Наталия Орбенина - Перо фламинго

– Так, а теперь кто скажет мне, как древние называли свое каменное чудо? – снова спросил профессор. Зоя и Петя снова переглянулись и улыбнулись.

– «Отец ужаса», – как всегда ответил Лавр.

– Воистину, вид его ужасен! Такая громадина! Однако те авторы, которым посчастливилось видеть его лицо еще не обезображенным дикарями, утверждают, что оно было полно невероятной красоты и достоинства. Некоторые исследователи считают, что лицо Сфинкса – это лицо фараона Хефрена. Можно только удивляться мастерству каменотеса, который выполнял работы, не в силах представить свое дело целиком, полностью, как только на большом расстоянии. Ведь под руками у него были только небольшие фрагменты статуи. Это невероятно! – профессор был не в состоянии сохранять спокойствие, так сильны были нахлынувшие на него чувства. – Поглядите вниз, друзья мои, поглядите, меж лап чудовища вы разглядите каменную полированную стелу. На ней запечатлен рассказ о том, что однажды фараону Тутмосу IV явился бог Сфинкса – Хорем Ахет и приказал очистить каменное изваяние от песка. Ведь в ту пору над бескрайним морем песка плыла только гигантская голова.

– Да, могу себе представить это мистическое зрелище. – Лавр щелкнул фотоаппаратом. – Когда видишь только часть, это больше будоражит воображение, нежели лицезрение объекта целиком.

При последних словах Лавр бросил на Зою столь выразительный взгляд, что она совершенно смутилась, покраснела и невольно натянула ворот платья на шею.

Между тем профессор увлеченно продолжал:

– Впрочем, вскоре пустыня брала свое, песок снова и снова заносил Сфинкса. И люди несколько раз принимались за очистку его от песка.

– Однако, это просто удивительно, что люди глубокой древности были способны на такие чудеса! – изумлялся Петр.

– Да! Нам привычно думать о древних как о недоразвитых существах, ибо они не знали паровоза, парохода, телефона, электрического тока, хинина, и бог знает еще каких благ цивилизации. Однако и мы не знаем многого о тех, кто ушел в века. К примеру, пирамиды оказались идеально сориентированы по звездам на четыре стороны света. Что мы знаем о Сфинксе, кроме того, что он есть? Ведь кто его построил, когда и зачем, нам неведомо. Геродот писал, что, по его мнению, под Сфинксом расположен храм, за ним туннель, который ведет к озеру и острову, на котором расположен саркофаг. Все это спрятано внутри скалы, на которой установлена великая пирамида Хеопса. Вот так-то!

– А где же вход в этот туннель? – оживился Петя, который уже вполне пришел в себя после экспедиции внутрь пирамиды.

– Этого никто не знает наверняка. Может быть, это только догадки и фантазии древнего историка, – пожал плечами профессор.

– Ну уж если нельзя залезть внутрь, то, пожалуй, стоит попробовать вскочить на спину чудовища! – вскричал Лавр, указывая рукой на специальную лестницу, приспособленную для того, чтобы туристы могли оседлать каменного великана.

Профессор приставил ладонь к глазам, чтобы не слепило солнце, и покачал головой.

– Не будем уподобляться убогим обывателям, стремящимся везде оставить свой след. Давайте не будем осквернять его молчаливого величия и останемся там, где нам и подобает быть, – у его подножия.

Солнце неумолимо приближалось к горизонту. Пора было отправляться в обратный путь. Устроившись на спине осла, Серафима Львовна оглянулась назад, чтобы еще раз поглядеть в лицо Сфинкса. И в этот миг что-то неуловимое, необъяснимое, жуткое проникло в её душу, некое неопределенное предчувствие чего-то неведомого, страшного, притягательного. Ей показалось, что на неё смотрит лик её судьбы.

В Каире стояла темная ночь, когда измученные дорогой и прошедшим днем путешественники вернулись в гостиницу. Хозяин уже начал волноваться за своих постояльцев. Однако, несмотря на усталость, всех так переполняли впечатления, что никто не желал идти спать. Вся компания после сытного ужина собралась в саду гостиницы под крышей беседки, где гостеприимный хозяин расставил мягкие диваны и удобные лежанки. Прислуга предлагала усталым туристам душистый густой кофе, сваренный с ароматным кардамоном, и кальян. Поначалу Серафима Львовна с подозрением отнеслась к новой для себя восточной забаве. Правда, она знала, что в Петербурге нынче модно предаваться этому легкому пороку. Да и смешно упираться, коли все желают испробовать. Даже Аристов позволил Зое приобщиться к ароматному дурману. Невысокого роста худой кальянщик в длинном белом балахоне и белой же маленькой шапочке, казалось, священнодействовал. Сначала он принес сам кальян, высокий, стройный, с длинными змеями–мундштуками. Наверху он установил серебряное блюдце и насыпал туда уголь, а когда тот разгорелся, присоединил душистый табак. Пока уголь разгорался и табак нагревался, кальянщик долго и натужно втягивал в себя воздух из мундштука, пока, наконец, не пошел долгожданный дым. После он несколько раз незаметной тенью появлялся около гостей, чтобы легким движением пошевелить табак и проверить, не прогорел ли уголь.

Все общество по очереди прикладывалось к мундштукам и с наслаждением втягивало в себя пряный, легкий, пахучий дым. При этом в чреве кальяна бурлила вода, и чем сильнее был вдох, тем больше кипения происходило внутри стеклянного сосуда. После первого вдоха у Серафимы Львовны закружилась голова. Она закашлялась, но уже второй глоток коварного дыма принес в её сознание необыкновенную легкость и приятность. Все тяготы минувшего путешествия улетучились, все жизненные невзгоды и тревоги исчезли. Она откинулась на подушки, заботливо подложенные ей под голову прислугой, и с наслаждением созерцала все вокруг. Её поразило, что прямо в центре беседки росла пальма, и когда она доросла до крыши, то хозяин не срубил её роскошную голову, а предпочел проделать дыру в крыше и выпустить красавицу наверх. Ночной воздух стал свежим и приятно холодил уставшее тело. Повсюду разливался аромат неведомых цветов. Нарастали незнакомые ночные звуки, чье-то стрекотанье, шуршание. Неожиданно Серна поняла, что они в беседке не одни, что в углу на лежанке пристроился еще один постоялец гостиницы. Видимо, его организм уже давно подвергся воздействию кальяна, так как он лежал, казалось, в совершенном забытьи. Однако, когда до его слуха донеслась речь присутствующих, он вдруг дернулся всем телом, затем сел, а после и вовсе встал со своего ложа. Не очень твердой походкой незнакомец приблизился к честной компании и, поклонившись, заявил:

– Господа! Прошу прощения, господа! То обстоятельство, что в местах диких и отдаленных от родины я неожиданным образом встречаю соотечественников, оправдывает мое вторжение в ваше общество. Дозвольте представиться, Северов, Виссарион Иванович Северов, потомственный дворянин, превратностями судьбы оказавшийся в сиих местах.

Он еще раз поклонился и остановился, ожидая ответа. Соболев не любил нечаянных знакомств, однако, разморенный кальяном и усталостью, он милостиво кивнул новому знакомому и представил все общество.

– Не ожидал встретить тут русского, – заметил профессор.

– Да-с, русских путешествующих мало встречается. Все в основном англичане, да где их нынче нет! У немцев тоже мода взялась на египтян. А русских мало, мало, сударь!

– Вы откуда изволите путешествовать, из Петербурга, по морю, в Александрию? Сколько нынче дерут в гостинице в Александрии? 20 франков в день? Это по-нашему, что же получается, 5 рублей за сутки? Да, чудовищная дороговизна! Со столом, с прислугой, которой еще и не сыскать! Они же такие плуты, такие бестии! За билеты на поездку из Александрии в Каир, сколько изволили заплатить? За второй класс по железной дороге по 103 пиастра, то бишь чуть более 6 рублей… Э… точнее… – он пошевелил пальцами, словно помогая счету, – 6 рублей, 7 копеек. Это же разорение! А осел? Раньше стоил три пиастра в час, то есть восемнадцать копеек, а нынче целый франк, что опять же по-нашему 25 копеек. Дрожки от станции до гостиницы – меньше пяти франков не берут. Да еще поди, на чай клянчат, бакшиш по-здешнему, не так ли?

– Да, вы правы, бакшиш и впрямь разорителен! – рассмеялся Соболев, который устал подавать всякому служке копеечку, так что при внимательном подсчете набегала солидная сумма. – Однако, вы, судя по всему, тут давно проживаете. Чем изволите заниматься, сударь?

– Я, господа, в прошлой жизни своей занимался весьма почтенной деятельностью, был земской врач. Служил не за деньги, за совесть. Дело свое любил. Да только в один не очень прекрасный день понял, что такие, как я никому не нужны. Скучная, тоскливая жизнь. Тоска и бедность непролазная. А я ведь был молод, горяч, хотел яркого существования. И вот пустился я по морям и по суше, где я только не был, чего не видал, кем не трудился ради хлеба насущного, пока сюда меня не прибило. – Северов поморщился и поежился от ночной прохлады. От внимательного взгляда Соболева не ускользнуло, как потерта его одежда, которая когда-то вероятно, была вполне приличным сюртуком и брюками.

– А нынче чем живете? – задал нескромный вопрос Петя, потягивая кальян.

– А нынче, юноша, я подвизаюсь торговлей древностями. Знаете, поди, такой промысел? – Северов прищурился и рассмеялся. Вот–вот! Доходное дело, коли наткнешься на простаков, коими вы, к вашему счастью, не являетесь.

– Неужто совсем оставили медицину? – недоумевала Зоя.

– Нет, мадемуазель, иногда вспоминаю былые занятия, когда необходимо помочь неимущим. Кроме того, тут я иногда постигаю знания, неведомые европейцу, к слову сказать, не только медицинского толка.

– Конечно, Египет – просто кладезь древних знаний! – воскликнул профессор. – Тут куда ни ступи, сама история. Я немного вам завидую!

– А, бросьте вы! – голос Северова снова стал раздражительным. – Древности, тайны! Приглядитесь, и вы увидите ужас разорения и уничтожения вокруг! Что за мерзкий народ! В них нет и капли крови тех, кто создавал эту великую цивилизацию. Бог знает, что там намешано, и арабского, и греческого и всякой дряни! Вы ищете тут древние города, а находите только грязные жалкие селения да бездну насекомых, к укусам которых нечувствительна только грубая кожа феллахов. Народишко, доложу я вам, ленив свыше всякой меры, к тому же плутоват и вороват! Поэтому зорко смотрите за всем, что есть с собою. Ничего не кладите на землю. Если вы смотрите арабу на руки, он украдет у вас ногами, зароет в песок и откопает, когда вы удалитесь.

– Как вы, однако, нехорошо говорите о здешних жителях! – подала голос Серафима Львовна, которой новый знакомец показался неприятным и подозрительным типом. И почему муж позволил ему присоединиться к их милой компании?

– Мадам, ваше негодование мне совершенно понятно. Я, признаться, тоже был заражен идеей приобщения к великой и загадочной цивилизации, к первозданной красоте и культуре. – Северов вздохнул и провел рукой по выцветшим русым волосам, коротко остриженным и местами весьма поредевшим. – Собственно, эта наивность взгляда и привела меня в эту дыру. Тут только шаг шагни в сторону от того, что известно всему миру, и тотчас же окунешься в подлинный нынешний Египет. А это, я вам доложу, премерзкое зрелище! Феллахи так бедны, что едят мясо только два раза в год по своим магометанским праздникам, по окончании своего поста. Круглый год они питаются сырым луком и дурным хлебом, испеченным на высушенном помете. Каково!

– Фу, какая гадость! – скривилась Зоя.

– Самые счастливые иногда могут позволить себе кислое молоко, сыр, мед и финики! – продолжал Северов. – А что представляют собой их жилища? Это скорей нора, землянка, в которой феллах и его семейство ютятся вместе со своей живностью – курами, гусями, козами.

– Как это, однако, досадно! – поморщился профессор. – Но, увы, весь мир поделен на цивилизованных людей, живущих в комфорте, и тех, для кого скотское состояние является естественным. Ужасно, ужасно обидно, что сия печальная участь постигла некогда великий и прекрасный народ!

– Да говорю же вам, что нынешние туземцы совершенно не являются потомками прошлых поколений. Вы на лица их поглядите и сравните с рисунками в гробницах. Вы увидите там совершенно иные физиономии. Нынешние несчастные живут на развалинах прошлого, совершенно не понимая их ценности. В некоторых хижинах вы найдете то лестницу с барельефами, выдранную из древнего храма, то кусок стены с иероглифами, употребленный для хлева, или увидите женщину, которая рубит хворост на перевернутой голове какого-нибудь Рамзеса! Не так давно я был в Эдфу. На плоской кровле древнего храма выросло целое селение. В ней они сделали отверстия и сбрасывают внутрь свой сор. Повсюду, повсюду вы увидите развалины и только развалины!

– Помилуйте, – перебил рассказчика Соболев, – коли тут все так отвратительно, так отчего бы вам не вернуться домой и не заняться своим прежним достойным делом?

Северов вздохнул:

– Вероятно, присутствует гадкая привычка жить среди туземцев. К тому же и денег нет, чтобы воротиться и начать все заново, и не ждет меня никто. Нет, впрочем. Не только это… – он задумался, словно бы решая, стоит ли ему говорить. И что-то в его интонации насторожило Соболева. – Видите ли, есть странные вещи, о которых мало кто знает, даже из тех, кто посвятил Египту всю жизнь. Так вот я и болтаюсь тут, в тайной надежде, может, я стану избранным и увижу то, что иногда можно увидеть.