Дарина, однажды решившая пойти на поводу у своих желаний и узнать вкус грешной страсти, теперь ощущала легкое разочарование и душевную пустоту, но при этом ни о чем не жалела, так как знала, что если бы удержалась от соблазна, то мечтала бы о нем еще сильнее.

Зато теперь, набравшись опыта, она могла лучше разобраться в самой себе. Как-то раз, проезжая мимо того места, где встретилась с молодым охотником, Дарина вдруг подумала: «А ведь Назар — это просто красивое животное, сильный зверь, который нравится самкам. А была бы я счастлива, если б он остался в селе и мы бы с ним продолжали встречаться как любовники? Наверное, скоро я вошла бы во вкус плотских утех, но и только. Для счастья истинной любви этого мало. А что же надо? Уважение? Единение душ?» Этого Дарина пока не знала и не могла постичь. Но она хорошо помнила, что подобные мысли стали приходить ей в голову после разговора с Лукьяном, в тот день, когда он провожал ее домой и отчитывал за безрассудную встречу с Назаром.

Урядник стал редко бывать в боярском доме, а приезжая, обычно разговаривал с Ксенией, Дарину же только молча и сдержанно приветствовал, и ей даже казалось иногда, что этот почтенный человек смущен той общей тайной, которая вдруг соединила его с юной женщиной. Впрочем, его редкие приезды и хмурые взгляды могли объясняться еще и болезнью жены, о чем он не раз беседовал с боярыней Ксенией.

Сама же боярыня, оправившись после своего короткого недомогания, принялась с удвоенным усердием заниматься хозяйством, делать запасы на зиму, а еще заботиться об укреплении дома и двора на случай налета лихих людей. Она, конечно, понимала, что против татарского войска эти укрепления не устоят, но от ватаги разбойников или небольшого отряда татарских всадников могут защитить — по крайней мере на некоторое время. Раньше боярыня не проявляла интереса к укреплению своего жилища, и Дарина понимала, что свекровь заботится не о себе, а прежде всего о маленьком внуке, и была ей за это благодарна. Лукьян помогал Ксении не только советами, но и присылал на строительство укреплений своих людей.

Впрочем, несмотря на тревожные слухи и ожидания, зима прошла спокойно. Долгими вечерами вся женская половина боярского дома собиралась у очага за прялками. Часто приходили Катерина с Ефросиньей. Вечные разговоры о хозяйстве, воспоминания о бедствиях и заунывные песни наводили на Дарину тоску, но она не смела признаться, что ей скучно в кругу старших женщин. Оживление вносил только маленький Святослав, который бойко лепетал, а к весне уже пытался вставать на ножки.

В конце марта, когда сошел снег и солнце начало пригревать землю, пробуждая траву и почки на деревьях, отстрадавшись, умерла жена Лукьяна Всеславича. В церкви, где ее отпевали, собралось много народа. Дарина и Ксения стояли недалеко от урядника и отметили, как он ссутулился и потемнел лицом, — видимо, ему тяжко пришлось в последние месяцы у постели больной. Но, когда он оглянулся на них и встретился взглядом с Дариной, ей показалось, что его потухшие глаза заблестели.

На похороны приехала из Владимира-Волынского и дочь Лукьяна, Евдокия, которую урядник познакомил с Ксенией и Дариной. Эта статная привлекательная женщина была чуть старше Дарины, но держалась с большим достоинством и даже важностью, как близкая к княжескому двору боярыня, подруга дочери князя Василька. Муж ее, боярин Глеб, был в это время с князем в Венгрии и не мог приехать на похороны тещи.

Евдокия погостила у отца дней десять, а потом уехала вместе с ним во Владимир. Лукьян обещал вернуться через месяц, но, видно, дела задержали его дольше, и прибыл он только к лету.

Дарина предчувствовала и боялась, что скоро он заставит ее принять некое важное решение, к которому она не была готова.

Так и случилось. Честно выдержав четыре месяца траура по жене, воевода явился в дом Ксении, чтобы посватать ее вдовую невестку. Он застал обеих женщин в саду, где они играли со Святославом. В свои год и три месяца малыш уже немного разговаривал и сейчас с воинственным кличем скакал на деревянной палке с набалдашником в виде лошадиной головы и размахивал деревянным мечом.

Эти игрушки вырезал для него Ярема Саввич, который, как и другие слуги из дома Ольги, часто забавлял маленького боярина.

— Славно, славно, сынок твой — будущий воин, — обратился Лукьян к Дарине и в некотором смущении разгладил усы. — Защитник вам с Ксенией растет.

— Да. Он наша радость единственная, — улыбаясь, ответила Дарина.

— Радость-то, конечно, но вот защитник из него вырастет еще не скоро, — заметил Лукьян, усаживаясь рядом с боярынями на садовую скамью.

— Ничего, мы подождем, — сказала Дарина и опустила глаза, предчувствуя важный разговор.

Ксения, видимо, тоже поняла, что воевода пришел неспроста, и, подозвав молодую служанку Онисью, которая была няней при малыше, велела ей увести Святослава в дом.

— Здоров ли ты, Лукьян Всеславич? — спросила Ксения учтиво, но без тени улыбки. — Оправился ли немного после своего горя?

— Благодарю тебя, боярыня, я здоров и тебе желаю такого же здоровья и бодрости. Супруга моя была достойной женщиной, и я похоронил и оплакал ее, как велит сердце и обычай. Но ведь вечно предаваться скорби нельзя, это тоже грех. Живой должен думать о живом. Вот и я подумал, что мне, вдовцу, пристало бы снова завести семью. Думаю, моя покойная Орина меня бы не осудила… — Лукьян немного помолчал и смущенно кашлянул. — Может, это и не по обычаю, что я не прислал сватов, а сам пришел, но нынче время такое неспокойное, что некогда чинности соблюдать. И вам, вдовам, нужен защитник, и мне нужна жена по сердцу и хозяйка в доме. Ты, боярыня Ксения, теперь вместо матери Дарине-сироте, вот я и прошу у тебя ее руки.

Ксения вдруг рассмеялась сухим, невеселым смехом. И голос ее прозвучал отрывисто и едко:

— А я уж, грешным делом, испугалась, что ты меня пришел сватать, воевода. Ты мне больше подходишь по летам, чем Дарине.

Лукъян замялся и не нашел что ответить, а Ксения перевела взгляд на невестку и продолжила:

— Впрочем, если Дарина согласна, то и я не против. Мы живем в глуши, и бедной девочке негде познакомиться с будущим женихом. Ты один самый подходящий и есть во всей округе.

Дарина вдруг поняла, что свекровь, соглашаясь на брак невестки с урядником, в душе не очень этому рада. Может, она не могла до конца простить воеводе гибель Карпа от рук его ратников, а может, боялась, что после нового замужества Дарина отберет у нее Святослава и увезет его во Владимир, где у Лукьяна была вотчина и постоянный дом. Самой Дарине тоже не хотелось выходить за пожилого воеводу, к которому она испытывала уважение, благодарность, но вовсе не любовь.

А Лукъян Всеславич, обрадованный тем, что Ксения ему не отказывает, принялся убеждать Дари ну:

— Ты, боярыня, молода и красива, тебе нужен надежный человек, муж, который оградит тебя и от опасностей, и от грехов. Знаешь, какие тревожные вести приходят с востока? Хан недоволен Даниловыми походами и собирается снова послать на нашу землю своих темников. Что, если теперь их путь пройдет как раз через ваши села?

— Татарская угроза всегда над нами нависает, но, по-моему, замужество от нее не защитит, только на Бога вся надежда, — сказала Дарина, потупив глаза.

— Как это понимать? — Лукъян был явно озадачен ее словами. — Ты мне отказываешь? Наверное, тебя пугает мой возраст? Но ведь мудрый и опытный муж надежней молодого вертопраха.

— Не в возрасте дело, — покачала головой Дарина.

— А в чем же? Чем я тебе не подхожу?

— Боюсь, что это я не подойду тебе, Лукьян Всеславич, — вздохнула она, не зная, как отказать, не обидев его. — Ты княжеский воевода, человек бывалый, жил в больших городах, знаком с важными господами. А кто я? Девчонка из сельской глуши, не видевшая мира, не имеющая красивых платьев, не обученная вежеству знатных домов. Да ведь твоя же дочь первая тебя осудит за то, что женился на мне.

— Об этом не думай! — заявил урядник твердо. — Люди, которые чтят меня, будут и тебе оказывать почтение. А обликом и повадками ты достойнее многих, кто обретается при княжеском дворе. Ты дочь и невестка природных киевских бояр, какой же еще знатности тебе надо? И Евдокия меня не осудит, она уже дала согласие на мою женитьбу.

— Дала согласие? — удивилась Дарина. — А мне показалось, что она посмотрела на меня холодно и свысока.

— У нее был такой вид, потому что она скорбела о матери. Но на самом деле ты ей понравилась, и Евдокия мне об этом говорила. Она с радостью встретит тебя, когда мы приедем к ней в гости как муж и жена.

Теперь у Дарины не оставалось веских доводов, чтобы отказать воеводе, и она решила выиграть время, прибегнув к отсрочке:

— Ты уж прости, Лукьян Всеславич, но я пока не готова к замужеству. Ты так внезапно мне его предложил, и я растерялась. Прошу тебя, дай мне время подумать.

— В самом деле, не требуй от молодой вдовы быстрого ответа, — поддержала ее Ксения. — Не торопи ее, пусть подумает.

— Что ж, думай, боярыня, — сказал воевода и, тяжело поднявшись, бросил на Дарину пронзительный взгляд. — Думай, только не очень долго. И если я тебе уж совсем не люб, то лучше сразу скажи, не изводи меня понапрасну. Не мальчик я, чтобы каждый день являться со сватовством и вздыхать под окнами. Много у меня дел и забот, а наиглавнейшая моя обязанность — защищать честных христиан от врагов и разбойников. Если станешь моей женой — я буду счастлив, а значит, прибавится у меня силы и храбрости, чтобы достойно исполнять свой долг. Вот так-то, боярыня Дарина. Подумай об этом. Когда надумаешь — дай ответ.

С этими словами Лукьян Всеславич быстро удалился, даже не оглянувшись на растерянных хозяек дома, которые так и не успели проявить гостеприимство и попотчевать его. После долгого молчания Дарина осторожно спросила:

— А что ты мне посоветуешь, матушка Ксения?

— Тебе решать, дитя мое, — вздохнула боярыня. — Неволить тебя не могу и не стану. Но скажу откровенно: для меня будет не в радость, если ты пойдешь за урядника. Он человек нездешний, рано или поздно вернется на Волынь, во Владимир, и тебя с собою заберет. А стало быть, и внука моего. Смогу ли я после этого видеться со Святославом?

— Внука я от тебя не отдалю, даже если вы иду замуж! — пообещала Дарина. — Могу поклясться! Но беда в том, что мне самой не в радость замужество с Лукьяном Всеславичем. Я почитаю его, уважаю, но не люблю.

— Не многим женщинам удается выйти замуж по любви, — невесело усмехнулась боярыня. — Не спеши обижать Лукьяна Всеславича отказом. Уж лучше он, чем другой. Одному Богу известно, кто кому предназначен судьбой.

— Значит, подожду, когда Бог подаст мне какой-нибудь знак, — решила Дарина.

Ночью она долго не могла уснуть, разговаривая сама с собой. Все складывалось так, что в последнее время у нее не было подруг-однолеток и Дарина жила в окружении женщин старшего возраста, с которыми стеснялась делиться сокровенным. Порою, обливаясь слезами, она мысленно беседовала с покойной матерью, но даже ей не решалась сказать все. Так и получалось, что свои тайные мечты юная женщина могла до конца раскрыть лишь самой себе.

И в эту ночь Дарина вдруг ясно осознала, что в ее жизни пока еще не было настоящего мужчины. Она знала близость Антона, Карпа и Назара, а теперь могла стать женой Лукьяна. Но ни одного из этих мужчин она не считала своей судьбой. Карп был просто ненавистный ей насильник, о котором Дарине хотелось лишь поскорее забыть. К Антону она питала дружескую нежность, к Назару — телесную страсть, к Лукьяну — почтительное уважение. Но для любви, о которой она мечтала, требовалось соединение этих трех чувств — дружбы, страсти и уважения. «Может, подобной любви и вовсе нет на свете и надо довольствоваться только частью ее? — подумала Дарина, медленно погружаясь в сон. — Мир такой страшный, жизнь такая опасная… Дай Бог найти хотя бы спокойствия и защиты для своего ребенка…»

Утром ночные думы развеялись повседневными хлопотами, в которые Дарина погрузилась, избегая разговоров о замужестве. Но как бы она ни отвлекалась, а сватовство урядника давило на нее камнем, заставлявшим рано или поздно принять какое-то решение.

Через несколько дней в дом боярыни Ксении постучался Мартын — бывший послушник, а теперь монах. Верный данному когда-то обету, он стал паломником, странствующим богомольцем, ходившим по святым местам и молившимся в церквах, полуразрушенных после монгольского нашествия. Вернувшись из Киева в родные края, он первым делом навестил дом боярыни Ходынской, где не раз бывал при жизни Антона. Как истинный монах-странник, Мартын не имел своей крыши над головой и проживал в монастыре, а во время странствий находил приют в домах боголюбивых людей. Разумеется, Ксения с радушием приняла человека, который был другом ее любимого сына.