— Не все смерды хотят сражаться с татарами, — заметила Ксения. — Многим все равно, кому дань платить, своим ли, чужим ли князьям.

— Это жадные бояре виноваты, что смерды против них озлобились, — заявил урядник. — Но свободные крестьянские общины не хотят служить чужеземным нехристям. Вот на такие-то общины князь Даниил и будет опираться.

— А не лучше ли было бы ему призвать на помощь христианских государей с запада? — осторожно спросила Ксения.

— Так ведь он уже пытался, но напрасно. Когда-то Римский Папа Иннокентий пообещал Даниилу Романовичу созвать крестовый поход против татар. Только это были пустые обещания. Папа хотел лишь одного — подчинить наш народ латинской церкви. Ради этого уговорил князя Даниила короноваться и назваться королем, прислал своего легата с короной. Но вскоре Даниил Романович понял, что настоящей помощи от латинян ему не дождаться, и порвал с Римом. Лучше уж опираться на свой народ, на свою веру. Не зря же и отец нашего князя, Роман Мстиславич, не польстился на корону и на помощь Папы Римского, а показал послу свой меч и заявил: «Пока имею я свой меч, не нужна мне ваша корона. Отцы и деды мои добывали себе земли мечом, — добуду и я. Как был князем, так и буду, а ломать свою веру из-за королевской короны не стану!»

Дарину, чутко внимавшую разговору, восхитил гордый ответ князя Романа. Но, вместе с тем, ее сокровенные женские чувства нашептывали ей о том, что лучше бы князь Даниил воспользовался помощью чужеземцев, а не забирал в свое войско крестьян, среди которых, конечно, окажется и Назар. Она снова поймала себя на мысли, что слишком волнуется за молодого охотника, и вздохнула, досадуя на собственную слабость к простолюдину.

Боярыня с урядником говорили еще о крепостях, которые строит князь Даниил, об основании им нового города, названного именем старшего сына Льва, о женитьбе Льва на венгерской принцессе, о походах князя на поляков, ятвягов и Литву. Еще вспомнили они несчастливую судьбу красивой и умной дочери князя Даниила — Дубравы — Доброславы, выданной замуж за новгородского князя Андрея, брата знаменитого Александра, прозванного Невским. Александр мирился с татарами, а Андрей хотел избавиться от них и заключил союз с литовцами и поляками. Но татарам стало известно об этом союзе, и они послали на Русь полководца Неврюя, который разбил войска князя Андрея. Неудачливый зять Даниила Романовича бежал в Швецию, где и сгинул в бесславии, а вместе с ним пропала и красавица Дубрава.

Слушая эти разговоры, Дарина понимала, что есть другая жизнь и широкий мир, который ей пока неведом и недоступен. Она рисовала в своем воображении далекие города и страны, дворцы и высокие замки, красивых и ученых женщин в изысканных нарядах и могучих витязей, идущих в бой ради любви и славы.

Иногда Дарине становилось досадно, что за свою короткую жизнь она так и не вырвалась из крошечного мирка, в котором судьба определила ей вращаться. Впрочем, нет, один раз все-таки вырвалась — да и то по несчастью, попав в руки разбойников. А теперь, оказавшись в доме боярина Карпа, будет вынуждена всю жизнь провести здесь, как в тюрьме…

Мрачные мысли Дарины были прерваны словами урядника, обращенными к ней:

— Ну что ж, боярыня Дарина, будь здорова и не печалься. Да ты слышишь ли меня?

Дарина словно очнулась и поняла, что Лукьян Всеславич уже собрался уходить и прощается с хозяйками. Она почтительно ему поклонилась и вместе со свекровью проводила его до двери. Уходя, воевода оглянулся, и девушке показалось, что в его глазах блеснули странные искорки. Хоть Лукьян и сравнивал ее со своей дочерью, но Дарина готова была поклясться, что он посмотрел на нее не отеческим, а мужским взглядом.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После знакомства с урядником Дарина чувствовала себя спокойнее и уже не дрожала при мысли о возвращении Карпа; она почему-то была уверена, что, пока княжеские ратники стоят в здешних краях, боярин домой не вернется. Зато печаль подкралась к ней с другой стороны: она узнала, что Назар покинул селение, будто бы отправившись служить в княжеское войско. Разум твердил Дарине, что так даже лучше, подальше от соблазна, но сердце ее тревожно замирало при мысли о том, что Назар может больше и не вернуться в родное селение.

Однообразно и безрадостно текли дни. Бодрость и надежду на будущее поддерживало в Дарине лишь то таинственное и живое, что зрело у нее под сердцем. Юная мать уже заранее любила своего ребенка и готова была изо всех сил бороться за то, чтобы его судьба оказалась лучше ее собственной. Почему-то она была уверена, что родится дочь — красивое и нежное создание с такой же ангельской душой, как у Антона, и эту девочку надо будет защищать и оберегать от напастей злого мира.

Ольга все больше слабела, но скрывала это от дочери. С тех пор как Дарина вышла замуж и ее земли перешли во владение мужа, Ольга уже не могла помогать монастырю и передумала принимать постриг, решив посвятить остаток жизни Дарине и ее будущему ребенку.

Лукьян Всеславич еще несколько раз посещал дом бояр Ходынских, но всегда один, без жены, которая серьезно болела и почти не вставала с постели. Один раз Дарина случайно увидела эту бедную женщину, когда слуги несли ее через двор на носилках, и с одного взгляда поняла, что жена урядника — не жилец на этом свете. Сам же Лукьян Всеславич казался не по годам бодрым, и Дарина уже не удивлялась, что он порою смотрит на нее пристальным мужским взглядом. Однажды она не утерпела и рассказала об этом матери. Ольга покачала головой и предостерегла:

— Гляди, чтобы Карп или Ксения не заметили его взглядов и не упрекнули тебя, будто ты строишь глазки уряднику.

— Да что ты, мама! — со смехом отмахнулась Дарина. — Ведь этот воевода даже для тебя стар, а уж мне и вовсе в дедушки годится!

— Мужчины на это не смотрят, дочка. Карп такой свирепый, что приревнует тебя даже к древнему старику, даже к чучелу. Берегись мужа. Дай Бог, чтоб он не вернулся.

— Теперь, когда здесь княжеский урядник, я не так боюсь Карпа.

Занятая собой, Дарина не особенно прислушивалась к вестям из далекого большого мира. А между тем эти вести были тревожными для христиан. После смерти хана Батыя его сын Сартак, благосклонный к христианам, был отравлен братом Батыя Берке-ханом — приверженцем мусульман. Галицко-Волынское княжество, стоявшее кордоном между землями, завоеванными ордой, и западным христианским миром, теперь могло в любую минуту задрожать от монгольского натиска и разделить судьбу княжеств Восточной Руси, которые уже были данниками хана.

В конце зимы Лукьян, получив какое-то известие, вдруг спешно выехал с отрядом ратников в город Холм, где в это время находился князь Даниил.

А через месяц после отъезда урядника в селение вернулся Назар. Когда слухи о его возвращении дошли до Дарины, она невольно обрадовалась, но и растерялась. Ей не хотелось встречаться с ним и волноваться из-за этих встреч сейчас, когда все ее помыслы и старания были отданы будущему ребенку.

Однако нежеланная и волнующая встреча все-таки произошла. Дарина с матерью и свекровью шли из церкви после воскресной службы, когда им навстречу вдруг шагнул из-за церковной ограды Назар. Молча поклонившись знатным женщинам, он задержал взгляд на выпирающем животе Дарины, который не могла скрыть даже свободная верхняя одежда. Щеки молодой боярыни вспыхнули, глаза заметались. Не решаясь прямо взглянуть в лицо Назару, она, вместе с тем, была не в силах вовсе не смотреть на него и невольно отметила, каким подтянутым и даже суровым стал разудалый охотник, перейдя на службу в княжеское войско. Встреча с ним длилась лишь несколько мгновений, но дум и переживаний после нее Дарине хватило не на один день.

До родов оставалось чуть больше месяца, но о том знали только Дарина, Ольга и Ефросинья, которой дозволялось часто бывать в доме бояр Ходынских и следить за здоровьем молодой боярыни. Ксения не возражала, когда Дарина попросила ее, чтобы роды принимала та же повитуха, которая помогла появиться на свет и самой роженице. Ефросинье предстояло в скором времени не только принять роды, но и уверить всех, что они преждевременные.

Пролетел март, подходил к концу апрель. Всюду буйствовала весна, земля наливалась соками, украшалась зеленью и цветами, а душу Дарины снедала тревога. В один из ярких апрельских дней она услыхала новость, которая к тревоге добавила еще и печаль. Принесла эту новость вездесущая болтунья Фотиния.

— Назар сегодня обвенчался — тот самый, что у князя в войске служил, — тарахтела она, не замечая, как мрачнеет лицо молодой боярыни. — Взял за себя Христину — самую богатую девушку на селе. Да ведь и не удивительно: Христина по нем давно страдала. Но раньше отец не выдал бы ее за Назара, пока тот был бродягой-охотником, а теперь, когда он княжеский дружинник…

Дарина уже не слушала Фотинию. Ее внезапно бросило в жар от этой новости, и она, сняв с плеч покрывало, подошла к окну. Фотиния же, закончив свой рассказ о свадьбе Назара, любопытным взглядом окинула фигуру молодой хозяйки и нараспев заметила:

— А животик-то у тебя такой, словно вот-вот родишь. Не иначе как богатырь будет или двойня.

Фотиния бы и дальше, наверное, продолжала неприятный для Дарины разговор, но тут какой-то шум за окном отвлек ее внимание. Выглянув во двор, она вдруг повернулась к Дарине с удивлением и страхом во взгляде и, всплеснув руками, воскликнула:

— Кажется, боярин Карп вернулся!

Дарина пошатнулась и схватилась за спинку скамьи. И в этот миг до ее слуха долетел скрипуче-грубый голос Карпа.

Фотиния засуетилась и со словами: «Надо встречать хозяина!» кинулась к двери. Дарина же, напротив, убежала в самую отдаленную комнату дома и там уселась в углу за прялку. Вскоре девушка услышала шаги и голоса; руки ее задрожали, сердце заколотилось от страха. Дверь распахнулась; на пороге стоял Карп, а из-за его спины выглядывал Угринец и еще один холоп.

— Что же ты прячешься, почему не встречаешь мужа? — крикнул боярин и кинулся к жене. — Ну-ка, покажи! Говорят, тебе скоро рожать?

Дарина встала и, отпрянув от Карпа, прижалась к стене. Он окинул ее цепким взглядом и пробормотал:

— Не думал, что встречу тебя с таким животом… Нуда ладно, может, хоть ты родишь мне наследника.

Он хотел облапить Дарину, но тут боярыня Ксения, стремительно вошедшая в комнату, остановила его:

— Осторожно, Карп! Береги будущего наследника!

Она встала рядом, ограждая Дарину от Карпа, и боярин нехотя отступил.

— Ладно, обойдусь без объятий. А почему у нее такой кислый вид? Она мне не рада?

— У беременных женщин часто бывают недомогания, — ответила за невестку боярыня.

Карп махнул рукой и вышел из комнаты в сопровождении двух своих самых верных холопов.

С приездом хозяина в доме началась неразбериха. Те немногочисленные ратники, которых Лукьян оставил в поместье, были грубо выдворены холопами Карпа; случилось даже несколько стычек с драками до крови. Вечером Карп собрал свою ватагу на пирушку, которая длилась всю ночь. Дарина слышала, как он похвалялся, что теперь пришло его время, что скоро прибудет сильный татарский воевода и разгонит ратников князя Даниила. Князю же сейчас не до побужских владений, он отвлечен спорами с западными соседями и строительством крепостей.

Слушая эти похвальбы и шум разнузданного пира, Дарина все более мрачнела и впадала в уныние. Надежда избавиться от Карпа оказалась напрасной; он не только не пропал и не сгинул, но и укрепился. Теперь от него не будет житья ни ей, ни ее матери, ни Назару, ни священникам… никому, кроме людей, готовых безропотно покориться Карпу.

Думая об этом, она так и не заснула, а наутро чувствовала себя совсем разбитой. Ребеночек внутри нее бился ручками и ножками, словно стремясь поскорее покинуть тело ослабевшей, готовой пасть духом матери.

Дарине хотелось бы съездить в родительский дом, но она не решалась пройти через двор боярской усадьбы, ще в это время сновали и бранились полупьяные холопы Карпа. Выйдя на крыльцо и оглядевшись, Дарина заметила в конце двора Зиновия. Улыбаясь и похлопывая по плечам своих знакомцев, он уверенно двигался к боярскому дому. Не желая встречаться с ним, Дарина скрылась за дверью. «Если уж этот негодяй осмелился вернуться — значит, плохи мои дела», — подумала она с тоской. Хитрый и острожный Зиновий не стал бы возвращаться, если бы не был уверен в силе своего покровителя.

От волнения у Дарины подкашивались ноги; опершись о столешницу, она внезапно почувствовала слабый приступ боли внизу живота. Боль длилась лишь несколько мгновений, но юная женщина испугалась: она уже знала от Ефросиньи, что так могут начинаться предродовые схватки. Навстречу ей вышла Ксения и позвала невестку сходить с ней в церковь, но Дарина отказалась, сославшись на недомогание. Она не хотела говорить свекрови, что пришло время рожать. Но едва Ксения покинула дом, как Дарина тут же собралась послать кого-нибудь за Ефросиньей. Служанки убирали в большой комнате после ночного пиршества, но Дарина не хотела входить туда, где еще валялись на полу несколько пьяных гостей Карпа. Она решила, что лучше ей послать за повитухой Фотинию, которая в это время обычно перебирала припасы в кладовой. Путь к кладовой лежал через темный коридор, и Дарина, сделав несколько шагов, вдруг услышала знакомые голоса — Карпа и Зиновия. От говоривших ее отделял только угол стены, к которой Дарина и прижалась, услышав в разговоре свое имя.