Экипаж остановился на улице Мурильо. Нанселли жили в небольшом особняке, частью каменном, частью кирпичном. Андре, вышедший первым, рассматривал его фасад, прежде чем позвонил. Мовали прошли в вестибюль. Сердце Андре билось. Когда дверь в гостиную открылась, Андре увидел сначала г-на де Нанселля, стоявшего посреди комнаты и разговаривавшего со старым г-ном, которого он покинул, чтобы пойти навстречу приехавшим гостям. Г-н де Нанселль слегка волочил ногу. Тем не менее его вид не был лишен благородства, как заметил Андре; но вдруг молодой человек перестал видеть все, что его окружало. Перед ним стояла г-жа де Нанселль.

На ней было зеленое платье из тонкого, легкого и как бы хрупкого шелка. У корсажа распускался букет бледно-розовых роз. Андре жадно смотрел на нее. В первый раз он видел ее волосы, ее руки, ее обнаженную шею, ее грудь сквозь гипюр, наполовину ее скрывавший. Перед ним предстал новый человек. Она протянула ему руку, после того как поздоровалась с г-ном и г-жой Моваль, и живо и весело взглянула на него. В этом взгляде и в этом рукопожатии была какая-то товарищеская симпатия — как будто бы их возраст приближал их друг К другу и создавал меж ними внезапное согласие. В самом деле, остальные приглашенные на обед казались людьми почтенными. Де Сен-Савен был старым г-ном с седыми баками, г-жа де Сен-Савен — тощей дамой. Их сын, Жюль де Сен-Савен, чиновник государственного контроля, был в свои тридцать лет уже лысым и выказывал степенность, достойную своей должности. Когда отправились к столу, г-н де Нанселль повел г-жу де Сен-Савен; г-н де Сен-Савен — г-жу Моваль; г-жа де Нанселль взяла руку г-на Моваля. Андре и чиновник заключали шествие. Войдя в столовую, чиновник сказал Андре достаточно громко, чтобы быть услышанным г-жой де Нанселль:

— Госпожа де Нанселль сегодня очаровательна.

Он как-то смешно выговаривал букву «р». Г-жа де Нанселль через плечо повернула наполовину голову, улыбаясь. Ее глаза встретились с глазами Андре. Он наивно любовался ею, приходил в восторг от изящной гибкости ее походки, от гармоничных линий ее тела. За ней шуршало легкое шелковое платье. Андре прислушивался к этому легкому шуму, наполнявшему его уши восхитительной музыкой. Зачем были здесь все эти люди? Ему хотелось бы одному быть с г-жой де Нанселль и следовать за ней таким образом бесконечно. В нем все замолкло. Он слышал лишь шелест легкого платья. Вдруг он почувствовал, что им овладевает безумная робость, как будто бы мечта его осуществилась. К счастью, ничего этого не было. Ему не придется даже разговаривать с г-жой де Нанселль. Он может только смотреть на нее, смотреть со всем своим любопытством, следить за игрой света на ее лице, наслаждаться ее движениями, ее голосом.

Посаженный за столом между г-ном и г-жой де Сен-Савен, он не спускал глаз с молодой женщины. Он должен был сделать над собой усилие, чтобы есть, чтобы подносить ко рту ложку или вилку, чтобы кратко отвечать своему соседу или своей соседке. Между тем он боялся своими взглядами и своим молчанием привлечь к себе внимание остальных гостей и особенно г-жи де Нанселль. Поэтому он порой заставлял себя интересоваться разговором или сервировкой. Так, он заметил серебро, украшенное гербами, гипюровую скатерть. В корзине красовались розы, и эти розы были более яркого тона, чем те, что носила г-жа де Нанселль. Он заметил также, что тарелки были из старинного фарфора, а хрустальные вещи тонкие и изящные; что вино придавало им красивый оттенок янтаря или пурпура. У висячей лампы была замысловатая форма, а матовые электрические шары распространяли мягкий свет. Все, что окружало г-жу де Нанселль, было выбрано с очаровательным вкусом.

С предметов Андре попытался перенести свое внимание на людей. Лицо отца, которое он видел на противоположном конце стола, показалось ему совершенно новым. Живя с ним постоянно, Андре никогда не думал о том, каков он собой. У г-на Моваля, видного мужчины с седеющими и аккуратно подстриженными баками, с его красной ленточкой Почетного Легиона, была красивая бюрократическая осанка. Внешность матери, наоборот, была ближе Андре. Г-жа Моваль была еще весьма миловидна. Ее серое платье, украшенное кружевами, было ей очень к лицу. Глядя на нее, Андре чувствовал доверие к ней. Завтра он осмелится заговорить с нею о вечере, бывшем накануне, и о г-же де Нанселль. Завтра. Но он забудет обо всем, кроме прелестного лица, от которого ему было трудно оторвать взор! Он принимал во внимание одну г-жу де Нанселль. В самом деле, что ему было до того, существует или нет какая-нибудь г-жа де Сен-Савен! У г-жи де Сен-Савен были щеки, покрытые красной сыпью, и острый подбородок. Сам г-н де Сен-Савен смотрел на нее со скукой и без доброжелательства. Он казался человеком веселым и любящим пожить. В сыне Сен-Савена, чиновника, не было ни капли отцовского благодушия. Картавое воркованье его голоса составляло смешной контраст с его надменным видом. Иногда это забавляло Андре, но взор его инстинктивно переходил на г-жу де Нанселль.

Все в ней необычайно занимало его: знак, который она делала слуге, чтобы он не наливал ей шампанского, манера, с которой она, слегка нагнувшись, говорила с г-жой Моваль. Когда она так нагибалась, лицо ее появлялось в полном освещении. Затем Андре вдруг опускал глаза на свою тарелку. Впрочем, он был бы не в состоянии сказать, что ему подавали с начала обеда. Он едва к нему прикасался и едва разговаривал. Вероятно, г-жа де Нанселль считала его глупым и спрашивала себя, что за мысль пришла ей в голову пригласить подобного дурака. Раздался голос г-жи де Нанселль:

— Как странно, что вы почти никогда не заходите в Лувр, вы, которая так счастлива, живя в двух шагах от него!

Андре послышалась легкая насмешка в словах, обращенных г-жой де Нанселль к его матери. Что подумает она о его бедной маме? Было довольно невероятно, чтобы они когда-нибудь сошлись близко. Их вкусы были слишком различны. Андре опечалился. Г-жа де Сен-Савен разглагольствовала:

— Что до меня, то я отлично понимаю госпожу Моваль. Музеи останутся недоступными для честных женщин, пока там будут продолжать выставлять все эти обнаженные тела, оскорбляющие взор.

Г-жа Моваль улыбнулась.

— О, я не поэтому, сударыня; я очень люблю прекрасные произведения искусства. Скорей мне не хватает времени… У меня мой дом, занятия, и притом же я — немного домоседка.

Г-ну Мовалю нравились простота и достоинство, с которыми его жена признавалась в своей склонности к буржуазной жизни. Она была примерной супругой, точно так же как себя самого он считал образцовым мужем.

Г-жа де Нанселль засмеялась:

— Ну а я — совсем не домоседка, я люблю бывать на улице, гулять, бегать по магазинам.

При слове «магазины» она бросила взгляд в сторону Андре.

— Я, — заговорил г-н де Сен-Савен, — я нахожу Лувр восхитительным местом. К тому же я сохранил о нем приятные воспоминания. В мое время мы назначали там свидания. Там находилась некая скамейка между двумя залами коллекций Кампана[26], под часами…

И г-н де Сен-Савен вздохнул. Чиновник подумал, что это кажется смешным, и воскликнул:

— Ох, папа! Не напоминайте нам о вашей распутной молодости.

Г-жа де Сен-Савен прикусила губу. Г-жа Моваль продолжала:

— Бедный старенький Лувр! Ты помнишь, Андре, как ты водил меня по целым часам по Морскому музею?

Андре без удовольствия заметил, что все взгляды устремились на него. Он почувствовал, что для всех он является маленьким мальчиком, с голыми ножками, которого мамаша ведет за руку. Г-жа де Сен-Савен определила общее впечатление:

— Как они быстро растут! Когда я подумаю, что Эдуарду уже двадцать восемь лет!

Г-жа де Сен-Савен молодила чиновника, рассчитывая извлечь пользу для себя из этого обмана. Г-н Моваль согласился:

— Да, они быстро растут и, едва окончив воспитание, покидают нас. Вы, сударыня, принадлежите к счастливейшим, ваш сын при вас, в Париже, тогда как Андре должен поступить в консулы. Он уедет далеко.

Г-жа Моваль сделала покорное движение. Андре принял скромный вид. Большие путешествия придают значительность почти одинаковую тем, которым предстоит совершать их, как и тем, которые их уже совершили. Г-н де Сен-Савен, закоренелый бульвардье, не имевший во всю жизнь иных забот, кроме любовных, проговорил:

— Это прекрасная карьера!

Потом он поправил свое пенсне, чтобы рассмотреть красивые обнаженные руки г-жи де Нанселль, которая захлопала в ладоши:

— О, как мне нравились бы длинные путешествия, долгие переправы; видеть далекие страны, в которых люди другого цвета, чем мы, разговаривают, едят, живут и любят иначе, чем мы!..

— За чем же дело стало, сударыня? Мы можем доставить вас, куда вы захотите.

Г-н Моваль замахал рукой. Казалось, он вызывал обширный горизонт морей, которые рассекались судами Мореходного Общества. Г-жа де Нанселль опустила голову, чтобы понюхать розы, распускавшиеся у ее корсажа. О каком Востоке, о каком благоухающем Дамаске, о какой цветущей Испании заставил ее задуматься их запах! Андре вздрогнул. Он тоже мечтал о благовонных садах, о неведомых землях, о далеких городах. Длинное бритое лицо г-на де Нанселля становилось печальным, как будто он боялся, как бы его молодая жена не улетела за моря, подхваченная вдруг тем крылатым Тритоном, который на объявлениях Мореходного Общества дует в свою выгнутую раковину среди пены от могучих винтов комфортабельных пароходов, которыми заведовал на всем этом водном просторе г-н Моваль. Он имел до того жалостный вид, что г-жа де Нанселль рассмеялась:

— Успокойтесь, мой друг, я еще не отправляюсь в путь, и все эти прекрасные проекты окончатся Буамартеном, где мы окажемся через две недели, вдали от опасных сетей, которые нам так любезно расставляет господин Моваль.

Это заявление послужило сигналом к обсуждению летних планов, тем более что подавались фрукты, и их вид вселял в каждом мысль о деревне. Стали расхваливать ее прелести. Г-жа де Сен-Савен должна была провести лечебный сезон в Шатель-Гюйоне, а г-ну де Сен-Савену доктора советовали попробовать полечиться в Виттеле, но ему совсем не хотелось покидать своего милого Парижа. Сын их собирался в Довиль, а потом на охоту в разные замки. Г-жа Моваль проведет каникулы в Варанжевилле, если позволит здоровье ее золовки. Что до г-на Моваля, то его занятия в Мореходном Обществе помешают ему, вероятно, взять отпуск. Его все жалели.

— А вы, месье Андре, любите деревню?

Г-жа де Нанселль обращалась к нему. Он колебался. Ему хотелось, чтобы его утверждение совпало с мнением молодой женщины. Она продолжала:

— Вы, кажется, не особенный охотник до деревни. А между тем вы должны бы торопиться любить природу нашей Франции. Наши пейзажи потеряют для вас всякую прелесть после того, как вы увидите столько светлых, солнечных стран. И то же самое происходит с многими другими вещами. Поэтому лучше всего желать их как можно меньше…

В ее голосе как бы слышалось сожаление. Из вазы, которую ей подали, она взяла один плод. Это был персик, прекрасный бархатистый и как бы живой персик. Она повертела его в руках с минуту, потом положила его на тарелку, сказав:

— Мне почти не хочется разрезать его. Он, быть может, совсем не будет так вкусен, как он прекрасен.

Г-н де Сен-Савен попробовал свой.

— Напрасно, сударыня, они — восхитительны!

Он стал жадно кусать сочную мякоть плода. Г-жа де Сен-Савен принялась журить его.

— Адольф, то, что вы делаете, — безрассудно: вы опять заболеете.

Она любила напоминать ему о том, что гастрономия в его годы имеет свои неудобства. Чиновник пришел ей на помощь:

— Папа не благоразумен.

Г-н Моваль при мысли о том, что у него не будет отпуска, принимался думать о Варанжевилле с небывалым сожалением.

— Ах, дорогой мой, если бы я был свободен как вы, я жил бы, мне кажется, круглый год в деревне.

Г-н де Нанселль стал давать разъяснения. Конечно, он очень любит Буамартен, но пребывание там очень уныло для г-жи де Нанселль. Было уже весьма благоразумно с ее стороны то, что она соглашалась уезжать из Парижа в июне и возвращаться в него лишь в октябре. Он не может обязывать свою жену выносить слишком долго суровость супружеского тет-а-тет.

Пока г-н де Нанселль говорил, Андре в первый раз внимательно рассмотрел его. Г-н де Нанселль был не молод и не красив, и ему-то принадлежало очаровательное и юное создание, сидевшее за столом против него. Она принадлежала ему потому, что он мог предложить ей почтенное имя, независимое положение, хорошо обставленный дом, туалеты, драгоценные вещи. Взамен этого она отдавала ему свою молодость, свою грацию, свою красоту. И так бывает нередко. Андре подумал об истории, которую ему рассказал его друг, Антуан де Берсен, о той, любимой им когда-то девушке, вышедшей из досады и малодушия замуж за человека тоже богатого и старше ее. Пережила ли г-жа де Нанселль, как и та, какое-нибудь сердечное разочарование? Покорилась ли она жизненной нужде или влечению к комфорту? Как бы там ни было, но во всем этом было что-то несправедливое и оскорбительное. Молодые красивые женщины должны бы по праву принадлежать людям молодым. А этот г-н де Нанселль казался Андре старым и некрасивым, более старым и более некрасивым, чем он был в действительности… Каким бы он ни был, но тем не менее он был мужем… Да, когда все уйдут, он останется здесь! Когда опустеют комнаты, они вдвоем подымутся по лестнице. Вдруг Андре стало грустно. Вечер уже наполовину прошел. Вставали из-за стола. Он скоро не увидит больше г-жи де Нанселль. Он больше не увидит ее в продолжение целых дней, месяцев…