Оксана Сергеева - Перерыв на жизнь

Она опирается на нее руками и переводит дух. Смотрит на себя горящую, обезумевшую. С мокрыми, прилипшими к плечам

волосами, с блестящим от воды телом. А он сзади. Убирает волосы на одно плечо. С них бежит вода. Но и мысли нет, чтобы

потянуться за полотенцем. Пусть хоть мир рухнет.

Она видит в зеркало, как он целует ее шею, как он ласкает ее. Трогает грудь, гладит живот. В самом низу и, наконец, там, где

его руки более всего нужны. Не только руки, но пусть так. Раздразнил уже. Теперь пусть ласкает ее там, заставит вздрогнуть

всем телом, взорваться, сбросить часть сексуального напряжения, которое вот уже который час держит в жесткой

сладостной клетке. Каждое прикосновение к влажным набухшим складкам доставляет то ли муку, то ли наслаждение, но Рада

не может выдавить из себя ни звука. Она только дрожит от каждого мягкого движения его пальцев, оттого как он погружает

их в нее и начинает ласкать изнутри. Разрывается от наслаждения, чувствует, как ей хорошо, видит, как он это делает.

Завороженно смотрит на их отражение и не может оторваться. Не может стонать. И дышит с трудом, приоткрывает губы,

коротко хватая ртом воздух, переводя взгляд то на свое лицо, искаженное истомой, то на его руки, держащие словно за

самые нервы, то на Геру. На то, как целует он спину и плечи, как любуется розовыми отметинами на коже. И сразу то место,

которое он целует, чуть выше ключицы, жжет огнем. А она так и не может выдавить из себя ни стона, хотя волна

удовольствия рвет изнутри немым криком. Но она сдерживается, словно будет уличена в чем-то постыдном.

Рада всегда была скованна в сексе. Не от смущения и стыда, а от постоянного контроля. Всегда контролировала себя и

партнера. Боялась чувственности, боялась боли, боялась провалиться в бездну. Уклонялась от ласк, избегала

откровенности. Что может быть откровеннее секса? Но у нее с мужчинами ее не было. Были искусные позы, фантазия, но не

было жаркой волны по телу, дрожи; не было румянца, заливающего щеки. Не было ощущения, что каждым вздохом своим и

стоном в чем-то признавалась.

До Геры она каждым стоном своим врала. Не могла переступить какую-то грань. С Герой там побывала. За той гранью. Он

ее туда не подвел, а зашвырнул. Думала, никогда больше не захочет. А теперь снова хочет. И не алкоголь тут виноват. Она

Геру хотела еще до того, как выпила первый бокал вина. Весь вечер. Потом не выдержала и написала сообщение. Чтобы

быстрее попасть домой, в постель. Надоел этот чужой дом и вокруг чужие, хоть и дружелюбные люди. Разговоры

осточертели, в которых она для себя не находила никакого смысла.

Раньше боялась близкого контакта и тесного прикосновения, а теперь руки Артёма, стиснутые в кольцо, открывали новые

пути. Теперь, крепко сжатая в его объятии, она освобождалась. Раньше не понимала, как можно любовников застукать.

Смеялась. Думала: бред. А сейчас поняла: потому что мир вокруг исчезает. Ничего не заметишь, не услышишь ни шороха, ни

взрыва. И она оглохла, и стала бесчувственная ко внешнему миру, а живая осталась только для него. Для Геры.

Он разворачивает ее к себе. Целует в губы. Шею. Грудь. А ей не нравится, что он убрал руки.

Она давит ему на плечи.

— Что? — Прикусывает ее нижнюю губу.

— Гера, пожалуйста…

Она глубоко вздыхает и настойчивее давит ему на плечи. Закрывает глаза в ожидании, чувствуя на животе горячие поцелуи.

Шире раздвигает бедра, переживая на их внутренней стороне легкие покусывания. Вздрагивает и срывается криком от

легкого прикосновения языка к болезненно набухшему клитору. Теряет дыхание от нежнейшей ласки. Натягивается как

струна, готовясь вот-вот погибнуть в сладких судорогах. Снова опускает ладони Артёму на плечи, касается кончиками

пальцев влажной кожи и вдруг распахивает глаза, одергивая руки. Что-то заставляет ее сделать это — посмотреть вниз.

Сама не знает, что. Может, то, что коснулась его. Он же не первый раз ее так ласкает, но она никогда не трогала его. Не

видела этого. На миг Рада забывает об удовольствии. Есть в этом что-то необыкновенно волшебное и откровенно

пробирающее — видеть, как твой мужчина ласкает тебя языком в самом интимном месте. Только бы он не посмотрел… А он

смотрит. В этот момент смотрит ей в лицо, и ее прошибает горячее смущение. И смятение. И дрожь. И безмерное

наслаждение…

Рада расслабляется, с громким стоном выдыхает ненужное напряжение, едва касаясь, ведет пальцами по гладкой коже,

трогает крепкую мужскую шею, жестковатые волосы на макушке. И разбивается дрожью неземного удовольствия, цепляясь

за край стойки, чтобы не упасть в слабости. Хорошо, что Гера быстро прижимает ее к себе, и она, дрожащая, утыкается лбом

в его плечо. Голова кружится, тело звенит оргазмической дрожью.

— Тебе нравится? Ласкать меня так. Или ты просто угождаешь? — слабо обнимает его за плечи и говорит в губы.

— Нравится.

— Точно?

— Точно.

Дурочка… Спрашивает еще. Конечно нравится. В подтверждении своих слов скользит ладонью по животу вниз и нежно

погружает пальцы в ее влажность. Рада вздрагивает всем телом. Она еще сплошной оголенный нерв — не притронуться.

Сейчас и помыться бы не смогла.

— Подожди, — шепчет обессиленно она, и Артём, чувствуя ее неудобство, убирает руку.

Сумасшедшее ощущение — ласкать языком свою женщину. Вылизывать сокровенное местечко. Чувствовать языком ее

дрожь, ее удовольствие. Заряжаться ее напряжением. Слышать, как она стонет, видеть, как она раскрывается, как в

каждом рваном вздохе отдает себя и каждым всхлипом просит освобождения.

А до Рады в его постели всегда было переменчиво. Одна уходила – приходила следующая. Все разные, но одинаковые в

одном — абсолютно далекие ему. Холодные душой. Неизвестные. А она сразу — своя. Он с жадностью слушал ее голос, с

упоением целовал накрашенные губы, несмотря на то что терпеть не мог помаду. Много чего именно с ней он делал с этим

чувством. Он с упоением начал жить. Заболел ею. Залихорадило. С ума сошел. Она его называла больным и озабоченным, а

у него просто нет времени на какие-то проволочки. У него слишком мало времени на жизнь с ней.

Ей хорошо сейчас, но он хочет для нее другого удовольствия. Хочет быть в ней, еще раз почувствовать ту обжигающую

пульсацию. Но больше всего на свете он желает, чтобы у нее все получилось нормально. Без страха и флешбэков. Чтобы

после секса ей не пришлось глотать транквилизаторы и бежать от него на край света.

Он заглядывает ей в лицо. У нее на губах играет слабая довольная улыбка, он трогает эту улыбку. Она приоткрывает губы,

прикусывает и облизывает его палец.

— Как ты хочешь? — Мягко целует ее, пока она переводит дыхание и немного успокаивается.

Она глубоко вздыхает. Хоть как, лишь бы это было глубоко и сильно, как тогда, когда она кончила с ним первый раз. Дорого

дался ей тот раз, но тех ощущений, что испытала, ей никогда не забыть. Теперь хоть с болью, но повторить бы все. Она точно

помнит, что хорошо ей сделалось с самого начала. Она сидела на столе. Это было почти так же, как сейчас. Все с этого

началось.

— Вот так хочу, — обхватывает его ногами, обнимает руками за плечи, притягивает плотно к себе. Плевать, что тут не очень

удобно, и она, вероятно, долго так не выдержит. Но сейчас хочет только так. Уже можно продолжать, уже ощущается пустота,

которую заполнить может только Гера.

Он осторожно входит в нее, стараясь не доставлять неприятных ощущений. От его движений тело снова наливается

удовольствием и тяжелеет. Он погружается в нее, наполняет, а потом жестоко отнимает ощущение полноты. Медленно

двигается, беспощадно растворяя ощущение реальности. Она теряет его практически сразу. Потому что уже готова принять

от него абсолютно все, от Геры. Что бы он сейчас с ней ни делал, она готова. Она как сорванная пружина. Без замков, без

застежек. Кажется, что последние несколько лет ее вкручивали в землю, как винт, а теперь резьба сорвалась. Напрочь.

Хотя сорвалась Рада, наверное, в ту ночь, когда сама к Гергердту приехала.

— Пойдем в спальню, — зовет его и тут же думает, что, если он просто отпустит ее, она не дойдет на своих ногах. Колени

дрожат. Тело непослушное. Ее оно не слушается, оно слышит только Артёма и ему отвечает.

Он подхватывает ее крепче, несет в спальню, ставит у кровати. Едва ноги касаются пола, она разворачивается у него в

руках и прижимается к нему спиной. Тяжелое дыхание совсем останавливается.

— Хочу так… Хочу так, как в прошлый раз, — быстро шепчет. Не уточняет, что имеет в виду, думая, что он и так поймет, о

чем она говорит.

Она кончила, когда он был сзади. Пусть с болью, но у нее получилось. Он знает.

— Ложись… — Хватает ее за талию, чтобы развернуть.

— Хочу, — твердит упрямо. Стискивает его запястья. Обнимает себя его руками. — Я же знаю, что это ты.

Он тоже знает. Что в тот раз она была такая же возбужденная, завелась с пол-оборота, с готовностью принимала его и

отзывалась на каждую ласку. А потом ее накрыло. Именно в этой позе. Когда он брал ее сзади, обезумевший, озверевший от

возбуждения. Голодный. А вдруг ее снова накроет, а он не поймет. Если они сейчас начнут вот так, то он не сможет

остановиться. И так на краю стоит, вот-вот слетит в пропасть. Артём крепко держит ее за талию, а у самого дрожат руки.

Бешено колотится сердце. Легкие рвет от нехватки кислорода. Уже кружится голова.

— Ложись! — Толкает ее на кровать, небрежно разворачивает на спину. Рада недовольно, но затихает.

Наваливается на нее, опираясь одним локтем у нее над плечом. Порывисто целует, сжав пальцами ее челюсть.

— Знаешь… — шепчет хрипло. — Пой давай…

— Что? — переспрашивает.

Он хрипло смеется. Снова целует ее распухшие губы. Она, наверное, уже ничего не чувствует, он поцелуями ее сегодня

замучил.

Рада понимает, что Артём на пределе. Минутная передышка позволила взглянуть на него без страстной туманной дымки.

Такое напряженное у него лицо. Чуть влажная кожа, но не вода то, а его пот, его испарина. И движения все грубоватые, но не

от грубости. Он перестает ее целовать, отталкивается, смотрит сверху. Что он там высматривает в ее глазах, Раде

непонятно. Поворачивает ее на бок и устраивается сзади, прижимая крепко к себе. Тут же чувствует, как она ощутимо

расслабляется в его руках, принимая первые неглубокие толчки. Но движения его становятся все глубже и с каждым ее

стоном — все резче.

Не знал даже. Бывает такое. Когда свое наслаждение теряется. Захлебываешься в Ней. Тонешь. Струишься по влажной

коже. Падаешь в ее глаза. Дышишь только ее криками. Оказывается, бывает.

И совсем не плохо спать постоянно с одной женщиной. Просто отлично — знать каждую клеточку ее тела, читать мысли,

ловить пальцами дрожь. А ему так нужна ее дрожь. Очень нужно испытать с ней все еще раз. Видеть изогнутое судорогой

красивое тело, искаженное страстью лицо.

Когда понимает, что Рада близка к оргазму, переворачивает ее на спину, чтобы видеть глаза. Она тоже должна его видеть.

Снова сливается с ней в одно целое, совсем перестает отделять себя от нее. Доводит до беспамятства, пьет ее дикий крик.

Ловит на губах рваные вздохи. Она пытается отвернуться, но он держит ее лицо в ладонях. Расчлененная наслаждением,

она кусает его ладонь. Сильно. Если ей так же хорошо, как она укусила...

Отпускает себя.

— Вот этот крем, которым ты вчера намазалась, выброси нахрен, — говорит он, одним движением накидывая на плечи

черную рубашку.

Рада ловит себя на мысли, что ей хочется самой застегнуть пуговицы на его сорочке. Оно дурацкое и необъяснимое, это

желание. И она, как обычно, от него отмахивается.

— Почему выбросить?

Артём морщится и показывает язык:

— Горький.

Ей становится уютно от его мягкой, хоть и ироничной улыбки. Рада, улыбаясь, отворачивает рукав клетчатой рубашки,