Личная жизнь…

Да, личная жизнь…

Ну, Юра, преданный и верный Юра был при ней. Знал ли он о приезде Артема, или нет, неизвестно, но парень вел себя безукоризненно, впрочем, как и всегда. Но теперь он стал поговаривать о свадьбе.

Господи! Ну какая свадьба…

Нина долго пыталась замалчивать эту тему, переводить разговор, но парень становился все настойчивее. Казалось бы, отличный молодой человек, перспективный и любит ее. Мать прямо ничего не говорила, но негласно его кандидатуру поддерживала. А Нине сама мысль лечь с ним в постель казалась невозможной. Не чувствовала она к нему ничего, ни к кому не чувствовала. Головокружительное влечение, которое она испытывала к Артему, невозможно было сравнить с тем вялым равнодушием, что было у нее к Юре.

Парень стал заводить разговоры о том, что им следует пожениться все чаще, молчание Нины считал практически согласием, а потому даже начал строить планы на будущее. Вот этого Нина уже не смогла вынести, ей казалось, что ее загоняют в ловушку. И тогда она рассказала ему все. Все про Артема.

Он был поражен. Выслушал молча, извинился и ушел. А потом постепенно исчез из ее жизни. В первый момент Нина испытала облегчение, но потом… Потом ей стало не хватать его, оказалось, что Юра тоже стал ей по-своему дорог.

Однако сказанные слова имеют силу не меньшую, чем пули. И убивают они не хуже, особенно, если дело касается дел любовных.

Из всей этой ситуации Нина твердо запомнила одно: больше никогда она не говорила о своих чувствах к Артему никому.

***

Прошло несколько месяцев. Несколько месяцев тяжелых размышлений и пустых переживаний. Попыток понять, чья вина, что было сделано не так. В один из дней Нина пошла навестить мать Артема.

Женщина была ей не рада. Чуть не спровадила в первый момент. Но они потихоньку разговорились, Любовь Викторовна оттаяла, а потом и вовсе пригласила ее приходить в гости, когда будет возможность. И дала ей адрес войсковой части Артема.

Особо ни на что не надеясь, Нина написала Артему письмо. В нем не было ни слова о любви. Просто письмо. Просто поговорить. Когда-то ведь им было о чем поговорить, какие-то общие интересы.

Он ответил.

Ни он, ни она не касались в письмах того, что между ними было.

***

Так потихоньку, продвигаясь аккуратно, словно по тонкому льду, начался новый виток их странных отношений. Удивительное дело, что бы не происходило, как бы ни рвались между ними все связи, а только эти связи почему-то никогда не обрывались до конца, упрямо прорастая снова и снова.

Они писали друг другу. Сначала это были осторожные попытки найти точки соприкосновения, а потом уже интересные дружеские письма, наполненные разнообразными новостями, событиями из их жизни, мелочами, смешными деталями. На первый взгляд, хорошие дружеские письма. Однако на самом деле, можно ли быть настоящим другом и полностью доверять тому, кого считаешь предателем? Несмотря на взаимные обиды, их тянуло друг к другу. Но, если так можно выразиться, оба были настороже.

Сейчас у Нины было такое чувство, будто установился какой-то странный нейтралитет. Он молчал о своих чувствах, она молчала о своих. Однако, перечитывая эти письма спустя много лет, Нина не могла не заметить, то, о чем они словно сговорились молчать, кричало между строк. Все-таки молодость, даже если она считает себя зрелой и умудренной опытом, не может притворяться с той степенью правдоподобности, что свойственна действительно зрелому цинизму.

И потом, с высоты прожитых лет, ей было понятно, что она в своих письмах будто пыталась поглотить его личность, подавить, растворить в себе. Очевидно, оттого что в жизни все было с точностью до наоборот, в жизни подавить ее безуспешно старался он. Так, на бумаге и на расстоянии, даже не говоря ничего прямо, они, тем не менее, высказали, что хотели. Но только вот…

Как всегда не поняли друг друга.

Где-то через полгода, а ему служить как раз оставалось еще около полугода, характер переписки изменился, в его письмах стали появляться некие планы на будущее. Такие пробные шары, он забрасывал ими Нину, пытаясь понять, надолго ли эти дистанционные отношения. Не исчезнут ли они снова, стоит им встретиться вживую. А она затаилась, боясь спугнуть его, боясь проявить инициативу, но готова была обвиться об него как лиана, и разве что не душить объятиями. Выражаясь образно, разумеется, хотя… Хотя объятий и поцелуев ей хотелось безумно. Безумно. Этим и были пронизаны эмоциональные письма девушки.

А чего хотелось ему? Ему хотелось быть мужчиной и самому управлять своей судьбой. Хотелось достичь успеха, чтобы им восхищались, чтобы его принимали таким, какой он есть, без возражений и ограничений. Чтобы она была послушна ему, а не подстраивала под себя. Потому что в какой-то момент Артему показалось, что Нина своими эмоциями его душит. Ему хотелось свободы выбора, свободы действий. Хотелось, чтобы ему отдали контроль и право решать.

Его можно было понять. Артем был в том возрасте, когда становятся мужчиной по-настоящему, а в армии этот процесс происходит еще быстрее. Там все наглядно и конкретно. Впрочем, и тут не обошлось без Нины. Дело в том, что она, после того как бросила техникум, устроилась на работу Генштаб.

Ну, это уже отдельная история, но коротко рассказать стоит. Мама Нины, Серафима Петровна по образованию была медсестрой, и работала она всю жизнь в ведомственном госпитале. А там через ее заботливые руки много народу прошло, завязались знакомства, хорошая дружба. Иногда две уборщицы могут сделать даже больше, чем целый генерал. В общем, Ниночку, чтобы не болталась без дела, мать через знакомых устроила туда для начала техсотрудником. И Нина прижилась.

Разумеется, она писала ему об этом, а также о том, что на работе вокруг нее полным-полно военных с большими звездами, шутила на эту тему. Шутила, не осознавая, что отравляет ядом душу парня, заставляя простого сержанта сравнивать себя с воображаемыми майорами и полковниками, которых она видит каждый день, и оттого чувствовать себя ущербным. Конечно, ему хотелось самоутвердиться.

Поэтому в его письмах говорилось, что он собирается продолжить службу, и после армии собирается поступать в военное училище, добиться успехов, сделать карьеру. А там и время поступления подошло, о чем он ей и написал.

А Нина почему-то насторожилась.

Ей показалось, что Артем эти разговоры затевает лишь затем, что, зная о ее новом положении, думает извлечь из этого выгоду. На то его письмо она ответила обтекаемо и уклончиво.

Странные молодые люди. Они нуждались друг в друге, но оба были научены горьким опытом предательства, и оба были отравлены недоверием.

Артем ведь не просто так намекал ей, что собирается поступать, он ждал от нее одобрения, смешно сказать, он, как дурак, ждал, что она приедет поддержать его, будет рядом. А когда получил ее суховатый и осторожный ответ в очередной раз понял, что от него отгораживаются.

Стало невероятно обидно. Что ж он ей годится только для поцелуйчиков по углам? А как жизнь с ним связать, так на попятный?! Он что ей, учебно-тренировочный, что ли? Захотела — достала, надоел — задвинула?! Ну да, понятно, у нее же там полно майоров и полковников! Есть из чего выбирать!

А ничего. Обойдется без нее.

Артем был обижен, может быть это и ничем не оправдано, но когда он только узнал, что Нина в Генштабе работает, сразу же заподозрил, что ему ничего не светит. А последнее ее письмо в этом убедило окончательно.

В Голицынское пограничное училище он поступил.

Вот тогда-то и написал ей в сердцах. Все что наболело.

Но он был бы не он, если бы показал, что ему действительно больно и обидно, он постарался сделать побольнее ей.

Когда Нина получила его последнее письмо, у нее в глазах потемнело. Было яркое летнее утро, а ей почудилось, что на улице ночь. Удар был жестоким. Он писал… Он…

Господи… Какой был разительный, убийственный контраст между теми письмами из армии, и этим… из училища. Будто разные люди…

Откуда…? Откуда этот пренебрежительный тон… Будто с нищенкой разговаривает…

В полученном письме рассказывалось, что она необразованная дура, не желающая учиться, и есть та, которая, бросив все, прилетела к нему и помогала своей поддержкой при сдаче экзаменов. И что ей, Нине, нечего на него рассчитывать, И т. д. и т. п…

Так получилось, что письмо Нина читала по дороге на работу и застыла как раз на середине Большого Москворецкого моста. Подняла глаза — слева Кремль, прямо Храм Василия Блаженного. От горя все вдруг увиделось в черно-белом цвете, как на негативе. Сколько это длилось, она не знала. Позже Нине подумалось, что так, наверное, сгорела ее душа. В прямом смысле слова.

А еще в тот момент Нина поняла, что в этот раз обиду ей нанесли смертельную.

Да, уж… В этот виток мертвой петли победа в соревновании «Кто сделает больнее» осталась за ним. Бесспорная победа.

***

Как до работы добралась, Нина не помнила, но там, за суетой и хлопотами немного отошла. Глаза хоть стали видеть, правда действовала механически, как робот. Естественно, состояние девушки не осталось незамеченным.

Между прочим, опасения Артема насчет разных майоров и полковников не были беспочвенными. Нина была красивая девушка, видная, молоденькая, ответственная, характер упорный, но по-женски мягкий, а главное — порядочная. Да они, эти дядечки с большими звездами, в ней души не чаяли. А один майор неженатый даже ухаживать пытался. Нина его всерьез не воспринимала, в ее сердце ни для кого, кроме Артема, места не было.

Нина тогда не была готова к новым отношениям, ей было тяжело, больно и страшно жить.

***

Она теперь частенько бродила по московским улочкам. Тогда это была просто необходимость, прогулки успокаивали. Если в то время Нина действовала интуитивно, то уже гораздо позже нашла выражение, что архитектура — это застывшая музыка, а потом прочитала и статьи о влиянии исторического центра на личность. Например, психологи определили, что дети, постоянно живущие именно в историческом центре Москвы менее агрессивны, чем их сверстники из спальных районов. Звучит утешительно.

Был один дом неподалеку, который ей нравился. Если встать к нему под определенным углом, то здание напоминало нос огромного корабля. Нина частенько по вечерам приходила полюбоваться на него. На другом доме сохранилась мозаика. Яркие цветовые пятна на стене в том ее состоянии хоть немного, но поднимали настроение.

Однажды, когда она забралась необычно далеко, ей на глаза попался старый дом, огороженный под снос. На балконе верхнего этажа росло деревце. Маленький тополёк, метра два высотой, и как он только туда попал… Нине тогда показалось, что ее любовь, так же как и это деревце, выросла не в то время и не в том месте. Деревце живое, тянется к солнцу, ему невдомек, что растет на балконе дома, предназначенного под снос. Оно обречено, у него нет завтра, у него есть только сегодня.

***

И все-таки, петли судьбы ведут нас совершенно непонятными путями, заводя иногда в тупик, а иногда на новую дорогу.

Прошло немногим больше года. За это время подъезд, в котором жили Нина с мамой, расселили, и им дали новую квартиру. Переезды, вообще, очень полезная вещь, при переезде часто старые беды и болезни остаются на старом месте. Просто потому, что процесс это невероятно хлопотный, и ни на что другое сил не остается.

Примерно через год, после описанных событий, Нина была в гостях у знакомых. Те как раз обменяли квартиру, хотели быть поближе к престарелым родителям. А сейчас справляли новоселье. И черт же ее дернул поинтересоваться, а где это самое Голицынское училище…

Адрес ей сказали, даже подтрунивали, не желает ли она пополнить ряды девиц, толпами осаждавших все входы и выходы этого учебного заведения. Нине оставалось только поблагодарить и криво улыбнуться.

Не хотела идти. Но ноги сами понесли. А там…

В это трудно поверить, но когда она обратилась к дежурному на КПП, чтобы узнать, где можно найти курсанта Артема Таранова, к нему с другой стороны подошел какой-то парень, курсант.

Артем.

Нина так и застыла, услышав:

— Ой, Нинка, ты!?

А вслед свое растерянное:

— Ой, а я к тебе приехала…

Ну вот, пошел новый странный виток. И каждый раз, будто все заново.

Вот только раны у каждого в душе становились все больше и болезненнее, да доверия все меньше. В этот раз они снова обрадовались друг другу при встрече, а недоверие свое постарались замаскировать от себя же самих.