Чего себя-то обманывать. Влад точно знал, чего ему для спокойствия необходимо. Ну, суеверный он. Да. С Муськой надо помириться, чтобы она удачи пожелала, тогда все будет как надо! Вот что нужно сделать. Но Влад не смел, страшно было ему почему-то идти к Муське, видать, чуял, что неправ перед ней, хотя и не знал в чем. Так что удрал от Роксы, чтобы она мозги ему не полоскала, принял немного для храбрости и вечером заявился к Майке Суховой домой. Долго стоял под дверью, несколько раз пытался нажать кнопку звонка, все рука не поднималась, потом нажал.

Майка в это время только из ванны вылезла, в халате махровом с полотенцем на голове, а тут звонок в дверь. Странно, по вечерам к ней никто не приходил. Глянула в глазок и застыла, перед дверью стоял Влад. Сначала не хотела открывать, пусть думает, что никого дома нет. А потом решила, чего прятаться, вот еще. И открыла.

Майя смотрела, как Влад топтался на пороге, открывая рот, из которого как назло не выходило ни одного звука. Потом как-то выдавил:

— Привет.

— Привет, — голос Майки был тихим и отстраненным.

Он прочистил горло, собираясь с силами сказать, наконец, то, зачем пришел:

— Я… это… ну, ты же знаешь… я уезжаю завтра… Вот, попрощаться пришел…

Он уезжает, и она его никогда не увидит.

Он уезжает.

Сердце болезненно сжалось, сейчас польются слезы, черт! Нельзя! Тоска проклятая душит… Майя сколько угодно могла его ненавидеть за то, что он женился на другой, не желать его видеть, не желать знать. Но то, что он уезжает и она его больше никогда не увидит… Расстаться с ним навсегда вот прямо сейчас…

— Проходи, чего на пороге стоять, — Майя открыла дверь пошире, а сама направилась в кухню, — Чаю будешь?

Нельзя, нельзя на него смотреть, а то она не удержит слезы.

— Буду, — Владик с облегчением и затаенной радостью проскользнул в прихожую и пошел за Майкой в кухню. Ему очень хотелось помириться, прямо, как если бы от ее благословения зависело все в его жизни. В тот момент это казалось очень важным. Майя вертелась между плитой и шкафчиком, стараясь не поворачиваться к нему лицом, попутно задавая обыденные вопросы:

— Тебе с сахаром? Лимон, печенье будешь, или лучше сушки? А может варенья? У меня вишневое есть.

— Можно с сахаром и с вареньем, — Влад все ждал, когда же она к нему повернется, но девушка упорно стояла к нему спиной.

— Муся…

Нет. Слезы все-таки потекли.

— Муся… Ты прости меня, ладно, Мусечка… Ты же добрая. Дурак я, обидел тебя. Но я не хотел! честно. Я не думал, что ты так воспримешь…

Боже мой! Он никогда ничего не поймет! Никогда! К Майкиным горьким чувствам добавилась еще и злость.

— Чего тебе, Марченков?

— Как чего, я помириться пришел.

— Считай, что помирился.

— Муся, может быть, ты все-таки повернешься ко мне лицом.

Да. Она повернется. Майя вытерла слезы и повернулась к нему.

— Ты плачешь…

— Ерунда.

— Муся…

— Пей свой чай, остынет, — девушка взяла свою кружку, обняла ее ладонями, руки замерзли.

Владик послушно стал пить чай.

— Еще?

— Нет, спасибо, Муся…

— Что, Владик? — Майка смотрела в чашку, голос не дрожал.

— Пожелай мне удачи.

— А, ты за этим пришел… конечно…

Она встала, Влад тоже встал.

— Муська…

Девушка подняла руку, сжала кулак, рука тряслась, никак не хотела двигаться, никак. Она попыталась еще и еще, потом разрыдалась. Владьку тряхнуло, что-то словно лопнуло внутри, он мягко прижал Муську к груди, обнял.

— Мусечка, не плачь, я же не умираю, я просто уезжаю, Муся, успокойся, — гладил ее по спине, гладил.

Муся заплакала еще горше. Потом собралась, утерла слезы, высвободилась. Никогда он не поймет. Он же только о себе думает, всегда только о себе. Что ж. Очнись, ему что-то от тебя нужно, дай ему это и пусть уйдет. Пусть.

— Удачи тебе, Владик, — она протянула ему кулачок.

Тот слегка стукнулся с ней своим. Как-то и ему стало грустно, прощание всегда бывает грустным, особенно, если прощаешься навсегда.

— Муся, ты не поцелуешь меня на прощание?

Поцеловать на прощание. То есть, в первый и последний раз. Да.

Она потом всю жизнь будет жалеть если не сделает этого.

Трудно сказать, чего ожидал Влад, вероятно дружеского чмока в щечку, только Майка поцеловала его по-настоящему. А потом непонятно что и как, но как-то что-то немыслимое произошло…

Очнулся он уже после, чувствуя себя необычайно легким, переполненным распиравшим его блаженством и невероятно смущенным.

— Муська… — Влад покраснел, пытаясь что-то бормотать в свое оправдание.

— Ничего, Владик, все нормально. Ты иди, тебе пора. Тебе уезжать завтра. Тебя будут искать.

— Да, действительно…

Майя кивнула.

— Иди.

— Так я пойду, Муська?

Он протянул ей кулак, она стукнулась с ним своим, улыбнулась:

— Иди.

— Пока, Муська, — Влад вышел, девушка смотрела, как он спускается по лестнице, когда он исчез из вида, она закрыла дверь.

Влад шел к себе окрыленный, его переполняла уверенность, что теперь все обязательно будет хорошо, правда немного смущение беспокоило, он не планировал с ней спать. Неожиданно оказалось так хорошо, что мозги напрочь отказали, стыдно даже. Он передернулся от сладкого послевкусия. Чего только не случается с мужиками на нервной почве, но девчонка вроде не обиделась, простила его. Мужчина отбросил лишние мысли, главное, что благословение Муськино он получил.

А девушка зашла на кухню, встала у окна, провожая взглядом удаляющуюся высокую фигуру. Фигура исчезла за поворотом, а она выключила свет и растворилась в темноте. Потому что в тот вечер Муська умерла.

Разумеется, Майя Сухова никуда не делась, она просто сидела в темноте у окна своей кухни. Умерла жившая в ее душе та малышка пятиклассница со светлыми волосенками и вечно разбитыми коленками, которая когда-то влюбилась в прекрасного принца Владьку.

Глава 6

Утром был рабочий день, Майя пошла в Универ как всегда. Вид, правда, у нее был похоронный, но кому какое дело, она решила быть маленькой и незаметной, чтобы наслаждаться своей болью в тайне. Не тут то было. Первое, что выпалил декан, когда ее увидел, было:

— Сухова, что с тобой стряслось, на тебе лица нет?! — он даже забегал вокруг, — Что, что случилось? Умер кто-то?

— Нет, — она постаралась добавить позитива в голос, — У меня все в порядке.

Глеб Давыдович оглядел ее еще раз, со злостью качнул головой и процедил:

— Опять обидели.

— Да нет, Глеб Давыдович, все нормально…

— Молчала бы, иди, давай, домой, нечего сегодня здесь мелькать. Завтра придешь.

— А как же…

— Ты еще здесь?!

Майя покачала головой и поплелась домой. По дороге купила себе коробку заварных пирожных с шоколадной глазурью, лечиться от тоски.

* * *

Настал великий день начала пути на новую родину. Россия прощай, здравствуй Америка! Сидели на чемоданах в зале ожидания, все на нервах, один Влад умиротворен и спокоен как сытый удав, и блаженно улыбался. Жены ушли чего-то купить, может просто пройтись, размять ноги. Алика стало слегка бесить инфантильно улыбчивое настроение друга:

— Ты чего улыбаешься? На нервной почве умом подвинулся?

— А… Нет. Просто настроение хорошее.

Беспольский подкатил глаза:

— О, я вижу, это называется размягчение мозга.

Влад глянул на него, беззлобно огрызнулся:

— Дурак ты, Беспольский.

Потом осмотрелся по сторонам, Роксы поблизости не наблюдалось, и зашептал:

— Просто я вчера вечером у Муськи был.

Брови Алика полезли вверх, а Влад, хищно и как-то невероятно довольно блестя глазами, сообщил:

— Помирился с ней, а потом, даже не знаю, как вышло… Но, ооооо…

Он передернулся и закрыл глаза. И хорошо. Потому взгляд Алика в этот момент был страшнее взгляда василиска.

— Ты что? Переспал с ней? — выдавил Алик.

Влад кивнул, с легким удивлением наблюдая, как его друг сглотнул, странно болезненно перекосился и моргнул. А потом внезапно отвернулся, да так и остался сидеть молча до самого прихода Роксаны и Нелли. И после тоже оставался молчалив и мрачен.

Но все это было не главное. Главное, что они выехали.

* * *

Похороны сердца прошли успешно.

Майка съела в одиночку всю коробку пироженок, запила это все хорошим стаканом белого вина, завалявшегося в холодильнике. Она иногда его в мясной соус добавляла, вот, оказалось кстати. Потом включила музыку и старательно подвывала:

— Снег кружится, летает, летает… заметает зима, заметает, замета-а-а-ет, все что было до тебя…

Потекли слезы. Текли, она их размазывала, всхлипывая от жалости к себе.

Раньше она все мысленно разговаривала с Владом, все спрашивала у него, почему он такой слепой, не замечал ее, почему поверил, что она Алика любит, почему на другой женился. Теперь уже спрашивать нечего. Все ясно. Просто она никому не нужна. Алик правильно сказал. Балласт. Ну, разве что услугами ее попользоваться.

Как странно, почему она никому не нужна, почему ею можно только пользоваться? Что-то с ней, наверное, не так. Надо…

Надо что-то менять, а то так утонуть в этом киселе можно. И нечего пьяные слезы лить. Жить надо начинать заново. Только где силы взять…

Ничего, пойдет завтра на кафедру, надо действительно об аспирантуре подумать, пока Кожин ей помогать готов. Учиться Майка любила, у нее это очень хорошо получалось.

— Вот и будем учиться, а всякую ерунду из головы выкинем, — приговаривала она, выбрасывая коробку от сладкого в мусорное ведро. Потом посуду долго мыла, тарелку, ложку и стакан, потом присела на диване, обняв подушку, и завыла тихонечко, закусив зубами уголок.

Больно, больно хоронить живое сердце. А жить с ним еще больнее.

Ничего, выживет.

Сейчас, только горло перестанет сводить судорогой, только дышать начнет… Рыдала она долго, в голос, трясясь и вздрагивая. А после прилегла обессиленная и тупо смотрела в одну точку. Мысли вяло ползали, не оформляясь во что-то конкретное, вернее оформляясь, но в то, чего не хотелось принимать, но надо. Оплакала свою потерю. Оплакала.

За окном стемнело, наступил вечер, поужинать бы, но не хочется. Майка заставила себя встать, поставить чайник, подумала и пожарила себе картошку, много, полную сковородку. Странное дело, но после хорошей порции жареной картошки жизнь показалась намного приятнее.

Майка даже смогла мрачно усмехнуться:

— Если вас трамвай задавит, вы сначала вскрикнете, раз задавит, два задавит, а потом привыкнете.

Это сколько уже раз, получается, ее «трамвай задавил»? Два раза как минимум? Если не считать мелких «наездов». Ха-ха! Да она ветеран просто…

Было бы смешно, если не так грустно. Девушка обвела взглядом квартиру. А не заняться ли уборкой? Глянула на часы, вроде не так поздно, самое время сделать генеральную уборку в шкафу. Пожалуй, самое время!

* * *

С того дня мир сузился, и работа и подготовка к аспирантуре стала единственным, что волновало Майю Сухову. Глеб Давыдович был ею доволен, помогал, она даже удивлялась, что такой занятой человек ухитряется для нее время выкраивать, и благодарна ему была безмерно. А еще скоро в Универе началась сессия, только успевай поворачиваться, совершенно некогда думать обо всякой ерунде. Ну, по ночам плакала, конечно. Но уже стало легче, отпустило.

* * *

Марченков с Беспольским тоже, наконец, добрались до своей «земли обетованной». Не стоит останавливаться на освещении всех граней «их» бюрократии и специфики социального устройства, а также этапов адаптации советских эмигрантов в демократическое общество. Коснемся лишь некоторых моментов из жизни наших героев. Когда схлынули первые впечатления и эйфория, началась новая жизнь, в которой оказалось много неожиданного и не всегда приятного.

Во-первых, выяснилось, что двигать Американскую науку вперед им не грозит. Родственники Роксы с Нелькой, как услышали об их творческих планах, долго покатывались со смеху, а когда закончили смеяться предложили им богатый выбор рабочих профессий самой низкой квалификации, начиная от мойщика стекол на бензоколонке до грузчика в супермаркете. Ндааа… Правда, утешили, что все с этого начинают, у кого стартового капитала нет, потом можно выбиться в люди, если не валять дурака. Лица у ребят, конечно, повытягивались, но делать было нечего. Вот и начали молодые люди свою трудовую деятельность. Попутно выяснив все про розовые очки, русскую баню и лыжи, а также бесплатный сыр.