— Что же вы…

— Ничего, все в порядке. Мне бы прилечь.

— Конечно. Федор давай сюда коляску!

— Не надо коляску, я не хочу. Я же не инвалид.

С помощью Федора, под недовольное бормотание Дарьи Максимовны, что мол, некоторые не хотят беречь здоровье, они кое-как добрались. Комната была большая, светлая, прекрасный вид из окна, но Ане уже ничего не хотелось, только прилечь. Дарья Максимовна послала одного из парней принести сюда поднос с едой, спросила, не нужно ли чего. Ане ничего не было нужно, и есть тоже не хотелось, прилечь бы только. Когда ее оставили одну, она заползла в постель и, свернувшись калачиком, моментально уснула.

* * *

Проснулась резко, от ощущения чьего-то присутствия. Когда открыла глаза и увидела, как он раздевается, чуть не подскочила в панике.

— Не дергайся.

— Что ты здесь делаешь?

— Что я делаю в своей спальне? Спать ложиться собираюсь.

— Где? — она все еще не проснулась толком.

— Не смеши меня, — опять холодный цинизм, — в своей постели.

Аня стала выбираться из постели, хорошо, что спать ложилась не раздеваясь.

— Ты куда это собралась?

— Найдутся же в этом доме пустые комнаты, там лягу.

Он просто взбесился, и так весь день на нервах, а теперь еще ее фокусы!

— Ты никуда не пойдешь. — он цедил слова, обжигая холодными глазами, давя на нее каким-то внутренним ледяным огнем — Ты моя жена и будешь спать в моей спальне.

— Нет. Я не буду с тобой спать, — не пройдет у него давить на нее!

— Не надо меня бесить, — тон стал обманчиво спокоен, — Никто на тебя набрасываться не собирается. Ты и здоровая-то мне не была нужна. А тем более больная. Но спать будешь здесь!

Эта дура так и норовит опозорить его перед всеми, черт бы ее побрал! Было ужасно обидно, он весь день с нетерпением ждал, когда окажется с ней наедине в одной постели. Прикоснуться к ней, почувствовать, как она откликается, как будет дрожать от желания. Он знал, что она будет гореть, плавиться, кричать от страсти в его руках, и эта мысль пополам с собственным желанием мутила ему разум. И что?! Не будет с ним спать!

Аня отвернулась, из всех ее чувств остался лишь дух противоречия и возмущение. Здесь так здесь. Она стащила с кровати подушку и покрывало, и собиралась лечь на пол. Но он рванулся к ней, повалил на постель, придавил своим телом, прижав руки над головой. Сначала был испуг, а потом вдруг ее охватила злость, протест и, под всем этим, дикое желание:

— Что, опять изнасилуешь?! По-другому не можешь?!

А он вдруг понял, что никогда больше не сможет ничего сделать с ней насильно. Словно встал в мозгу какой-то блок. Желание клокотало в нем, подхлестываемое яростью, хотелось вдавиться в это хрупкое тело, вдавить его в себя, пока они не станут неразделимы, погрузиться в нее целиком, забыть обо всем, забыть себя и просто двигаться, двигаться, двигаться… пока не наступит это смертельное блаженство, и мир не разлетится на части сверкающими осколками…

Но после таких слов жены он пришел в себя и зло прошипел, отбросив ее руки:

— Делать нечего! Я и в прошлый-то раз через силу заставил себя это сделать, только чтобы тебя научить уму-разуму, — говоря эти слова, он сощурившись смотрел ей в глаза и видел разливающуюся там боль.

Ей больно, отлично! Потому что ему тоже больно! Он решил повернуть нож в ране:

— Но тебе, помнится, понравилось, — голос стал вкрадчивым и ядовитым, — Так понравилось, что ты орала на весь отель.

Аня отвернулась, не желая слушать, видеть, хотелось провалиться сквозь землю от стыда, злости и бессилия, но он не закончил.

— Не волнуйся, я не собирался тебя даже пальцем касаться. Нужна ты мне… — он встал и начал одеваться, умолк на какое-то время застегивая брюки, потом словно припечатал, глядя на нее с холодным презрением, — Молить будешь, и то не трону. Оставайся в этой спальне! Это теперь твоя комната, я сам уйду. Невозможно с тобой не то что спать, вообще рядом находиться.

И ушел, обдав ее холодом и хлопнув дверью на прощание. Аня снова залезла в постель, забилась под одеяло и, дрожа от обиды и боли, заплакала навзрыд. Какая же она идиотка, кто просил ее в тот вечер обращать на этого урода внимание? Как могла прийти ей в голову эта глупость, подойти и снять его на спор?! Зачем?! Наказание за одну маленькую глупость показалось ей просто чудовищным. Но обиднее всего было то, что он ушел.

* * *

Михаил вылетел из спальни, сбежал вниз по лестнице. Его трясло от разочарования, от злости, смешанной с неутоленным желанием и обидой. Мужчина чувствовал себя как ребенок, которому обещали конфетку, дали даже попробовать, а потом отобрали. Запустив обе руки в волосы на затылке и сжав их посильнее, он мерил шагами гостиную. На шум вышла экономка:

— Миша, что случилось?

— Ничего, тетя Даша, все в порядке, — он как-то сразу сник, голос был усталый, — просто не могу спать, устал, а спать не могу.

— Пойдем, я тебя чаем напою, у меня плюшки сеть. Твои любимые. Сегодня испекла. Пойдем.

Дарья Максимовна видела то, что он сам не хотел ни признавать, ни показывать. Ну да ничего, сам расскажет. Она повела его в кухню, не переставая тихонько уговаривать, что травный чаек поможет заснуть, а плюшки вкусные, такие как он любит. Она знала, что мальчик нуждается в любви и заботе, должен же хоть кто-то о нем заботиться. Понятно, что он давно уже не мальчик, но для нее-то он всегда будет ребенком. История с женитьбой не давала ей покоя, что-то там не так с этой женитьбой, Да что там, все не так!

— А чаек действительно успокаивает, тетя Даша. Ой, а плюшки какие… мммм, люблю я твои плюшки, — все-таки сладкие вкусности неизменно поднимают людям настроение, независимо от пола и возраста.

После второй чашки травного чая он смог, наконец, расслабиться и, откинувшись на спинку стула, закурил, прикрыв глаза.

— Миша ты ничего не…

Он покачал головой и пробормотал:

— Тетя Даша, не спрашивай.

— Миша, расскажи, в чем дело, как это случилось, самому легче станет.

— А что говорить. Я дурак. И так мне и надо, — он зло задавил сигарету.

— Миша, ты же давно бросил курить…

— Закуришь тут, когда такие дела.

Тетя Даша смотрела на него и выразительно молчала. Так умеют молчать только женщины, которые нас воспитали, они знают, что нам тяжело носить все в себе, что надо излить кому-то душу, и тогда станет легче.

И он не выдержал.

— Тетя Даша, ты только ничего не говори, ладно, ты просто слушай.

Она шевельнула рукой и утвердительно моргнула. А мужчина все собирался с духом, чтобы как-то начать, вертел в руках чашку, потом, словно в пропасть прыгнул, выдал:

— Я ее изнасиловал.

У женщины глаза на лоб полезли. Не может такого быть! Не мог ее мальчик, которого она с десяти лет практически воспитывала, такое сделать. Он же такой уважительный… Или мог… Что с ним случилось?

— Не верите?

Та покачала головой, повертела кистями рук и выжидательно на него посмотрела. Пусть объяснит.

— Она меня в ресторане снять хотела… подошла, самоуверенная такая… В общем разозлился я, и мозги как-то заклинило… Черт! Черт! Черт!

Миша смолк, потому что воспоминания снова захлестнули его, заставив пережить отголоски тех невероятных ощущений. Какое-то время сидел, глядя в одну точку, потом сфокусировал взгляд на тете Даше, и заговорил:

— А она девушкой оказалась, — развел руками и вцепился в волосы, — Но она сама напросилась!

Было видно, что он скорее себя старается убедить. Все-таки хватило мужества признаться:

— Нет. Если честно, то все не совсем так. Она… просто позволила себе глупо пошутить… — проговорил он, глядя в свою чашку, — Перенервничал я потом страшно. На следующий день, когда понял, что она шум поднимать не собирается, хотел уехать. Да. Сбежать хотел. Я знаю, тетя Даша, что ты сейчас подумала. Ты подумала, что папа перевернулся бы в гробу.

Михаил потер лоб, прикрыв глаза, ему тягостны были эти воспоминания:

— А потом… Только из паркинга выехал, а тут она… на мопеде летела. Понять толком ничего не успел, как сбил ее. И кто только изобрел эти проклятые мопеды! Столько аварий из-за них… Я так испугался, я думал… вдруг она умрет… Господи… — он затих, переживая заново свой страх и горячую молитву.

— И понял я, тетя Даша, что от судьбы не уйдешь. Что за дурость свою надо отвечать. Да и дело надо было замять поскорее, кому лишний шум нужен. Ну, и вот! Я на ней женился! Раз-два, и все готово. — несмотря на бодрый тон, выглядел он понурым и глубоко несчастным.

Дарья Максимовна взволнованно слушала, прижав руку ко рту. Когда поняла, что он закончил свой рассказ, откашлялась и сказала:

— Судьба — это хорошо, судьба — это не так уж плохо, Миша. Тебе давно пора было жениться. Девочка вроде нормальная, вежливая, могло быть и хуже…

— Все плохо. Все плохо, тетя Даша. Потому что она меня ненавидит. За все. А может ее вообще подослали, чтобы женить меня на себе и ободрать как липку? Не знаю! Может, подложили под меня из-за денег?

— Ах, перестань, — пожилая женщина какое-то время словно прислушивалась к каким-то своим мыслям, потом сказала, улыбаясь одними глазами, — Мне так совсем не показалось.

— Ты многого не знаешь.

— Я знаю то, что видят мои глаза.

— И что же они видят, — без особой надежды спросил Миша.

— То, что она к тебе неравнодушна.

Он покачал головой:

— Не знаю.

— Просто дай ей время. Поставь себя на ее место.

Он ушел в себя, разглядывая пустую чашку и качая головой. Тогда тетя Даша все-таки решилась задать этот деликатный вопрос:

— А ты, ты ведь что-то к ней чувствуешь?

Он словно задохнулся и вскинул на нее взгляд, полный противоречивых чувств:

— А что? Это так заметно?

Пожилая женщина улыбнулась, решив пощадить его гордость:

— Разумеется, нет. Просто я тебя хорошо знаю.

Мужчина вздохнул с облегчением, никто не хочет, чтобы его тайны были очевидны всем.

— Миша, вам надо пожить какое-то время только вдвоем, привыкнете друг к другу, найдете общий язык. Я так понимаю, ты хочешь сохранить этот брак?

— Да. По многим причинам.

— Ну вот, сейчас пусть поживет здесь пару недель, подышит воздухом, придет в себя, а я за ней пригляжу. Но тебе лучше уехать на это время. Пусть соскучится. Потом заберешь ее к себе.

Увидев, что он вздохнул с облегчением, экономка скомандовала:

— А сейчас, спать!

* * *

Он выдержал ровно три дня.

Глава 6


До конца счастливого отпуска оставалось всего ничего, на третий девчонкам улетать. И почему все хорошее так быстро заканчивается?! В этом году отпуск действительно был необычный, так неожиданно и странно Аню замуж выдали, до сих пор неприятный осадок оставался. Но, по счастью, в молодости быстро забываются неприятности, потому что жизнь течет широкой рекой, и каждый день приносит новые захватывающие возможности.

Сегодня вечером они никуда не пошли и сидели в своих номерах, решили в кои-то веки раз лечь спать раньше трех часов ночи. Девочки снимали два двухместных номера, Марина вместе с Ритой, а Нина с Леной. Нина все время жалела, что они не взяли трехместный, и Ане пришлось жить одной. Она все прокручивала, что могло бы быть, если, а вдруг… Но поздно, дело уже сделано.

Пока Марина мылась в душе, маленькая Ритка сидела перед телевизором и горстями заталкивала в себя попкорн. Шла ее любимая телепередача, естественно про любовь, про свадьбы, белые платья… аххх… И вдруг она резко дернулась, прилипнув к экрану, так что попкорн посыпался в декольте и застрял там в таинственных глубинах. Но девушка ничего не чувствовала — на экране в рубрике «курьезные свадьбы» были кадры Анькиного дурацкого замужества в больнице. Ведущая с улыбкой рассказывала фантастическую историю любви с первого взгляда, внезапно возникшую в курортном антураже.

— Марин! Марин! Быстро иди сюда! Тут нас показывают! В больнице! — и схватила телефон, Ленке с Ниной звонить, — Лена! Включай срочно телевизор…

Прибежала из душа мокрая Маринка в одном полотенце, капая волосами на ковер, и присохла к экрану. Оказалось, Лена тоже смотрела эту передачу. Когда сюжет закончился, Нина с Леной влетели в номер к девчонкам, все были ужасно возбуждены. СМИ страшная сила, вроде чуть-чуть поменять точку зрения, несколько слов добавить… И ведь такая вышла головокружительная любовная история, что просто ми-ми-ми… Они переглянулись и без слов поняли друг друга. Такая любовь заслуживает того, чтобы ее достойно отметить. Пусть даже в жизни все было совсем не так, не важно. Важно, что была потрясающе романтичная свадьба… Аж завидно стало.