— Я так счастлива, что мы уже не в отеле.

— Я тоже.

Он огляделся вокруг — такие знакомые вещи. И вдруг почувствовал себя по-настоящему дома. В последнее время Арман вообще мало что замечал. Он был так загружен на работе, что домой возвращался, как в походную палатку. Лиана догадывалась, что так оно и есть, провожая мужа в спальню.

— Ты не хочешь чаю с ромашкой? Она нежно улыбнулась ему, а он, не вставая с кровати, потянулся к ней и поцеловал руку.

— Ты слишком балуешь меня, малышка.

— Я очень люблю тебя.

А ведь были времена, когда он буквально носил ее на руках. И не его вина, что сейчас он слишком занят, так ведь не будет продолжаться до бесконечности. Рано или поздно, все закончится. Лиане оставалось только молиться, чтобы все не закончилось войной.

Она пошла на кухню и приготовила обещанный чай, а затем вернулась в спальню, неся на АаоФоровом подносе чашку лиможского фарфора из сервиза, распакованного только сегодня и осторожно поставила поднос на прикроватный стол но, когда она повернулась к Арману, увидела, что тот уже заснул — без помощи ромашки.

Глава тринадцатая

— Ну, тигренок, о чем задумался? — Ник вместе с Джоном скакали на лошадях до самого берега, а теперь стояли и смотрели, как солнце садится в море. Они провели в Довиле божественную неделю. — Ну что, готов подкрепиться?

— Ага. — Последний час он представлял себя ковбоем с ранчо. Мальчика просто заворожил его высокий белый конь. А отец скакал на симпатичной каурой кобыле. Джонни посмотрел на отца — Неплохо было бы съесть гамбургер, как на ранчо.

Ник улыбнулся, глядя на сына.

— Согласен Неплохо было бы перекусить гамбургером с молочным коктейлем, но, увы, для этого надо было бы переплыть через океан. А как насчет хорошего сочного бифштекса? Проще всего сейчас было бы перекусить бифштексом au poivre, это тоже совсем неплохо.

— О'кей.

По просьбе Джонни они сегодня звонили Хиллари. Время в Каннах она проводила прекрасно, но звонку была удивлена. Ник ничего не сказал сыну, но ему пришлось звонить четыре раза, прежде чем удалось ее застать. Прошел месяц со дня ее отъезда, а до него уже доходили кое-какие слухи. К «компании друзей из Чикаго» присоединился некто Филипп Маркхам, которого Ник знал еще по Нью-Йорку. Это был плейбой самого худшего разряда, в прошлом четырежды женатый, и теперь имя этого человека молва связывала с именем Хиллари Бернхам.

Нику было все равно, чем она там занимается, но он все-таки просил ее быть благоразумной. По-видимому, Хиллари и благоразумие — вещи несовместимые. Теперь они с Маркхамом каждый вечер играли в казино в Монте-Карло, танцевали до упаду и устроили такую лихую вечеринку в отеле «Карлтон», что о ней писали даже в парижских газетах. Не раз Ник порывался позвонить жене и заставить ее угомониться, но понимал, что время упущено. Он не мог больше ее контролировать, и что бы он ей сейчас ни сказал, она все равно сделает по-своему.

— Как здорово, что мы сегодня поговорили с мамочкой. — Казалось, ребенок читает его мысли. Ник взглянул на сына. Они вели лошадей на конюшню.

— Ты очень по ней скучаешь, Джон?

— Иногда, — мальчик преданно улыбнулся отцу. — Но с тобой здесь мне очень хорошо.

— Мне тоже.

— Она ведь скоро приедет, да?

Вопрос прозвучал для него как удар хлыстом. Хотя Хиллари очень мало интересовалась сыном, Ник знал, что Джонни любит их обоих. Пару раз она присылала мальчику с юга подарки, но звонила редко, и Ник старался как-то объяснить это сыну. И все же она была такой, какой была, и рано или поздно Джон узнает правду.

— Я не знаю, когда она вернется, сынок. Может быть, через пару недель.

Джонни кивнул и, пока они вели лошадей, больше не говорил ни слова.

Как и договорились, они заказали по бифштексу an poivre, а затем у себя в номере Ник читал сыну вслух его любимую книжку. Так они проводили все вечера. Ник даже не стал брать с собой няню — не хотелось, чтобы кто-то нарушал их компанию, и ему доставляло необыкновенную радость отдыхать вдвоем с сыном.


Когда в последний вечер перед отъездом они снова выехали на прогулку верхом, закат показался им прекрасным, как никогда. Днем они сначала играли в теннис, затем устроили на берегу пикник, а ближе к вечеру снова оседлали своих лошадей. И вот сейчас они сидели, наблюдая, как садится солнце. Ник оглянулся на сына со счастливой улыбкой.

— Мы надолго это запомним. Ты и я.

Это было лучшее время, которое им довелось проводить вместе. Ник взял сына за руку, и они долго сидели, смотря на море, и Джон не видел слез в глазах отца.

Через день после возвращения в Париж Нику срочно понадобилось уехать на несколько дней в Лион, где была назначена встреча с владельцем текстильной фабрики. Через четыре дня после возвращения из Лиона он уехал в Берлин, Ник надеялся, что едет туда в последний раз. Джонни хотел поехать с отцом, но тот пообещал вернуться дня через два.

В Берлине он сразу же почувствовал, насколько изменились настроения, как будто в венах закипала кровь. И скоро Ник понял, чем это вызвано. 23 августа Германия подписала с Россией договор о ненападении. Предварительные переговоры велись втайне. Но результаты их прозвучали подобно взрыву. Германия нейтрализовала своего потенциального врага, которого опасалась больше всего. Как и все остальные, Ник сразу же понял, какая серьезная опасность нависла теперь над Францией и другими странами Европы. Ему вдруг мучительно захотелось вернуться в Париж, к сыну. Кто знает, как быстро последует реакция на это событие, не окажется ли он в Берлине, как в ловушке. Ник в течение дня спешно приводил в порядок дела, радуясь в глубине души, что сделал для Польши все, что мог.

После обеда он провел еще одну деловую встречу и сразу же поспешил на ближайший пассажирский поезд. Ник почувствовал невероятное облегчение, когда увидел вдалеке контуры Эйфелевой башни. В эту минуту больше всего на свете ему хотелось увидеть Джонни. Он ворвался в дом на авеню Фош и крепко прижал к себе сына, который как раз в эту минуту завтракал.

— Как быстро ты вернулся, папа!

— Я очень скучал по тебе!

— Я по тебе тоже.

Служанка принесла ему чашечку кофе, и, продолжая болтать с сыном, Ник бегло проглядел газеты. Ему не терпелось узнать реакцию Парижа на последние события, хотя он заранее знал, какой она будет. Французская армия объявила всеобщую мобилизацию, делались необходимые приготовления к войне, к границе стягивались все боеспособные войска на защиту «линии Мажино».

— Что там, папа?

Увидев, что отец хмурится, мальчик попытался через его плечо прочесть, о чем же пишут газеты. Ник рассказал сыну о договоре России и Германии и о том, что это значит для Франции. Джон смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Значит, скоро будет война?

Казалось, мальчик не очень расстроился от такого известия. Он был еще слишком мал, чтобы понимать, что значит война, но ему нравилось все, что связано с оружием.

Джонни убежал играть, а Ник с озабоченным лицом прошел в библиотеку. Сняв трубку, он попросил телефонистку соединить его с Каннами, отелем «Карлтон». Пора было забирать Хиллари оттуда, захочет она или нет.

Ему ответили, что она в бассейне, и попросили позвонить позднее. Но Ник стоял на своем: раз она где-то в отеле, пусть ее найдут и известят о том, что ей звонит муж. Наконец ее удалось отыскать (у кого-то в номере, как понял Ник, но это ему было безразлично). Кем бы ни была эта женщина, она мать его сына, и он хотел, чтобы она вернулась в Париж на тот случай, если во Франции начнутся неприятные события.

— Извини, что побеспокоил тебя, Хил.

— Что-то случилось?

Она сразу же подумала, что что-то случилось с Джонни. Как была, нагая, она пересекла комнату Филиппа Маркхама с телефонной трубкой у уха, лицо стало напряженным и озабоченным. Она с виноватым видом обернулась к Филиппу, а затем снова отвернулась, ожидая, что ей скажет Ник.

— Ты читала газеты вчера или сегодня?

— Ты говоришь про эту ерунду с русскими и немцами?

— Именно об этой ерунде я и говорю.

— Ради Бога, Ник. Я думала, с Джонни что-то случилось. — Она вздохнула с облегчением и уселась в кресло. Филипп сел рядом, поглаживая ее ноги.

— С ним все в порядке. Но ты должна вернуться.

— Что, прямо сейчас?

— Да, сейчас.

— Но почему? Я и так собиралась вернуться на следующей неделе.

«Идиот, нервозный дурак», — подумала она и засмеялась, увидев смешную гримасу, которую ей состроил Филипп, а потом и непристойный жест, с которым тот рухнул в их измятую постель.

— Возможно, начнется война. Французская армия проводит мобилизацию, все может взлететь на воздух в любую минуту.

— Ну, это не начнется же так скоро. — Мысль о войне волновала Хиллари, когда они уезжали из Нью-Йорка, но здесь, в Каннах, у нее появились другие заботы, и возможность войны казалась преувеличенной.

— Я не собираюсь пререкаться, Хиллари. Я требую, чтобы ты вернулась в Париж. Немедленно! — крикнул Ник и стукнул кулаком по столу. Он попытался взять себя в руки и только теперь понял, что очень боится — и за сына, и за нее. Раньше он думал, что до начала войны в Европе остается по крайней мере год. Он ведь вовсе не хотел подвергать опасности собственную семью и сейчас очень жалел о том, что решил взять жену и сына с собой во Францию. — Хиллари, пожалуйста… Я только что вернулся из Берлина. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я хочу, чтобы ты вернулась в Париж, потому что в любой миг может случиться все, что угодно.

— Ради Бога, не надо так нервничать. Я вернусь на следующей неделе. — В этот момент она принимала из рук Филиппа бокал с шампанским.

— Мне что — приехать и увезти тебя силой?

— А ты это сделаешь? — В телефонной трубке звучало удивление. Он кивнул, глядя из окна на играющего во дворе Джона.

— Да, сделаю.

— Хорошо. Я подумаю, как это организовать. Сегодня я устраиваю вечеринку для друзей, а…

— К черту вечеринку. Я сказал, что ты должна первым же поездом выехать в Париж.

— А я тебе сказала, что сегодня вечером устраиваю вечеринку…

Ник не дал ей договорить:

— Слушай меня внимательно. Если до тебя не дошло то, что я сказал, пусть тебя привезет твой ублюдок Маркхам. Привози его с собой, если хочешь, но у тебя есть ребенок, а страна на пороге войны. Так что поднимай свою задницу и гони сюда, да побыстрее!

— Какого черта! Что ты имеешь в виду? — Ее голос дрогнул. Ник еще ни разу не упоминал в разговорах Филиппа, и она думала, что он ни о чем не догадывается. Смущение только усилило ее ярость.

— Хиллари, я объяснил тебе, почему звоню. Больше мне сказать нечего. — В голосе Ника звучала усталость.

— Я хочу, чтобы ты объяснился.

— Я не собираюсь ничего объяснять, иди к черту. Ты меня слышала? Ты должна приехать немедленно. — Он бросил трубку, а Хиллари так и осталась сидеть, вопросительно глядя на телефон.

— Чего он хотел? — Филипп Маркхам внимательно следил за выражением лица Хил и сразу же обо всем догадался. — Он знает про нас?

— Похоже на то. — Она посмотрела на него.

— Злится?

— Вовсе нет. Ну, может, немного. Он сходит с ума оттого, что и не хочу ехать в Париж. Он убежден, что через несколько дней вся страна полетит к черту. — Она пригубила шампанское и посмотрела на мужчину, который вот уже два месяца был ее любовником. Он очень ей подходил. Такой же испорченный, такой же декадент и гедонист, как и она сама.

— Знаешь, а может, он и прав. Вчера в «Крузетт» только об этом и говорили.

— Черт бы побрал слабонервных французов! Ну уж если будет война, я действительно подниму задницу и помчусь домом. Только не в Париж, а в Бостон или Нью-Йорк.

— Если ты сможешь добраться туда, дружочек мой. А он тоже хочет вернуться в Америку?

— Пока не знаю. Насчет этого он не говорил. Просто хочет, чтобы я приехала в Париж к сыну.

— Знаешь, а здесь-то, пожалуй, безопаснее. Дьявольщина! Если немцы и будут что-то бомбить, так Париж в первую очередь!

— Это успокаивает. — Но сарказм не сбавил ее страхов. Она подумала с минуту, а затем протянула ему пустой бокал, чтобы он налил еще шампанского. — Так ты считаешь, мне стоит вернуться?

Он наклонился и поцеловал в ложбинку между грудей.

— Да, милая девочка. Но не сейчас.

Филипп мягко прикоснулся губами к ее груди, а она откинулась назад и вмиг забыла обо всем, что только что говорил ей Ник. Только позже, уже растянувшись на пляже, она снова вспомнила этот разговор, и какой-то внутренний голос подсказал ей, что действительно нужно вернуться.

Когда они с Маркхамом одевались перед вечеринкой, она так и сказала ему. Он лишь расслабленно пожал плечами.

— Я отвезу тебя через несколько дней. Не волнуйся, любовь моя.

— А что потом? — спросила она, расчесывая волосы. Она впервые задала ему подобный вопрос, и он оглянулся на нее в изумлении.