— Подумать надо. — Дедобор окинул взглядом лица за столом. — Не я один решаю, дружина решает.

— Ну так спроси свою дружину и лучших людей племени. Но не стоит думать слишком долго. Не позже Середины Лета я намерен выступить в поход, а союзников я смогу найти и дальше к югу. Я слышал, что князь смолян Станислав отличается отвагой, да и князь полотеский тоже прославился доблестью.

— Так он мой тесть — Всесвят полотеский!

— Вот как? — Одд обрадовался, будто и впрямь слышал об этом впервые. — Но это же дает нам еще одного прекрасного союзника. Я надеюсь, что ты не отвергнешь мое предложение, и твое согласие даст мне поддержку не одного, а двух могучих владык.

Настороженность, с какой Дедобор поначалу встретил гостя, была забыта. Явилась братина, за ней приветственный рог, который поднесла молодая женщина в богатом уборе — изборская княгиня Городислава, та самая дочь Всесвята полотеского. Одд окинул ее неприметным, но пристальным взглядом. Это была довольно красивая женщина — не поразительно красивая, но довольно красивая для того, чтобы благодаря выражению ума и силы духа, которые читались на ее лице, можно было ею любоваться.

Когда она удалилась, Дедобор проводил княгиню глазами до самой двери, после чего снова заговорил о Вольгиной свадьбе.

— Так это значит верно — что Вольга за невестой послал?

— Это совершенно верно, поскольку случилось на моих глазах. Еще в самом начале нашего знакомства, уже более двух недель назад, он послал за ней своих мужей. Одного звали Бочи… как его имя? — Одд снова глянул на Стейна, поскольку сам даже не смог бы выговорить эти имена.

— Боживой и Ждислав, — старательно и уже очень похоже произнес Стейн, и изборцы закивали: плесковская знать была им известна.

— Князь Волегость приказал им поспешить, чтобы они успели привезти невесту к Середине Лета. Он желает справить свою свадьбу не позже этого срока. Что ж, я его понимаю. — Одд усмехнулся. — Я видел его невесту в Ладоге. Это очень красивая и живая девушка, и боги создали ее для того, чтобы она родила мужу не менее десятка здоровых, крепких детей. Ты согласен со мной?

— Девка-то она да… кобылица гладкая! Только и ждет, чтобы кто огулял! — Дедобор ухмыльнулся, и Стейн стиснул зубы, не сразу даже подобрал слова для перевода. Дали бы волю — убил бы гада поползучего, как говорил о нем Вольга! Стейн помнил, как Дедобор не давал проходу Велемиле еще зимой, когда приезжал в гости.

— К тому же она знатного рода и принесет вместе со своей рукой родственные связи и с Ладогой, и со Словенском. Такой женой мог бы гордиться любой знатный человек. Даже обидно, что все это достанется тому, кто не умеет извлекать пользу из этих возможностей. Волегость, пожалуй, достойный свояк для робкого Аскольда, который сам сделал себя рабом греков. Я восхищаюсь моей невестой, но, признаться, безо всякого удовольствия думаю о том, что ради нее должен буду назвать родичами этих двоих. Гораздо охотнее я породнился бы с тобой, князь Дедобор! Я и не думаю сомневаться в достоинствах твоей жены, но если бы не она, то судьбу той девушки можно было бы устроить и по-другому. Что бы ты сказал на это? Ты когда-нибудь ее видел? Она тебе нравится?

Дедобор не ответил. Одд уже составил себе мнение о нем как о человеке не большого ума, но хитром и дерзком до наглости, чем и объяснялись его успехи в борьбе с соперниками. Но сейчас тот находился в нерешительности, хотя намек был сделан более чем ясный.

— Признаться, я подумывал о том, чтобы захватить ее, — понизив голос, добавил Одд, обращаясь к одному Дедобору. — Не так чтобы она была мне нужна, но имея в руках такую заложницу, можно давить и на Домагостя ладожского, и на Волегостя, и даже на самого Аскольда — жена заставит его сделать что угодно и пойти на любые уступки, лишь бы получить в целости свою младшую сестру. Меня смущает только то, что я совершенно не знаю здешних краев и не могу угадать, где ее повезут и где удобнее было бы перехватить посольство. Может быть, ты поможешь мне? Дашь проводников? А я за это поделюсь с тобой добром из ее приданого. Наверное, Домагость даст своей дочери немало сокровищ — серебра, мехов и дорогих греческих тканей, красивой посуды. Ведь у него теперь всего этого много. Подумай, разве это плохое предложение? Одним ударом мы разрушим союз Плескова с Ладогой и Киевом, а возможно, даже вынудим Волегостя участвовать в нашем походе!

— Нужен мне этот сопляк, как чиряк на заднице! — ответил наконец Дедобор. — Девку перехватить… это можно. Если с ней не слишком много дружины будет. Кто ее повезет-то? Не знаешь?

— Откуда я могу это знать? — Одд пожал плечами.

— Если сам Велем Домагостич — это хуже дело. Он мужик сильный, и дружины у него много.

— Я слышал, что Вильяльм в это лето вообще не намерен покидать Альдейгью. Там опасаются мести чудинов, которых зимой вынудили платить дань и дать заложников.

— Тогда из меньшей братии кого пошлют. Это уже легче.

— Да ведь Вольга ей навстречу выйдет! — заметил один из старейшин.

— А мы вперед его встретим! — азартно воскликнул другой. — Перехватим и к себе увезем!

Как видно, мысль о том, чтобы их князю завладеть дочерью Домагостя ладожского, никому здесь особо новой не показалась. И пьяные выкрики Дедобора в те праздничные дни вырвались не случайно.

— Обдумаем мы еще это дело… — пробормотал Дедобор и, хитро прищурясь, глянул на Одда. — Только вот тебе мое слово, княже! Если девку возьмем, то дележ наоборот: тебе приданое, мне невеста! Или ищи себе других товарищей!

— Мне все равно, кому достанется девушка! — заверил его Одд. — Лишь бы эта ценная заложница попала в наши руки, а мы с тобой действовали заодно, и тогда никто в этой части света не сможет противостоять нам!

За то и выпили.

Глава 17

Почти всю дорогу по Шелони и Черехе Велемила ехала через сплошной праздник. До Купалы оставалось всего ничего, в селениях по берегам готовились встречать самый длинный день в году — по вечерам молодежь жгла костры на высоких местах, водила круги, затевала игрища. О том, что молодому князю везут невесту, все здесь знали заранее и принимали ее с почетом. В долгожданной женитьбе князя, да еще на Купалу, в древнейший свадебный срок, видели знак особого благоволения богов и ждали от предстоящего года всего самого наилучшего. Правда, и здесь на нее отчасти падала тень сестры: между кривичами давно бродили слухи, что-де князь Вольга намеревался взять в жены Огнедеву, и людям думалось, что именно ее он и ждал три года: Велемилу путали с Дивляной.

Участвовать в игрищах она пока не могла — не следовало снимать паволоку, избегая дурного глаза в самый опасный, переломный отрезок жизни. Тем не менее ее чествовали как богиню, которой «Солнце косу плетет, Месяц двор метет», и Велемиле уже казалось, что где она пройдет, там цветы расцветают. Жаль только, самой ей этого из-под проклятой паволоки не видно. Зато хорошо, что никто не видел ее унылого лица. Едва ли кто поверил бы, что молодая, знатная, красивая невеста такого же молодого, красивого и удалого князя, три года ждавшая свадьбы, по пути к нему испытывает что угодно, но только не радость.

На волоке между Узой и Дубенкой посольство столкнулось с дружиной Одда, который ехал им навстречу, в Ладогу, чтобы успеть на собственную свадьбу. Велемила обмерла, услышав от Боживоя, что «князь Ольг здесь». Сейчас она увидит Стеню… в последний раз… Или не увидит. Скорее всего нет — сговоренной невесте следует как можно меньше попадаться чужим людям на глаза, избегая порчи. Она будет сидеть в душной избе, зная, что Стеня где-то совсем рядом… может быть, даже в нескольких шагах от нее — бродит возле избы, надеясь ее увидеть. Пренебрегая приличием, она несколько раз выглядывала в заволоку, видела кое-кого из дружины Одда, но ни Стени, ни кого-то из его десятка не приметила. Сам Одд только передал ей поклон через Боживоя, заверил, что жених ждет ее не дождется, но о встрече не просил, уважая обычай. Из разговоров Боживоя и Ждислава Велемила поняла, что Одд и Вольга затевают какой-то совместный поход и что у них теперь назначена встреча после Купалы на южном берегу Ильмерь-озера, во Взваде, где устье Ловати.

А наутро, когда ее снова собрали в дорогу, халейгов Одда уже не было на волоке. Вот так она и разминулась со своим улетевшим счастьем, даже не повидав его напоследок. Стояло чудное утро, ясное, росистое, зелено-жемчужное, свежий воздух, напоенный духом расцветающих трав, хотелось пить, как березовый сок, мир был приветливо распахнут на все четыре стороны… вот только ее сердце стремилось назад, вдогонку за тем, кого уже никогда не догнать. У него теперь свои дороги.

И все-таки они не успели. Дни хоть и длинные, но и дорога дальняя. Настал купальский вечер — светлый, залитый невесомыми, прозрачными сумерками, и полная белая луна висела, отчетливо видная, прямо в самой середине блекло-голубого небосклона. До Плескова оставалось еще два перехода. Если бы князь Вольга догадался выехать навстречу, то купальская ночь и стала бы их свадьбой — в духе древних обычаев, которые скрепили бы семейный союз не менее прочно, чем все пиры и обряды. Но он не догадался. Боярин Боживой до последнего вел обоз по Черехе, все надеясь увидеть впереди княжеские лодьи и сдать невесту с рук на руки, пока не миновал велик-день, свадьба Лады и Ярилы. А по берегам уже сплошной цепью горели высокие костры, словно сама земля надела огненное ожерелье, бьющее в небо пламя отражалось в воде, по которой плыли венки и просто охапки травы и цветов.

Наконец на берегу показалось довольно большое село — дворов из пятнадцати, широко разбросанных у реки и дальним краем уходящих вдоль густо заросшего глубокого оврага. С другой стороны, за лугом, темнел лес — березы, ели, орешник, кустарник. Лаяли собаки, но оживления возле изб не наблюдалось: видно, жители уже были на какой-нибудь Красной Поляне или Ярилиной Плеши — как тут у них называлось старинное место весенних праздников.

— Глызичи, — кивнул на него Боживой. — Ну, пристаем, делать нечего.

— Не на воде же Купалу встречать, — согласилась дружина.

— А можно и на воде обождать, пока девки купаться пойдут! — засмеялся кто-то.

— Все бы тебе, Вертёшка, по девкам! — с досадой отозвался Боживой. Он никак не мог пережить, что молодой князь упустил случай справить свадьбу в самый подходящий для этого день года, и винил себя, что не поспел, хотя его вины в этом не было.

— А как же, отец! Сегодня день такой! — воскликнул Вертёшка, молодой бойкий парень, и запел:

А кто выйдет на Купалу,

Ладу-ладу, на Купалу,

Тот будет бел береза!

Ладу-ладу, бел береза!

Все гребцы в лодье охотно подхватили:

А кто не выйдет на Купалу,

Ладу-ладу, на Купалу,

Тот будет пень-колода!

Ладу-ладу, пень-колода!

Так, под песни, и причалили. Велемила встала, ожидая, что ее кто-нибудь поднимет на руки и перенесет на сухое. Снять паволоку она могла только в доме, поэтому пока понятия не имела, где они оказались. Ее так и подмывало бросить проклятое покрывало и пойти к народу, поплясать в купальских кругах — что, если Вольга-свет не слишком резво поворачивается, ей теперь пень-колодой оставаться? Да и глупо пренебречь защитой светлых богов в самый важный год своей жизни — первый год вхождения в чужой род и ожидания первого ребенка. А Вольга пусть с кем хочет ладой ходит,[50] сам себе злобная жмара!

Ее действительно подняли — судя по голосу, это был Гагарыш, крепкий молодой мужик с громким голосом, из родни Ждислава. Понесли через мелководье, пока остальные подводили к берегу лодьи и выгружались сами. А потом опустили, да прямо в воду.

— Вот лихо-то! — брякнул Гагарыш, и не успела Велемила возмущенно завопить — до сухого места донести не мог?! — как мужик дико заорал у нее над ухом: — Братцы, гляди!

Вмиг поднялся гомон, причем скорее тревожный, чем радостный — не голых девок в венках дружина приметила. Велемила живо скинула паволоку и увидела сразу все: реку, высокий берег, на который поднималась тропинка над отмелью, а также десяток вооруженных топорами мужиков, бегом спускавшихся по тропе. Вид у них был самый недружелюбный, и последние сомнения рассеялись, когда в одном из них она узнала князя Дедобора.

— Не дури, Боживой! — крикнул он старшему свату, который сделал знак своим людям и сам схватился за оружие. — У меня две сотни с собой, тебе против меня не выстоять. Была девка ваша, стала наша! Отдашь миром — тебя и дружину помилую. Не отдашь — всех перебью.

— Хрен тебе, а не девку! — рявкнул Ждислав. — А ну, ребята, бей гадов!

Плесковичи не дрогнули, несмотря на неожиданность нападения, и бегом, через воду и песчаную отмель, устремились на врага. А изборцы горохом сыпались с обрыва вниз по тропе, и было их действительно очень много. Должно быть, их дозорные следили за рекой и заранее заметили приближение свадебного посольства, а снизу не было видно дружины, подошедшей сверху, от села. Прямо на песке, у тропы, даже на крутых неудобных склонах среди кустов завязалась схватка. Плесковичи и изборцы, помня застарелую вражду, рубились топорами, кололи друг друга копьями и сулицами. С обрыва слетело несколько стрел, но потом выстрелы прекратились — слишком велик был риск задеть своих.