Все это было правдой. Я решила рассказать правду о себе по той же причине, по которой назвала настоящее имя. Я ожидала, что Рив будет копать на меня информацию. А учитывая его возможности, знала, что он узнает обо мне все, что захочет. Хитрость состояла в том, чтобы рассказать ему достаточно правды, дабы у него не возникло желания копнуть еще глубже.

По ходу рассказа он несколько раз кивал, как бы принимая каждый поданный ему кусочек информации и откладывая его в памяти. Он знал обо мне уже больше, чем я о нем. У меня были свои причины задавать ему вопросы, и мне было интересно, каковы его.

«Он осторожен», ― сказала я про себя. ― «У этого мужчины много врагов. Он обязан спрашивать. Запомни это».

― Что еще… ― Я прикусила губу, задумавшись, как закончить свой рассказ. ― Я приехала на этот курорт одна, чтобы вполне заслуженно отдохнуть, прежде чем мы снова начнем съемки со второй недели января. О, и я натуральная блондинка.

― Между прочим, есть способы это проверить, ― сказал он, приподняв бровь.

Между ног начало зудеть.

― Правда? И какой же? Поведай мне.

― Может, позже. ― Его глаза потемнели, и это сказало мне о том, что он действительно рассматривал эту возможность.

Хорошо.

Или не хорошо. Мое сердце разрывалось надвое. Если бы мне не пришлось заниматься с ним сексом ради того, чтобы выяснить все, то было бы лучше. Так ведь? Просто я не знала, как подобраться к нему поближе, кроме как переспать с ним. Тогда, может, было и хорошо, что он рассматривал такую возможность. И хорошо, что мое тело с ним заодно. Потому что, конечно, это все упрощало.

Разговор тоже был важен. Может, даже больше, чем секс. Рив никогда не впустил бы меня в свою жизнь, если бы не доверял. Ему должно казаться, что я открытая книга. Первым пунктом в нашей с Эмбер игре «Найди себе мужчину» было быть слабой. Мужчинам нравились слабые женщин. Они много платили слабым женщинам, когда трахали их.

На самом деле, большую часть времени я не была с ними слабой. Но могла сыграть таковую, если было необходимо. Именно по этой причине я и стала актрисой. Потому что знала, что хорошо умею притворяться.

В то время роли, конечно, были четко определены. Ложь так и лилась из меня.

Да, мне двадцать один. Да, ты у меня первый. Да, мне хорошо.

Теперь же я редко лгала, и это все усложняло. Вместо однозначности я говорила что-то среднее между правдой и ложью. Это означало жизнь в серости. Это означало, что мне необходимо было контролировать свою жизнь и следить за тем, что я могла говорить, а что нет. И при этом молиться, чтобы меня считали открытой книгой.

По крайней мере, между правдой и ложью существовала четкая грань. Я могла сказать Риву, что мое детство было обычное. Но я не могла сказать ему, что в семнадцать встретила подругу, которая, наконец-то, вывела мою жизнь на новый, более высокий уровень. Я могла бы сказать ему, что встречалась с богатыми мужчинами, а не провела несколько лет так, за что некоторые могли бы назвать меня отъявленной проституткой. Я бы сказала ему, что приехала на его курорт расслабиться, а не для того, чтобы попытаться найти человека, которого так сильно хотела оставить в прошлом.

Этой гранью была Эмбер. Я бы ответила на все вопросы Рива, но пропустила бы всё, что касалось ее. В конце концов, я надеялась, что он расскажет мне всё, что о ней знал.

Глава 3

― Вы с ней все еще близки?

Стараясь справиться с паникой, я подняла взгляд от тарелки. Рив точно не мог спрашивать об Эмбер. Он имел в виду кого-то другого. Я быстро прокрутила в голове наш разговор, чтобы вспомнить эту самую «ее», упомянутую мной.

― Ты про маму?

Он кивнул, и у меня невольно вырвался тихий вздох облегчения.

― На самом деле нет. Она все еще живет в Бейкерсфилде, а я ― в Западном Голливуде. Я навещаю ее, когда есть такая возможность. В остальном нанимаю кого-нибудь, кто может позаботиться о ней.

― Это никогда не сможет заменить любовь дочери.

Его замечание вызвало у меня раздражение.

― Но оболочка человека, которой она всегда была, не заменила мне мать.

Я сразу же пожалела о резкости своих слов. Они не сыграли мне на руку, и, в общем-то, он не сказал ничего, что я бы не говорила себе уже миллион раз, испытывая чувство вины. Кроме того, меня не должно было волновать, что он обо мне думал.

Не должно было волновать, но все же я чувствовала необходимость объясниться.

― Большую часть времени она даже не узнаёт меня. Алкогольное слабоумие. (Примеч. Алкогольное слабоумие, или деменция, является вторичным заболеванием, то есть осложнением, следствием хронического алкоголизма. Это тяжелое заболевание, последняя стадия которого без соответствующего лечения нередко заканчивается летальным исходом). Возможно, шизофрения. Специалист, с которым мы консультировались, сказал, что нельзя утверждать об этом с уверенностью, и, на данный момент, ей ничем особо не поможешь. Я приезжала к ней на прошлой неделе, на Рождество. Водила ее в китайский ресторан. В середине ужина она обвинила меня в попытке отравить ее. Она забыла, кто я, сказала, что впервые в жизни видит. Стала агрессивной. Набросилась на меня. Владелец ресторана даже вызвал полицию.

Я сжала зубы от воспоминания о том, насколько сильно это ранило меня.

― Это был не первый раз, когда она вела себя со мной подобным образом, так что это было вполне ожидаемо. Просто… когда я видела ее последний раз ― на День благодарения ― ей было лучше.

В тот день она встретила меня крепким объятием, ее глаза светились от счастья. Впервые ей не хотелось меня отпускать. Затем она вспомнила об оставленном на автоответчике голосовом сообщении.

От Эмбер, милая. Я сохранила его для тебя.

Я еще подумала, что мама ошиблась, но решила подыграть ей и прослушала сообщение. Это действительно был голос Эмбер. В тот момент я почувствовала себя так, будто мы не виделись всего пару часов, а не несколько лет. И каждое пережитое чувство, каждая эмоция ожили в моих воспоминаниях. Я провела весь оставшийся день, поглощенная мыслями о ней. Скучая по Эмбер. Мечтая об Эмбер.

Теперь же я понимала, что это был последний день, когда видела маму в добром здравии. А я провела его в мыслях об Эмбер.

Внезапно в горле встал ком, а глаза наполнились слезами. Обычно я старалась не поддаваться эмоциям, однако в последние несколько недель стала раздражительной и эмоциональной. В моей жизни существовали лишь две женщины, которых я любила, и обе были потеряны для меня. Моя мать исчезла из моей жизни навсегда. Но все еще был шанс вернуть Эмбер.

Рив заерзал на стуле, напоминая о своем присутствии. Я отвернулась, устремив взгляд на открывающийся пейзаж, и попыталась собраться. Черт, как меня угораздило так расклеиться? Что ж, мысли об Эмбер сделали меня уязвимой. Вот спасибо.

Я повернулась, мои губы изогнулись в дрожащей улыбке.

― Как бы то ни было, ей стало лучше. Думаю, я уже даже забыла о том, как она вела себя со мной большую часть времени.

― Звучит ужасно. ― Его тон был искренним и ласковым. ― Уверен, ты делаешь для нее все, что в твоих силах. Не вини себя так сильно.

Несмотря на то, что мы были знакомы всего ничего, я была уверена ― его слова прозвучали почти как извинение.

Это тронуло меня.

Я кивнула, боясь сказать что-нибудь еще.

Рив отодвинул свою тарелку и встал из-за стола. Я почти ничего не ела, но, тем не менее, была счастлива покончить с этим. И тоже встала, следуя за ним на каменную скамью у кострища. Мы могли сесть рядышком, но я решила оставить между нами немного пространства. Я была не уверена, стоило ли мне придвинуться ближе. Уже окончательно стемнело, и только пара фонарей по периметру патио и кострище освещали нас. Атмосфера была уютной и, можно сказать, романтичной. И в то же время, возможно, немного жутковатой. Но, как ни странно, я чувствовала себя умиротворенно.

Я притворилась, что увлеклась танцующим пламенем, пока официанты не закончили уносить тарелки. Как только они ушли, я обратилась к Риву:

― Как насчет тебя? У тебя были хорошие отношения с родителями, когда они были живы?

Он колебался, и я задалась вопросом, было ли его нежелание отвечать вызвано темой разговора, или он просто не любил говорить о себе? Наконец, он ответил:

― Да. Мы были близки.

― Тебе было шестнадцать, верно?

― Похоже, я не единственный, кто умеет пользоваться гуглом.

Я проигнорировала его комментарий.

― Выходит, будучи ребенком ты стал владельцем огромной бизнес-империи. Должно быть, это очень подавляло.

Он буквально пригвоздил меня взглядом к месту.

― Эмили, я не из тех, кого можно так легко подавить.

Это было предупреждение. Но я проигнорировала и его тоже.

― Даже в подростковом возрасте? Не нужно напускной бравады. Ты впечатлил бы меня в любом случае: будь ты сильным и независимым, или грустным и надломленным.

На мгновение он замолчал, а затем вздохнул.

― Я был лишь немного посвящен в эти дела. Но меня готовили к работе в отельном бизнесе. Мой отец был гораздо старше матери, и он был трудоголиком. У него уже случился первый сердечный приступ. Я знал, что все это, рано или поздно, должно было стать моим будущим. Мне очень помогло то, что я не унаследовал компанию тотчас. Пока мне не исполнился двадцать один год, ею руководил совет директоров.

― Чем же ты занимался до этого времени? ― Это вовсе не те ответы, которые были нужны мне. В основном, я спрашивала об этом потому, что хотела, чтобы он начал чувствовать себя комфортно, изливая мне душу. А еще потому, что, на удивление, была искренне заинтересована.

― Я жил в Греции со своими бабушкой и дедушкой. ― Он заметил мое удивление. ― Осмелюсь предположить, что этого не было написано в интернете.

Я покачала головой.

― Не все об этом знают. Семья моей мамы достаточно… непростая. Так что я нечасто рассказываю о ней журналистам, поскольку они, несомненно, все переиначили бы и выставили в выгодном им свете. Да и, по правде говоря, думаю, это только мое личное дело.

Он сделал паузу, и мне показалось, что он больше не станет говорить на эту тему со мной.

Рив же меня удивил.

― Я жил у них до восемнадцати лет, а потом вернулся в Штаты и поступил в колледж.

― В Стэнфорд, верно? ― Я подождала, пока он кивнет. ― Ты все еще поддерживаешь с бабушкой и дедушкой хорошие отношения?

― Нет. Дедушка умер несколько лет назад. А бабушку я не видел с тех пор, как уехал. Однако я посылаю ей открытку на каждый день рождения.

― Маленький кусочек бумаги не заменит любовь внука, ― поддразнила я, или, скорее, бросила вызов.

Ухмыльнувшись, Рив пристально посмотрел на меня.

― Да, не заменит. Но поскольку ее прощальными словами была фраза: «Если ты сейчас уйдешь, то никогда больше не возвращайся», думаю, открытка даже сверх ожиданий. Или сверх заслуженного.

Оправдание принято.

― Похоже, это уже отдельная история.

― Так и есть. ― Он встал и оперся на бетонную кромку кострища, повернувшись ко мне лицом. ― Но я не намерен делиться ей с тобой.

Я уперлась обеими ладонями в скамью и начала его изучать. Мне стало любопытно, если бы мы познакомились при других обстоятельствах, смог бы он быть тем парнем, который бы мне понравился? Парнем, о котором я бы по-настоящему заботилась. Парнем, который бы разрушил меня.

Что еще более важно, мог ли он быть тем, кто понравился бы Эмбер? Или он действительно был просто одним из ее папиков? Если так, то что именно заставило Рива выйти из игры?

― О чем ты думаешь?

Я даже глазом не моргнула.

― Что ты определенно умеешь заинтриговать. Думаю, что ты также очень интригующе говоришь на греческом.

― Интригующе говорю на греческом, ― весело повторил он. ― Да, я знаю этот язык.

― Скажи что-нибудь.

― В другой раз. ― Он охватил меня горящим взглядом. ― Знаешь, что действительно интригующе?

Да. Это. Мне это понравилось. Понравилось то, каким грубым и хищным был его взгляд.

Я решила немного пофлиртовать.

― И что же? Я?

― Да. Очень.

И вновь это выражение глаз. Он смотрел на меня, пронзая взглядом насквозь. Проникая в места глубокие, священные и очень деликатные. В места, которые я так плотно наполняла секретами и воспоминаниями об Эмбер, что казалось они переполняют меня. Так же, как сейчас его взгляд.

И когда он так смотрел на меня, у меня возникало необъяснимое желание освободить и для него местечко. Только для него.