Наталия Орбенина - Перо фламинго

– Ну да! – искренне засмеялась Серна.

– Признаться, и я тоже! Да только мы с тобой совершенно позабыли, что на свете еще существует пока неведомый нам господин Аристов, Егор Федорович, законный опекун своей сестры. А его мнение нам пока неизвестно.

Серафима Львовна грустно вздохнула. И впрямь, есть же некий господин Аристов, бродит где-то по улицам далекой и уже близкой Александрии и ждет свою ненаглядную сестрицу. Она подумала о незнакомце безо всякого чувства, даже без женского любопытства. Укладываясь спать, она снова вспомнила об этом Аристове, да и забыла, сморил сон.

Егор, как всегда, проснулся очень рано, но не спешил встать с постели. Он долго лежал, прислушиваясь к звукам пробуждающегося восточного города, которые доносились из-за решетчатых ставен, защищавших гостиничный номер от всепроникающего зноя африканского солнца. За два года он уже привык к нестерпимой жаре, колючему иссушающему ветру, вездесущему песку, и ему теперь казалось немыслимым, что впереди ждет сумрачный холодный серый и дождливый Петербург. Впрочем, Петербург действительно подождет. Нет, они с Зоей не будут спешить. Сначала он покажет ей величественные пирамиды, могучий Нил, загадочного Сфинкса. А потом они поедут куда-нибудь еще, может, в Европу, куда захочет Зоя, но не домой.

Нет, не домой. Он еще не остыл от угара войны и не может представить себя в скучных и фальшивых гостиных с пустыми разговорами, где его будут рассматривать как невиданную зверушку и задавать глупые вопросы, на которые вовсе нет желания отвечать. Разве можно пересказать вот так, в светском разговоре все, что он пережил. Нервная дрожь охватывала его тело, когда память воскрешала картины сражений, гибель товарищей-буров, коварство ненавистных англичан. Он заболел Африкой, её немыслимо прекрасной и яркой природой, её гордыми и мужественными людьми, среди которых он мечтал поселиться навеки. И он осуществил бы свой замысел, если бы победа досталась бурам. Но победили англичане, и раненому русскому волонтеру пришлось срочно убираться восвояси. Раны заживали медленно и ужасно мучили его, особенно по ночам. Егор потянулся, и тотчас тело пронзила притаившаяся боль. Он поморщился и заставил себя встать. Что ж, позади долгий путь из Кейптауна в Каир, потом в Александрию, мытарство без денег и постоянная боль. Слава богу, наконец, ему удалось связаться с русским посольством в Каире, и на помощь пришел старый друг семьи Гнедин. Как жаль, что они не увидятся тут, в Египте, как намечалось! Но все же он, наконец, свидится с сестрой.

Мысль о Зое вызвала невольную улыбку. Какая она стала теперь? Наверное, уже совершенно взрослая. Ну, конечно, почти восемнадцать лет! Два года монастыря не прошли даром, изменился тон писем, изменилось настроение. Впрочем, и он изменился. Со смехом и стыдом вспоминал теперь Егор свой опыт строгого воспитателя. Нет, теперь он будет умней, он будет более гибким, добрым, уступчивым. Пусть делает, что хочет, только бы они были вместе. Разумеется, в рамках разумного. Конечно, он будет подыскивать ей жениха. И когда устроит судьбу сестры, будет считать свой долг выполненным. А что до себя, то здесь Аристов был совершенно уверен, что оставаться ему холостяком. Все женщины, которых он встречал в Петербурге, оказывались либо глупыми, либо лицемерными, фальшивыми, недалекими, неискренними, алчными, гадкими и прочее, прочее, прочее. Словом, нет на свете той, ради которой он готов забыть себя. Когда он сражался в Южной Африке, то подумывал о том, чтобы взять в жены какую-нибудь местную девушку. Нет, никакой любовной истории у него не случилось, а просто потому, что там они хотя бы не испорчены цивилизацией. Подлинная искренность и чувства обеспечены. Но, увы, разгром буров положил конец этим планам…

Наскоро покончив с утренним туалетом, Аристов быстро покинул гостиницу и двинулся в маленькую кофейню. Старый грек варил божественный кофе – медленно, с чувством, в малюсенькой турке на раскаленном песке. Кофе получался густой, ароматный, бодрящий.

Гудки пароходов, крики носильщиков, стоны чаек, гомон встречающих и отправляющихся, все слилось в едином шуме порта. Аристов в белом костюме и соломенной шляпе, с изящной тростью в руке в большом волнении вглядывался в публику, которая валила с трапа парохода. Зои все не было. Быть может, он её не узнал, проглядел? Егор все больше нервничал и постукивал тростью о мостовую. Пестрая шумная толпа катила мимо, он вглядывался в лица, и вдруг все разом затихло, замерло. Исчезли все звуки, как будто невидимыми сделались люди. Только одна фигура плыла навстречу. В абсолютной тишине и пустоте. Казалось, словно ожившая картина Рафаэля, неземная Мадонна движется ему навстречу. Егор застыл. Удивительная незнакомка, казалось, была соткана из света. Её лучистые глаза божественно сияли. Нежный идеальный овал лица, точеные руки. Великолепная грациозная фигура. Нет, таких женщин не бывает! Это видение. Мираж!

Из забытья Аристова вывел звонкий родной голосок:

– Егорушка, да узнай же ты меня, наконец!

Егор сделал над собой усилие и стряхнул прекрасное наваждение. Переведя взор, он увидел рядом с прекрасной незнакомкой свою бесценную сестру.

– Бог ты мой! Зоя! Красавица моя! – он подхватил её сильными руками и закружил над землей, как бывало в детстве. – Дай поглядеть на тебя! Да ты совсем, совсем у меня взрослая стала!

Он целовал её и не выпускал из объятий.

– Ах, ну точно медведь! – девушка с трудом освободилась из крепких рук брата. – Позволь же мне представить тебе моих добрых друзей, благодаря которым я тут!

Аристов крепко жал руки профессору, молодым людям, подоспевшим с трапа. И со странным, неведомым доселе трепетом он склонился над белой рукой в тонкой перчатке.

– Серафима Львовна! – пропела Зоя.

– Что ж, господа! Я в долгу перед вами! – Егор снял шляпу и поклонился. – Прошу вас нынче же вечером отобедать по случаю завершения вашего плавания. Мы с сестрой будем счастливы оказать вам эту честь! Если бы не вы, бог знает, когда мы бы увиделись! Я очень, очень вам признателен за хлопоты о Зое Федоровне!

– Помилуйте, сударь, какие хлопоты! – отвечал Соболев. – Общество вашей сестры было чрезвычайно приятным. Мы сожалеем, что наше путешествие завершилось.

– Но почему же завершилось! – расстроено произнесла Зоя. – Разве мы и дальше не можем путешествовать вместе? Ведь, как я полагаю, мы все едем в Каир?

– Ну, Зоенька, поспешно такие вопросы не решаются, – Аристов подхватил сестру под руку, стремясь как можно быстрее увести ее. – У нас будет еще возможность поговорить.

Егор хотел поскорее завершить обмен любезностями и оказаться с сестрой наедине. Они так давно не виделись, так соскучились. Ему совершенно не хотелось ни с кем знакомиться. И тем более путешествовать в компании новых знакомых. Но он был обязан Соболевым. И эта ожившая картина Рафаэля… Словом, нельзя решать наспех. Надо подумать.

Они проговорили до вечера, взахлеб, перебивая друг друга, то смеясь, то плача. Перемешалось все. И детские воспоминания, и его военные приключения и страдания, и её томительное пребывание в монастыре. Когда вдруг Егор взглянул на часы, то в ужасе схватился за голову, давным-давно Соболевы ждут!

За роскошным столом, полным диковинных яств, морских тварей, приготовленных особенным образом, фруктов, рыбы, сладостей, разговор не клеился, все возвращаясь потихоньку к одному. Зоя с напряжением следила за братом, какое он примет решение. Неужели вот сейчас, в первые мгновения он снова превратится в деспота и увезет её? Тогда она вряд ли увидит Петю. А если и увидит когда-нибудь, потом, зимой в холодном Петербурге, то, кто его знает, как там все сложится.

Викентий Илларионович днем выдержал пылкий напор сына, который требовал уговорить Аристова путешествовать вместе. Соболев сильно сомневался. Если он будет печься о любовных поползновениях своего дитяти, тогда от научных целей экспедиции мало что останется. Профессор вежливо предложил Аристовым продолжить путешествие вместе, плыть по Нилу, посетить пирамиды и иные древности. Зоя загорелась, но Егор не собирался так долго оставаться в Африке. Он сомневался. Петя аж побелел, глядя на задумчивое лицо Аристова. Лавр тихонько ухмылялся, наблюдая за откровенными страданиями кузена, и с наслаждением терзал огромные красные клешни омара на своей тарелке.

Повисло неловкое молчание. Серафима Львовна за обедом почти не проронила ни слова. Она сидела напротив нового знакомого и могла без помех его разглядывать. Он в возрасте Лавра, но сколько в нем силы, мужественности! Он точно лев, который спокоен и задумчив, но внутри у него кипит звериная сущность. Она поймала себя на том, что ей все время хочется смотреть на него, хотя это и невежливо. Никогда, никогда она не встречала подобных мужчин. До сего дня все мужское сосредоточивалось в муже, сыне и племяннике. Но рядом с новым знакомым эти трое разом поблекли, скукожились. Она вдруг впервые увидела, что муж её совершенный старик, а юноши – и просто два инфантильных баловня. Ей стало неприятно от этих нелестных мыслей и она рассердилась на гостя. И вдруг, сама не зная, зачем она это делает, произнесла:

– Сударь, поверьте, мы были бы просто счастливы, если б вы и ваша сестра продолжили путешествие вместе с нами. Мы, европейцы, должны в этой далекой стране держаться друг за друга. А вы, по всему видно, человек опытный, вы, в случае чего, можете нас защитить. Мы же со своей стороны сделаем все, чтобы ваше пребывание с нами было чрезвычайно интересно и приятно. Мой супруг известнейший специалист по древней истории. Полагаю, что и вам, и Зое Федоровне будет небезынтересно его общество. И потом, вместе всегда веселей!

Соболев оторопел. Он не ожидал услышать подобные слова из уст жены. Аристов же весь как-то внутренне напрягся, потом вдруг улыбнулся широкой улыбкой.

– После ваших слов, сударыня, невозможно иное решение. Итак, господа, мы принимаем ваше предложение.

– Ура! – закричал Петя. – Шампанского!

Лавр снова злорадно усмехнулся и внимательно посмотрел на дядю, Аристова и тетушку. На лице Соболева не отразилось ничего. Аристов поднес свой бокал к бокалу Серафимы Львовны, и они чокнулись с легким звоном. Шампанское колыхнулось, слегка зашипело, пузырьки взметнулись вверх, вино заиграло, замерцало. Или это не шампанское отозвалось в груди Егора и Серны стремительным жарким огнем?

Еще не пробило и семи часов, как наши путешественники тронулись на ослах из гостиницы в Каире, куда они прибыли накануне, в сторону Гизы. Известно, что подобным образом часов за семь можно добраться до пирамид и успеть к вечеру того же дня вернуться обратно. Хозяин отеля предупреждал путешественников, что там желательно двигаться большой компанией. Иначе можно сделаться жертвой разбойников и мошенников феллахов, коих в окрестностях пирамид пруд пруди.

К тому же надобно остерегаться покупки разных «древностей», изготовленных в местных лачугах и выдаваемых за уникальные древние предметы. Все эти советы пригодились, потому что по мере приближения к пирамидам число феллахов в синих куртках, желающих стать проводниками богатых иностранцев, увеличивалось прямо на глазах. Они наперебой выкрикивали что-то историческое, желая потрясти слушателей своей ученостью, предлагали «древние» статуэтки Осириса и Анубиса, руку мумии, воду, серебряные греческие монеты, опять же очень «древние». Соболев только смеялся и гнал их, впрочем, пришлось согласиться на присутствие одного проходимца, наиболее пристойного на вид, к тому же бегло говорящего по-английски. Его и наняли для сопровождения. Соболев всю дорогу искренне потешался над тем, что этот доморощенный гид пытался рассказывать из древней истории, и, к слову, кое-что даже записал в свой дневник, чтобы после повеселить студентов на лекции.

Когда путешественники оказались на плато Гиза и перед их взором из песка выросли величественные пирамиды, огромными ступенями уходящие в небо, то в первые мгновения Викентий Илларионович не мог говорить, так его переполняли чувства.

– Господи помилуй! Какое счастье, что я вижу это! Десятилетиями рассказывать студентам, во всех подробностях описывать и ни разу не видеть собственными глазами эти грандиозные сооружения!

Серафиме Львовне даже показалось, что слезы сверкнули в глазах всегда сдержанного и чопорного мужа. После памятного обоим побега Серны в монастырь никогда она более не видела его таким взволнованным и растроганным.

Молодые люди столпились около профессора, ожидая увлекательного рассказа. Лавр поспешно раскрывал кофр с фотографическим аппаратом, желая запечатлеть каменных гигантов. В его голове уже рождались гениальные планы, удивительные ракурсы для фотографий.

– Сюда, сюда! – профессор спешил к подножию самой большой пирамиды.

– Вот, друзья мои. Самое гигантское сооружение древности, пирамида Хуфу, ошибочно именуемая пирамидой Хеопса. Стоит на высоте в 131 фут, далее возвышается еще на 450 футов. Но кроме высоты поражает еще чудовищная масса и объем. Внутри свободно и легко мог бы поместиться самый большой храм христианского мира – собор Святого Петра в Риме, причем, даже не касаясь поверхности! Более миллиона каменных блоков, да еще не сохранившаяся облицовка, которая сияла на солнце. Вон там, на самой вершине видны еще остатки облицовки, – Соболев махнул рукой вверх, – прочее же арабы растащили на строительство своих домов в Каире. Обратите внимание, как обработаны камни. Они идеальны, совершенно ровные, пригнаны так, что и теперь не просунешь между ними и тонкого листа бумаги. А ведь тогда не существовало железных орудий. Орудия использовались только медные, стало быть, существовала целая армия точильщиков орудий.