Оксана Сергеева - Перерыв на жизнь

Рада нащупывает руками цепочку, снова тянет за нее, крепко зажимая в руке кулон. И вздыхает, когда Гергердт

приподнимается над ней, замедляя темп. Он останавливается, желая видеть ее лицо. Хочет увидеть это в ее глазах. Как ей

хорошо. У нее уже совершенно другой взгляд. Темный. С поволокой страсти. Она не в себе, как всякая женщина,

находящаяся на грани оргазма. Потрясающее зрелище.

— Гера, ты убьешь меня...

— Подо мной, вроде, никто еще не умирал.

Он забылся. С ней летишь как в пропасть. Да, надо аккуратнее.

Трогает ее лицо. Мягкую щеку, подбородок. Проводит пальцем по губам. Как не целовать такие губы? Мягкий чувственный

рот. Как не целовать? Целует ее. Настойчиво приникает к сладким губам, а она пытается увернуться.

— Я же говорила, Артём...

— Что ты говорила? У нас все будет по-настоящему, по-взрослому. Я тебе не Антошка... мне ты мозги пудрить не будешь. —

Гергердт обхватывает ее шею пальцами. Дружинина сразу перестает уворачиваться и позволяет себя целовать. Сначала не

отвечает, но потом расслабляется.

— Хорошо тебе со мной? Хорошо? — выдыхает ему в щеку, отрываясь от его жаркого рта.

— Я сейчас кончу.

— Давай, — шепчет она. — Я хочу почувствовать это. Только в меня. Пожалуйста.

* * *

Рада сидит на кровати. Она после душа, волосы уже высохли. На ней черная футболка с распятьем. Нужно же было надеть

что-то на себя, майка залита кофе, вот и схватила, что первое попалось на глаза. А Гергердт все спит.

Пока он спал Рада, наконец, исследовала его квартиру, походила по первому этажу, заглянула в комнаты. Поняла, почему

раньше не видела кошку. Кошка, оказывается, живет в кабинете Геры. Есть у него в квартире что-то вроде рабочей комнаты.

А вообще, жилище Геры похоже на пещеру. Все темное, много отделки из натуральных материалов: камень, дерево. Даже в

спальне черные стены. Умом тронуться... Но планировка такая, что не гнетет этот цвет, успокаивает. Нет двери, нет

закрытого пространства. Как будто стены одной нет.

— Артём, — зовет Рада, касаясь губами его шершавой щеки, — тебе твои шлюшки завтрак делали? Тебе кто-нибудь варил

кофе в турочке с корицей? У тебя есть турочка?

Гера лежит на животе, заложив руки под подушку.

— Нет, — хрипло отвечает, не открывая глаз.

— Надо купить. Нет, я сама куплю. Ты же ничего не понимаешь в турках. У меня есть новая, керамическая. Буду тебе кофе

варить с душой. А кофемашина — это машина.

Он усмехается, шевелится, перемещает руки немного вверх и подтягивается выше на подушке. Рада смотрит на его широкую

спину. Подбирается поближе, проводит ладонью вдоль позвоночника. Задерживает руку на пояснице. И отдергивает ее. У

него там два широких шрама. Только она набирается смелости спросить, откуда они, краем глаза замечает кошку и

отвлекается. На эту кошку невозможно не отвлечься. Она двигается к кровати. Но так странно идет, подтаскивая задние

лапы. Почти их не разгибая.

— Артём, у тебя кошка заболела? Она болеет?

— Если заболела, пусть сдохнет.

— Гера! Как ты можешь? Что с ней?

— Вот ты суетливая с утра. — Он со вздохом переворачивается на спину. — Олька уже здоровая. Она просто хромает. Она

всегда будет хромать.

Рада не отрывает взгляда от Оли. Та, доковыляв до кровати, приседает на месте и щурится. Улыбается.

— Она не хромает. Она еле ходит.

— Ну, вот такая она у меня калека.

— А что с ней случилось? — Протягивает руки и гладит кошку по голове.

— Не знаю. Я ее котенком нашел. Забилась под колесо. То ли лапы перебили, то ли наехали.

— И ты оставил ее себе?

— Хотел Петровне подогнать подарок. Отвез в ветеринарку, потом пока таскался с ней, лечил, привык, не стал отдавать.

Петровне животных опасно доверять, еще молотком огреет. Она бабка темпераментная. Вылечить — вылечили, но вот

лапы Олька все равно таскает и прыгать не умеет. Зато по-пластунски только так. Как она вчера к тебе подкрадывалась, это

надо было видеть, — смеется.

— Хорошая киса, иди ко мне.

— Не тащи ее в кровать, — строго предупреждает Гера.

— Как это не тащи? — улыбаясь, бормочет Радка и берет животное на руки. — Смотри, какая она ласковая. Ей так хочется,

чтобы ее погладили.

— Потом шерсть везде будет. Грязища.

— Ничего страшного, Петровна приберется. Киса, не слушай своего хозяина. Он ничего не понимает. А почему ее Оля зовут?

— Потому что Олимпиада она, потому и Оля.

Рада заливается смехом.

— А почему Олимпиада?

— Ну, не Контрреволюция же. Ты посмотри на нее, она все виды спорта прошла. Как пить дать, с шестом прыгала.

— Артём, ну что тебе приготовить на завтрак? — Рада с наслаждением гладит мягкую шерсть, еще раз отмечая, что кошка у

Геры очень ухоженная, вычесанная. У нее выстрижен животик, и шерсть на лапках. И в районе шеи, где ошейник — тоже.

— Секс у меня обычно на завтрак. — Он откидывает одеяло. Иди ко мне, Рада. Рада слаще мармелада…

Впрочем, он ее не приглашает, а сбрасывает кошку на кровать, подхватывает девушку за талию и усаживает на себя.

Пытается задрать футболку. Помнит, какая Рада была вчера после секса. Смятенная, глубоко ошеломленная. Дрожащая.

Хочет увидеть ее такой снова. Рассмотреть при свете дня. Почувствовать все еще раз.

— Я так не могу… — легонько бьет его по руке, — при Ольке. А вдруг она меня укусит.

Артём тянется за одеялом и накидывает его на кошку.

— Не укусит. Теперь она будет сидеть тише воды, ниже травы, чтобы ее из кровати не выкинули.

— Ладно тогда. — Рада быстро стаскивает с себя футболку и трусики.

Гера заваливает ее на кровать, прижимается всем телом. Дружинина шире раздвигает ноги под его тяжестью. Рвано

вздыхает. Он припадает губами к бьющейся жилке на ее шее. Втягивает кожу. Не целует — всасывается.

— Гера, это... — впивается ногтями в его спину.

— Что? Плохо? Безвкусно? Грязно? Да, это ужасно пошло — ходить с засосами. Ты будешь вся в засосах. Вся.

— Гера, — чуть слышно говорит она, — ты – животное...

— Тебе это нравится.

— Еще не разобралась.

…Гергердт так и не сказал, чего хочет на завтрак. Ну, ладно. Значит, будет есть то, что нравится Раде. А Рада ужасно

голодна и хочет яичницу с луком.

Пока Гера в душе, она жарит яичницу и варит кофе. Находит в холодильнике творожный сыр, мешает его с зеленью, делает

бутерброды. Черт его знает, будет Гера это есть или нет, но сам виноват. Надо яснее озвучивать свои предпочтения. Ну,

ветчину и колбасу он точно будет. Ни один нормальный мужик от мяса не откажется.

Рада накрывает на стол. В голову лезет шальная мысль, и Дружинина хватает свой мобильный. Пишет Артёму сообщение:

«Понравилось?»

Через несколько минут приходит ответ. Рада улыбается и читает:

«Эпично. Драматично. Почему пришла?»

Она откладывает телефон и орет через всю квартиру, глядя на второй этаж:

— Чё, неужели так хреново было?! Пойдем повторим!!!

Гера хохочет, сбегая по лестнице в гостиную. Быстро идет к барной стойке, за которой они будут завтракать.

— Конечно, повторим. — Достает из заднего кармана презерватив и кидает на стол. — Мы забыли. — Улыбается, но в этой

улыбке нет ничего мягкого или призывного. Она холодная, бесцветная. Его. — Или ты какую-нибудь хрень жрешь?

— Нет, — спокойно отвечает Рада.

— Сделаешь от меня аборт, убью нах*й. Поняла? — ледяным тоном предупреждает он.

Она смотрит на него совершенно ясным взглядом. Не дрогнув, не смутившись.

— Поняла. Тебя сложно не понять.

Они усаживаются за стол, но есть не торопятся. Смотрят друг на друга. Потом Гера опускает взгляд на тарелку и берет

вилку.

— Артём, не знаю, зачем я тебе это говорю, но, кажется, должна. Я не забеременею. Я не могу иметь детей. — Она быстро

говорит и снова соскакивает со стула.

Забыла положить на стол салфетки.

— Тогда можно вообще не предохраняться.

— Да, — подтверждает Рада и садится на место. Кладет салфетки, осторожно берет свою чашку. Не поднимает глаз, но

чувствует, как пристально Гера смотрит на нее. Делает глоток кофе. — Да, я курю с тех пор. Пять лет назад у меня был

выкидыш. Я уже мало курю. Могу сигарет пять в день выкурить, могу три. Могу ни одной. А могу неделю не курить. А поначалу

по пачке в день выкуривала. Ужас. Ненавижу дым, ненавижу сигареты. Ненавижу. Ненавижу.

— А ты Антошке тоже завтраки делала? — спрашивает Гергердт, неожиданно переводя тему. А думала, что он и дальше

будет приставать к ней с вопросами, готовилась оборвать его.

— Нет, — спокойно вздыхает. — У него жена есть, пусть она делает. А у тебя жены нет.

— Логично, — ухмыляется Гера.

У Рады звонит мобильный. Она берет трубку сразу, перекидывается парой равнодушных фраз. Отнекивается от встречи,

находя правдоподобные аргументы. На вопрос, по-видимому, где она находится, говорит: не дома. Лаконично отвечает.

Четко. Коротко. Такими фразами, что и не придраться. Не сказать, что врет. Но ведь врет же.

— Да, это Антошка. Мужик, с которым я сплю, — подтверждает Дружинина, откладывая телефон в сторону. Хотя Артём не

спрашивает.

— Осторожнее со словообразованием. Ты же знаешь, как я уважаю и люблю русский язык.

— Спа-ла? — переспрашивает Рада со смехом.

— Да, — кивает, пережевывая яичницу. — Вот теперь правильно. И не надо впредь позволять себе такой небрежности, а то

я начну страшно нервничать.

— Хорошо, я постараюсь, — продолжает смеяться. — Ревнуешь, Гера? Так быстро?

— Ревную? Нет, ревновать я не буду, сразу убью кого-нибудь, и все.

— Кого? — веселится она.

— Кому как повезет.

Дружинина хохочет.

— Гера, вкусно тебе? Вкусно? Что ты молчишь? Ешь и молчишь. Ничего не говоришь, а я старалась. Что ты любишь Гера?

Скажи! Я что-нибудь приготовлю специально для тебя. Я очень хорошо готовлю.

— Я люблю все, что делается в духовке.

— А творожную запеканку? Любишь? — засыпает его вопросами.

— Наверное, — пожимает плечами.

— Я сделаю. Вкуснейшую. Я умею. — Она улыбается. Смотрит на его обнаженный торс. На мощные плечи и сильные руки с

набухшими венами. Потом берет бутерброд с творожным сыром. Гергердт вдруг крепко хватает ее за левое запястье. Рада

вздрагивает и пытается освободиться. Выдернуть руку. Он сжимает так сильно, что она чувствует боль. Улыбка тут же тает

на ее губах.

— Ты каждый раз нюхаешь еду, перед тем как есть?

Она заливается румянцем. Возвращает хлебец на тарелку и смущается. Не знает, зачем он спрашивает. Не знает, как

ответить.

— Прости, — зачем-то извиняется, — стараюсь себя контролировать, но не всегда получатся. Да, я… такая нюхачка. Очень

реагирую на запахи. От некоторых меня откровенно тошнит. Я потому попросила вчера тебя помыться. Твоя туалетная

вода... меня от нее подташнивало. Пожалуйста, не пользуйся ею. Я странная, да.

— Хорошо, — спокойно соглашается Артём и выпускает ее руку из хватки. Наблюдает за ней. Рада сидит в легкой

растерянности, смотрит на стол, не зная, как теперь притронуться к еде.

— Продолжай, не заморачивайся, — говорит Гера, уводя от нее взгляд. — Можешь прошерстить весь мой парфюм. Вдруг

найдешь еще что-нибудь, от чего тебя тошнит.

— Приятного аппетита. — Она сжимает ладонями свою чашку, стараясь скрыть дрожь в пальцах.

Гера. Зачем он задает столько вопросов?

— Господи, Рада… — начинает свою отповедь мать, едва переступив порог кухни. Бесспорно, ее шокирует черная футболка

с распятьем, которую она видит на дочери, помнит же, что в пятницу вечером Рада ушла в белой майке и джинсах. А

вернулась в мужской футболке. И следы на шее — их невозможно не заметить.

Может, кто другой и посомневался бы, не стал лезть с вопросами, но мама сразу сделала соответствующие выводы и