Лайла вздрогнула.

— Да, — отвечала она, медленно. — Я знаю, о чем мне нужно говорить.

— И вы дадите такие показания?

Слова эти были произнесены многозначительным тоном.

Лайла подняла глаза. Ее голос звучал резко и испуганно:

— Что вы хотите этим сказать?

Гревиль сделал легкое движение одной рукой.

— Только то, что вы хорошо подготовлены, чтобы правильно сыграть свою роль.

— Да, мне кажется. Вся эта история ужасна, мои нервы совершенно истрепаны, я себя чувствую очень слабой.

— Вероятно, Вейн чувствует себя не лучше сегодня вечером.

Краска залила бледное лицо Лайлы. Увидев это. Гревиль повернулся и ушел. Из своей гардеробной он бросил еще один взгляд на ее золотоволосую, изящную головку. Она держала в руках высокий флакон из венецианского "стекла и обрызгивала духами свои волосы и шею. При виде этого им овладел неукротимый гнев. В эту минуту ему хотелось проявить к ней жестокость, больно уязвить ее, причинить физическую боль маленьким ручкам, оправлявшим складки шифонового платья и приглаживавшим завитки золотистых волос. Он вошел в гардеробную и захлопнул за собой дверь. Взяв чистый носовой платок, приготовленный слугой, Гревиль вытер лицо и сел, тяжело вздохнув, в глубокое кресло.

— Да, таким путем можно дойти до безумия, — прошептал он.

Он заставил себя подняться и пригладить щеткой волосы, но руки его дрожали, а во рту чувствовался вкус извести.

Вошел лакей и доложил, что мистер Стэнтон из Скотленд-Ярда желает его видеть.

— Просите, — приказал Гревиль.

Когда тот появился, он бросил на него испытующий взгляд и почему-то сразу проникся симпатией к этому человеку.

— Прошу прощения за беспокойство, сэр. Я прислан сегодня, чтобы навести справки о подробностях убийства и допросить слуг, если вы позволите. Мое имя Стэнтон, я — один из сыщиков Скотленд-Ярда. Поступил на службу полицейским.

Он казался очень разговорчивым и долго говорил с Гревилем о совершенном преступлении.

— Я служил во Франции вместе с братом обвиняемого, — добавил полицейский. — Он глубоко потрясен происшедшим.

— Несомненно, — согласился Гревиль.

Внезапно, после какого-то незначительного замечания Стэнтон спросил:

— А где находились вы, милорд, когда прозвучал крик убитого?

— Я был в малой гостиной и закуривал сигару.

— Значит, вы не были в одной комнате с гостями, — подчеркнул Стэнтон. — Я так и думал.

Гревиль ничего не ответил, он продолжал тщательно завязывать галстук.

— Итак, я ухожу, — заметил Стэнтон, поблагодарил Гревиля за любезность и отправился беседовать с дворецким. На лестнице он повстречался с Лайлой, она бросила на него, как всегда делала при встрече с мужчинами, долгий взгляд. Это нельзя было назвать улыбкой, но взгляд таил какое-то обещание. Стэнтон посмотрел на нее с восхищением, и Лайла улыбнулась ему уходя.

Когда она исчезла, выражение его лица резко изменилось. Он пробормотал:

— И ради таких женщин мужчины лгут, воруют и даже умирают.

Он думал, идя обратно вдоль Верклей-Сквера и держа во рту незажженную папиросу, о Гревиле, который любил Лайлу так сильно, что совершил из-за нее низость по отношению к своему ближнему, — а Гревиль был безукоризненно честным человеком. Он думал о Робине Вейне, которым овладела такая безумная страсть, что он решился несколько лет тому назад погубить ради нее свою карьеру, а теперь готов был даже умереть. И Лайла, женщина, для которой он жертвовал всем, накануне того события, которое даже для нее должно было быть величайшей трагедией, переглядывалась с ним, человеком не ее круга, случайно и мимолетно встреченным ею.

Стэнтон остановился, зажег спичку, закурил папиросу и сказал вслух:

— Будьте прокляты вы и вам подобные, недостойные одной мысли порядочного мужчины.

X

Перед Мартином Вейном стоял человек, медленно и осторожно пересчитывавший пачки однофунтовых бумажек. Это был невысокий худой мужчина с решительным лицом, украшенным густыми бровями. Пересчитав деньги, — их было две тысячи, — он сложил пачки в маленький чемоданчик, захромал к ожидавшему его такси и поехал в Ватерлоо к пароходу «Беренгария», отплывающему в Нью-Йорк.

Филипп Роджерс, называвшийся Гербертом Пюрви, когда состоял на службе его величества, хорошо устроился в Америке. Он поместил свои две тысячи, после того как осмотрелся на новом месте, в нефтяные акции, и счастье улыбнулось ему, по его собственному признанию.

Он был когда-то хорошо знаком с тюремным порядком, но никогда не заговаривал на эту тему.

В тот день, когда он вышел из комнаты, снятой на вымышленное имя Мартином Вейном, — и Мартин покинул ее вслед за ним. Он направился быстрым шагом к вокзалу Виктория, переоделся там, отклеил бороду и вышел снова на улицу.

Именно в те минуты, когда Мартин наблюдал за ежеминутно усиливающимся уличным движением, за потоком людей, карет и автобусов, грузовое судно, принадлежащее какому-то Жосу Лумису и управляемое им, вышло из Темзы в открытое море. Его матрос, угрюмый на вид юноша, нагнулся над бортом, следя воспаленными глазами за исчезавшей линией берега. Это был высокий, хорошо сложенный человек, со смуглым цветом лица и синими глазами, поражавшими выражением горечи и озлобленности. Жос Лумис наблюдал за ним в течение некоторого времени, затем ударил его по плечу и сказал, сверкнув белыми зубами, выделявшимися на загорелом лице.

— Теперь нам можно выпить, дружище!


В то же самое время тюремный служитель вошел в камеру Робина, увидел, что она пуста, вскрикнул от удивления, осмотрел все стены, словно Робин мог спрятаться в одной из щелей, и побежал обратно по коридору в комнату суперинтенданта Веста.

— Двадцать третий исчез, — проговорил он задыхаясь.

— Не может быть, — отвечал его начальник. — Его должны доставить в десять часов в суд, и он, вероятно, приводит себя в порядок. Думайте о своих словах, Сальтер, прежде чем о чем-нибудь докладывать.

— Надеюсь, что вы правы, сэр, — отвечал Сальтер сконфуженно.

Выходя, он встретил самого мистера Стэнтона, который быстро прошел мимо него и строго спросил у суперинтенданта Веста:

— Суперинтендант, где Вейн?

Тот сделал несколько сбивчивое донесение. Ему казалось, что сам начальник тюрьмы прошел сегодня утром к двадцать третьему…

— Начальник тюрьмы, — повторил Стэнтон. — Майор Паайн лежит в кровати: у него припадок малярии.

— Но мне… — начал заикаться несчастный суперинтендант.

— Вейн бежал, — перебил Стэнтон, — и вы будете отвечать за это. — Понимаете ли вы, по крайней мере, что влечет за собой это бегство?

Вест схватился за голову, слушая эти слова. Многие из тюремной администрации хватались за голову в этот день. Но все эти донесения, отчеты и доклады привели, в конце концов, к появлению в вечерних газетах сообщения о том, что Робин Вейн, содержавшийся под арестом по обвинению в убийстве, суд над которым должен был состояться сегодня утром, бежал из своей тюремной камеры. Мартин, пришедший в тюрьму рано утром, ответил на все вопросы, рассказывая о том, как провел время с момента посещения Корстоном Робина.

Знаменитого Корстона также подвергли допросу. Его алиби и ответы не вызывали никакого подозрения. Покинув тюрьму, он поехал в клуб, а полдюжины членов этого клуба сообщили о времени его появления. Полицейский, стоящий на посту на Чарльз-стрит, удостоверил, что Корстон приехал домой накануне ночью в обычное время.

Мартин также провел вечер в своем клубе, — его друзья рассказали об этом, — уехал оттуда вместе с Кинном и оставался всю ночь в своем доме.

Сыщик пришел рано утром на Виктория-Род и попытался допросить Меджи Энн; но Меджи была готова отвечать на любые вопросы. Он не добился от нее ничего, кроме желания никогда не встречаться с нею снова.

Стэнтон, которому было поручено расследование по этому делу, направил по различным следам своих лучших сыщиков. Он неутомимо работал и все-таки среди самой сильной суеты нашел время сообщить несчастному уволенному суперинтенданту Весту, что добился для него места в полиции в Южной Африке. Вест, глубоко благодарный ему, признался, что, по его мнению, то лицо, которое изображало из себя начальника тюрьмы, провело в тюрьме весь день и что он подозревал кого-то из власть имущих.

— Я запомню ваши слова, — отвечал Стэнтон серьезно. — Возможно, что в них есть доля истины.

— Я никак не могу поверить, — сказал Вест, — что тут замешан Пюрви. Нет, он ни при чем в этой истории. Этот человек не отличался наклонностями авантюриста и не мог помочь скрыться убийце.

Он был так потрясен происшедшим, что уехал, отказавшись от своего права на пенсию.

— Да, Пюрви исчез, — подтвердил Стэнтон.

Когда Вест уехал, он сидел еще некоторое время, глубоко задумавшись, за своим безукоризненно чистым письменным столом. Оставалось еще десять минут до того времени, когда ему приказал явиться один из главных начальников Скотленд-Ярда.

От предстоящего собеседования зависела вся дальнейшая карьера Стэнтона.

Он поднялся с кресла за шесть минут до срока и пошел своей легкой упругой походкой по коридору до двери, переждал, пока прошли оставшиеся четыре минуты. Услыхав бой часов, он постучал в дверь.

Сильвестр Ричмонд поднял голову при его появлении. Это был еще молодой для занимаемого им положения человек, слывший очень проницательным. Его внешность совершенно не соответствовала представлению о знаменитом сыщике. Невысокого роста, стройный, всегда одетый в темно-синий двубортный костюм с цветком в петличке. Он походил скорее на молодого преуспевающего маклера, так как в его движениях была заметна вертлявость, характерная для этой профессии.

— Садитесь, — сказал он любезным голосом.

— Благодарю вас, сэр.

Взгляды их встретились. Ричмонд, единственный сын знатной семьи, учившийся в средней школе и знаменитом университете, смотрел на Мики Стэнтона, никогда не знавшего своего отца и посещавшего когда-то в течение нескольких месяцев начальное училище. Они чувствовали друг к другу уважение и восхищение. Наконец, Ричмонд сказал:

— Я прочел ваше донесение о бегстве Вейна. Насколько мне известно, до сих пор не обнаружено ничего, могущего бросить свет на эту загадочную историю.

— Ничего, сэр, — отвечал Мики решительно.

— Не считаете ли вы, что Вейн скрывается в Лондоне?

— Может быть. В Лондоне легко укрыться.

— Стэнтон, не знаете ли вы об этом происшествии больше, чем пожелали бы предать гласности?

Наконец, был поставлен вопрос, которого он боялся, но на который у него был готов ответ.

Несмотря на то, что вся кровь прилила к его лицу, он не опустил взгляда.

— Да, сэр, знаю, — отвечал он прямо.

Ричмонд испытующе поглядел на него, поглаживая рукой подбородок, и добавил:

— Это бегство причинило много неприятностей нашему учреждению и мне самому, так как подорвало авторитет Скотленд-Ярда.

— Да, сэр, — подтвердил Стэнтон серьезно.

Ричмонд наклонился над столом.

— Я старался взвесить два обстоятельства: с одной стороны, ценность вашей работы и, с другой стороны, вред, причиненный бегством Вейна. Если вы уйдете, я потеряю сотрудника, которого мне не легко будет заменить; если вы останетесь — я нарушу этим дисциплину.

Наступило молчание, и Стэнтону казалось, что он слышит биение своего сердца. С детского возраста он работал для того, чтобы добиться того положения, которое теперь занимал. Его увольнение означало для него гибель карьеры и положения, не говоря уже о необходимости оторваться от любимой работы.

Но он не мог отказать Мартину, когда дело приблизилось к развязке. Любовь к Мартину была тузом, побившим короля, если за короля считать его службу.

Он вспомнил о днях, проведенных во Франций, когда они вместе терпели голод и холод в укреплении № 60; он вспомнил благородство, бескорыстие, мужество Мартина.

— Мики, хотя я знаю, о чем прошу вас, я не отказываюсь от своей просьбы. Это единственный шанс на спасение Робина. Вы сами говорите, что другой надежды нет. Даже вы не можете напасть на след убийцы, не можете предъявить ему обвинение, пока Робин не откажется от своих показаний. А он не откажется! Робин не совершил преступления и, помогая ему, вы спасете невинного человека…

…Ричмонд произнес:

— Я знаю, что вы приятель Мартина Вейна, Стэнтон. Я также его друг.

Стэнтон опустил глаза, так как они были полны слез; он хотел их вытереть, прежде чем взглянуть на своего начальника, и сказал: