Как полагается, я записал время смерти, положил Сюзанну в машину на заднее сидение и отвез в полицию, предварительно почистив ей под ногтями и подмыв причинное место. Сначала полицейские хотели привлечь меня к ответственности, пока не удостоверились, что я врач-психотерапевт и по совместительству психиатр. Я сказал им, что это была часть реабилитационной психотерапии, и они поверили, услышав набор заумных слов. Оформили как несчастный случай, чтобы избежать волокиты. За это мне пришлось им приплатить, потому что так они лишались премии. Затем я приехал на работу и быстро оформил все так, будто ее выписали днем ранее. После без сил явился домой, выпил снотворное, чтобы не думать о случившемся, и уснул.

Как ни банально было терять любовь, но это был уникальный случай. Я довел девушку до психоза просто потому, что она меня возбуждала. Затем некое соперничество спровоцировало меня на доведение пациента до кататонической шизофрении. Я забрал жизнь у двух молодых людей, которые вполне могли стать парой. И мне не было стыдно или больно. Только обидно из-за того, что больше не было возможности увидеть Сюзанну…

Утром ужасно не хотелось вставать с постели, потому что я знал, что будет. Ноги были тяжелыми и совершенно не хотели слушаться.

– Что-то случилось? – спросила Арина, увидев, что я без сил сижу на кровати.

– Нет, все хорошо, – ответил я.

– Ну, я же вижу. Не нужно пытаться меня обмануть, ты сам научил меня распознавать ложь.

– Да, я помню, – улыбнулся я. – Просто неприятности на работе.

– У тебя? – удивилась она. – Какие?

– Пациентка утонула. Мы были на озере, а она зашла в воду и…

– На озере? – еще больше удивилась Арина.

– Да, – ответил я. – Ладно, мне нужно идти. Потом тебе все расскажу.

Сев в машину, я начал повторять про себя: «Я сильный! Я справлюсь! Я все смогу!». Это напоминало небольшой бред, но в жизни тысячу и один раз помогало не опустить руки и не броситься в океан событий, который так беспечно распоряжается жизнями многих людей.

На работе без Сюзанны было одиноко. Больше не было желания куда-то пойти, чтобы заглянуть мимоходом, поцеловать ее и продолжать заниматься рутинными делами с бесперспективными больными. И винить было некого, в том числе, и себя. Это не я переспал с ее отцом и приехал в больницу по глупости. Позиция, казалось бы, абсурдная, но за что винить человека, у которого жизнь забрала многих женщин и, в конечном счете, саму Сюзанну? Заслуженно ли было дразнить мужчину сексуальной женщиной? Чем я заслужил такую роль в жизни? Больше слов о долге, чем объяснений того, почему нельзя подумать в первую очередь о себе. Разве нельзя было хотя бы к старости придать смысла моему существованию? Я жил жизнью, которой нет конца. Ложишься и просыпаешься, одно и то же длится годами, а после снова проживаешь ту же жизнь. Любой бы попробовал жить иначе, если не сошел бы с ума еще в самом начале.

После обеда я сидел в кабинете и думал о Сюзанне, пока не открылась дверь, и я не увидел ее отца. Глеб был бледен, нервно дышал и явно не был настроен на спокойный диалог.

– Назови мне хоть одну причину не убить тебя здесь и сейчас! – взбешенно произнес он. Разумеется, нужно было сказать что-то отвлеченное.

– Присядьте, я вам кое-что расскажу, – ответил я, указывая на коричневое кресло. Он растерянно осмотрелся, явно не готовый к такому повороту, и сел, уставившись на меня.

– Ну?

– Все началось после того, как она рассказала мне, что случилось между вами, – говоря об этом, я ставил его в неловкое положение и снижал уровень агрессии. – Она любила вас! Все мне рассказав, Сюзанна попросила узнать у вас, могли бы быть между вами отношения. Я не стал отказывать ей в этом. Поговорил с вами и получил отрицательный ответ. Разумеется, прежде дав Сюзанне седативный препарат, чтобы она не впадала в отчаяние, я все ей рассказал. У нее началась истерика. Когда подействовали таблетки, она села на кровать и сказала, чтобы я убил ее. Разумеется, я отказал ей в этом. Нередко больные в таком состоянии желают умереть. Я предложил свести ее с ума. Она согласилась. Но сводить Сюзанну с ума я не собирался, я хотел только вывести ее из депрессивного состояния. В этом мне помогал один мой пациент с шизофренией. Он также при помощи Сюзанны шел на поправку. Все было хорошо, но потом что-то случилось, и она не захотела видеть моего пациента. Он начал все сильнее впадать в галлюцинаторный бред, затем проявилась кататония, и сейчас он просто овощ. Она же вела себя уже нормально, и я размышлял над тем, выписывать ее или нет. Затем Сюзанна попросила меня съездить с ней на озеро. Она читала какую-то книгу и рассказывала, что можно якобы смыть грехи и начать жить заново. Я не придал этому значения и отвез ее вечером, потому что днем у меня не было возможности из-за пациентов. Мы приехали, все прошло нормально, и мы уже собирались уезжать. Она отправилась к озеру омыть ноги от песка, а я отвлекся на звонок. А когда опомнился, то увидел, что ее нигде нет. Покричал, но услышал только тишину, потом глянул на берег и увидел балетки. Я кинулся в воду, не знаю, сколько искал, но с большим трудом нашел ее. Она была бледной, ее губы посинели, и я по опыту уже знал, что ее не было возможности реанимировать. На всякий случай попытался, но одному это сделать было нереально. Я отвез ее тело в полицию и объяснил, что к чему, – рассказывал я, а он просто сидел и подозрительно поглядывал на меня.

– Мне сказали, что ее изнасиловали, – строго произнес он.

– Не хотел об этом говорить, но это правда, – произнес я, посмотрев ему в глаза. – Когда я сказал, что Сюзанна перестала общаться с пациентом, я умолчал о том, что случилось. Не хотел вас еще больше травмировать.

– У нее в крови обнаружили предельное количество каких-то там психотропных веществ! Что вы на это скажете, доктор?! – возмущенно спросил он.

– Хм... – ухмыльнулся я. – Правду хотите? Ладно. Она попросила меня накачать ее лекарствами до такой степени, чтобы мир для нее перестал существовать. А знаете, почему? Потому что кто-то просто баран и пожертвовал своей любовью ради мнения общества! Думаете, я не видел, что вы чувствовали? Да по вам видно было, что вы без нее жить не можете! – начал я на него давить. – Разве не вы оставили на ней синяки? В первый день я осмотрел ее...

– Синяки? Что?! – возмутился он. – Какие, черт возьми, синяки?

– Те, которые были. И знаете, у меня есть для вас кое-что, – сказал я. Затем достал ноутбук, вставил флэшку и включил видео, где насиловали Анну. Он побледнел второй раз и открыл рот от удивления. Вдобавок у него вновь задергалась губа.

– Я узнал тебя! Этот тик почти не поддается лечению. А если еще и запустить, то только ботокс может помочь! Сюзанна отрицала, что это ты, потому что она не видела тебя раньше. А потом я заметил родинку у тебя на шее, – сказал я, и он дотронулся до нее рукой. – И я понял, что это твоя дочь, и потихоньку превратил ее в овощ. Мне не хотелось этого делать, потому что я… она… – начал запинаться я.

– Ублюдок! – воскликнул он, а я усмехнулся.

– Это не все! – придя в себя, продолжил я. – То, что произошло между тобой и Сюзанной, не случайно. Ты и сам подвергался сексуальному насилию. Я увидел это по видео, – мой собеседник растерянно опустил взгляд, и я понял, что попал в цель. – Кто это был? Пьяный отец? – спросил я, но реакции не было. – Сосед, совративший тебя? – вновь пусто. – Нет, это была мать! – громко произнес я, и он сжал кулаки от внутренней боли. – Мать совратила тебя еще подростком и сношалась с тобой против твоей воли. На тебе это отразилось, и ты сам не пренебрегал насилием. А после с тобой переспала твоя дочь, против твоей воли! Она напомнила тебе твою мамашу!

– Прекрати! – взбесился он. – Хватит!

И зарыдал. В кабинет забежали два санитара. Глеб отпрыгнул в угол и закричал:

– Нет! Не трогайте меня!

– Вяжите его! – крикнул я, наслаждаясь зрелищем.

Властвование возбуждало мои мысли, и от этого я получал неимоверное удовольствие. Прошлое детство и то, что случилось с моей женой, изуродовали восприятие, и обычный секс вводил меня в жуткое уныние. Тогда, на берегу, я понял, что насильственный секс куда интереснее. Да что там, он безумно пленил меня! И я бы не начал сводить бедную девушку с ума, если бы не то, что она сделала со своим отцом. Это разбудило что-то внутри меня, и оно не могло успокоиться. Я, кажется, начал чувствовать блаженство, опускаясь в объятия разврата. Но все это было на бессознательном уровне.

– Что это с тем мужчиной? – спросила Арина, зайдя в кабинет и принеся с собой тонкий цветочный запах с древесно-мускатными нотками.

– Помнишь, утром я говорил, что пациентка утонула? Так вот, это ее отец. Не выдержал, бедняга. Она у него единственный ребенок, – ответил я, а сам пронзительно посмотрел на Арину. Если бы можно было почувствовать прикосновение взгляда, то она бы ощутила, как я нежно касался ее ног, шеи, кончиков пальцев и зоны декольте. Случившееся удивительно взбудоражило мозг, и полученные когда-то психические травмы взыграли с необычайной силой при первой же возможности.

– Эй, – произнесла Арина, щелкая пальцами, – ты уставился на мою грудь!

– Ой, извини, задумался, – ответил я, внушая себе, что она моя дочь, нельзя даже думать о ней. Я понимал, что мысли – предвестники действий, и поэтому купировал себя на ранней стадии патогенеза.

– Тебе нужно отдохнуть, ты ведь не отдыхал уже очень долго.

– Меня некому подменить, – ответил я, отводя взгляд от Арины, чтобы случайно не начать думать о том, как я к ней прикасаюсь.

– Ты лучше о себе подумай. Никуда не денутся твои пациенты. Все, что они видят – это белые стены, кровать, туалет и столовка.

– Они выходят на прогулку.

– О, да! Свобода!

– Ты не хуже меня знаешь, что им тут безопаснее, – ответил я.

– Запирать человека в клетку, но от кого? Пора признать, что мы стремимся спрятать инакомыслящих людей, чтобы они не напоминали нам о том, что наша система ценностей больна. Существование законов говорит о несостоятельности системы. Существование психиатрических больниц – о том, что сами ценности изначально порочны. Нас воспитывают больными и уводят к аморфным целям, чтобы лишить всего. Эпоха средневековья в 21 веке не может быть здоровой только потому, что у нас нет желания пробовать новое! Мы его боимся! Нас воспитали в страхе! Не послушаешься родителей – получишь ремня. Для ребенка это очень веский довод не исследовать мир!

– Ой, доченька, – улыбнулся я, опираясь на кресло, – а ты-то почему думаешь иначе?

– А ты меня не сдерживал в знаниях и ничего не навязывал, старался соблюдать нейтралитет и поступил правильно. Спасибо тебе за это, – она обняла меня и поцеловала в щеку. Я же оставался неподвижным, боясь навредить Арине или начать желать ее. Мои чувства смешались, я находился в пограничном состоянии между животным и человеком.

Перенесенные психотравмы породили девиации различного уровня, от этого сильно пострадало восприятие, которое и без того не было радужным. Живя второй раз, любой бы начал сомневаться в ценностях общества, ведь возвращаясь в ту же самую жизнь, человек получает, как минимум, один ответ: устои общества не истинны. А если не истинны, то зачем ограничивать себя псевдоморалью и фиктивной нравственностью?

Так я думал и оттого вступал в конфликт с самим собой. Привычные стереотипы боялись новой роли, которую прошлая роль глубоко осуждала.


Глава XIX

На Арину я наложил табу: любая мысль о ней становилась враждебной. Я надеялся, что это поможет мне не поддаться разврату, но в отношении остальных я себя не сдерживал. Глеба я сразу же напичкал психотомиметическими средствами. Внешне это выглядело так, будто бедный папаша свихнулся после смерти единственной дочери. Никто ничего не заподозрил. Да и кто мог? Санитары, мягко говоря, несведущие в психиатрии, медсестры не так просвещены, а тем психиатрам, что находятся в других отделениях, своих дел хватало и разбираться в чужих за те деньги, что им платят, они не собирались. Всем было плевать, и даже если бы кто-то что-то узнал, ничего бы не изменилось. Никому нет дела до этих больных. Они просто оставлены на произвол нравственности персонала, который не отличается этическими высотами. Среди санитаров много бывших зеков, таких же больных, и прочих, кому особо не хочется утруждаться и сложно найти другую работу.

Глеба я определил на ночь в одиночную палату, где его привязали к кровати. Разумеется, я не мог оставить его без личного внимания. Персонал я отправил домой, а ночью, когда все ушли, навестил Глеба. Впервые в психиатрической больнице были только больные. И ужасно было то, что в здании, полном безумных, имел узаконенную власть один из них.

Зайдя в палату, я почувствовал прохладный воздух. В нем привычно пахло хлоркой и сладковатым, чуть приторно-уксусным душком, которым воняют старики. Глеб лежал, уставившись в потолок. Действие галлюциногена уже закончилось, и он находился в депрессивном состоянии, полном безразличия и тоски.