески посмотрел на девочку.

— Знаешь, завтра у тебя будет грандиозный день.

— Да? — У нее широко раскрылись глазенки; она казалась одновременно обрадовавшейся и неуверенной.

— Мы хотим отремонтировать твое сердечко, Патти, чтобы оно было как новое.

— Тогда я смогу играть в бейсбол?

Мел и Питер улыбнулись.

— Ты этого хочешь?

— Да, сэр! — Она сияла от радости.

— Посмотрим. — Он ласково объяснил ей, какие процедуры будут делать ей завтра, осторожно, такими словами, которые она могла понять, и хотя девочка казалась встревоженной, но явно боялась не так сильно.

И было видно, что ей очень понравился Питер Галлам. Она огорчилась, когда они направились к выходу. Питер взглянул на часы. Была уже половина второго.

— Как насчет ленча? Вы, должно быть, умираете от голода.

— Кажется, — улыбнулась она. — Но я так увлеклась всем происходящим, что забыла о еде.

Питер выглядел довольным.

— Я тоже.

Они вышли из больницы и направились к его машине.

— Вы всегда так много работаете? — поинтересовалась Мел. Питер удивился.

— В основном да. Остается мало свободного времени. Невозможно даже на день отрешиться от дел.

— А ваша бригада? Разве нельзя поделить обязанности?

— Конечно, так мы и поступаем. — Но по его тону она засомневалась в правдивости ответа. Создавалось впечатление, что он почти всю ответственность брал на себя и ему это нравилось.

— А как дети относятся к вашей работе?

Он задумался на мгновение, прежде чем ответить.

— Видите ли, я не знаю точно. Марк собирается заняться юриспруденцией, Пам каждый день меняет свои увлечения, особенно сейчас, ну а Мэтью, конечно, еще слишком мал, чтобы задумываться о том, кем он хочет стать, когда вырастет, хотя в прошлом году он решил, что будет слесарем-ремонтником. — Питер Галлам засмеялся. — Полагаю, я им и являюсь, не так ли? — Он усмехнулся, глядя на Мел. — Ремонтник. — Они вместе засмеялись, радуясь теплому весеннему воздуху. Солнце пригревало, и Мелани заметила, что за стенами больницы он казался моложе. И почему-то вдруг она ясно представила его с детьми.

— Куда мы поедем обедать? — Он улыбался ей с высоты своего роста, чувствуя себя на удивление спокойно. Теперь их связывала дружба. Он открыл Мел свою душу и рассказал об Анне. И впервые за долгое время ему вдруг стало легко на сердце. Питеру захотелось отпраздновать свое преображение, и Мел улыбнулась, почувствовав его настроение. Что-то в нем напоминало ей о том, как она подружилась с Грантом, но в то же время Мел ощущала, что испытывает нечто большее к этому человеку. Питер привлекал ее своей силой, мягкостью, ранимостью, открытостью, своей скромностью в сочетании с огромным успехом.

Он был необычным человеком, а глядя на нее, Питер Галлам думал почти то же самое о ней. Он радовался, что пригласил ее на ленч. Они заслужили перерыв, славно поработав. Мел говорила себе, что это поможет при подготовке интервью.

— Вы хорошо знаете Лос-Анджелес? — поинтересовался он.

— Не очень. Когда я приезжала сюда в командировки, у меня никогда не хватало времени осмотреть город и спокойно поесть. — Питер улыбнулся, потому что и с ним случалось такое же — Подозреваю, что вы обычно не выходите на ленч, ведь правда? — с улыбкой спросила Мелани.

— Изредка. Обычно я ем здесь. — Он махнул рукой в сторону больницы и остановился возле своей машины. Это был огромный, просторный серебристо-серый «Мерседес» — седан, удививший Мел. Машина явно не подходила ему, и он прочел ее мысли.

— Я подарил ее Анне два года назад. — Он произнес это тихо, но на этот раз в его голосе не было столько горечи. — В основном я езжу на маленьком «БМВ», но сейчас автомобиль в ремонте. А пикап я оставил нашей экономке и Марку.

— Экономка ладит с детьми? — Они ехали в сторону Вилширского бульвара.

— Прекрасно Я бы просто растерялся без нее.

Она немка и живет с нами с рождения Пам. Анна сама растила Марка, но, когда родилась Пам, у нее уже болело сердце, и мы наняли эту женщину в качестве няни на полгода, но с тех пор прошло уже четырнадцать лет. Она для нас просто дар божий, — он заколебался, но только на мгновение, — с тех пор, как умерла Анна. — Он начинал привыкать к этим словам.

Мел подхватила эту тему:

— У меня чудесная женщина из Центральной Америки, которая помогает мне управляться с моими дочками — Сколько им лет?

— Почти шестнадцать. Исполнится в июле.

— Обеим? — Он удивился, на этот раз засмеялась Мел.

— Да. Они двойняшки.

— Очень похожи?

— Нет, абсолютно разные. Одна — стройная, рыжеволосая и, как говорят, моя копия, хотя я в этом не уверена. А вторая уж точно совершенно не похожа на меня, пухленькая блондинка, из-за которой у меня всякий раз замирает сердце, когда она идет гулять. — Она улыбнулась, а Питер рассмеялся.

— За последние два года я пришел к выводу, что легче иметь сыновей. — Улыбка исчезла при мысли о Пам. — Моей дочери было двенадцать с половиной, когда умерла Анна. Думаю, потеря матери совпала с наступлением половой зрелости и в совокупности слишком тяжело подействовала на нее. — Он вздохнул. — Переходный возраст труден для любого ребенка, хотя с Марком не было проблем. Но, конечно, тогда еще была жива Анна.

— Да, разница большая. — Наступила длительная пауза, и Питер постарался поймать ее взгляд.

— Вы одна воспитываете дочек?

Мел кивнула:

— Я у них одна с самого их рождения.

— Их отец умер? — Он с сочувствием посмотрел на Мел.

— Нет, — спокойно произнесла Мел. — Он бросил меня. Он заявил, что никогда не хотел иметь детей. Как только я сообщила ему, что беременна, он тотчас же ушел от меня. Он никогда не видел двойняшек.

Питер Галлам был потрясен. Он не мог представить, что кто-то способен на такое.

— Как это было ужасно для вас. Мел. Ведь вы были очень молоды.

Она кивнула с легкой усмешкой. Это уже не причиняло ей боль. Просто мрачное воспоминание. Просто факт из ее биографии.

— Мне было девятнадцать.

— О боже, как же вам удалось справиться одной?

Ваши родители помогли вам?

— Только на первых порах. Я уехала из Колумбии, когда родились девочки, а потом нашла работу. Я сменила много мест, — Мел улыбнулась, — и случайно устроилась секретарем на телевидение в Нью-Йорке, а потом машинисткой в отделе новостей, оттуда все и началось, как я понимаю. — Теперь она с легкостью оглядывалась на прошлое, но он чувствовал, каким трудным было ее восхождение, и вся прелесть заключалась в том, что это не сломило ее. Она не ожесточилась, а реально смотрела на прошлое и в конце концов добилась своего. Она добралась до вершины и не сетовала на сложности восхождения — Вы с такой легкостью рассказываете об этом, но, должно быть, иногда приходилось туго.