Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая

– Поэтому я и отдала тебя, – проговорила Мерседес. – Чтобы пощадить тебя. И самой постараться спастись. Чтобы дать нам обоим убежать от прошлого. Но ты не захотел убегать.

Ошарашенный, Джоул с трудом держался на ногах.

– Лучше бы я… знал правду, – со стоном произнес он, – а не проходил через весь этот кошмар.

– Я не предполагала, что все так получится. Будущее покрыто туманом, Джоул. Мы все блуждаем во тьме. И стараемся, по возможности, делать как лучше. Мне жаль, что я заставила тебя страдать. Правда. Я не желала тебе зла. – Мерседес смерила его долгим взглядом. – А из тебя вырос настоящий красавец. Твой отец тоже очень красивый мужчина – Она собралась уходить. – Что ж, больше говорить не о чем. Прощай, Джоул.

– Подожди! – Он подался вперед, протягивая к ней дрожащую руку.

– Что еще?

– Иден… Скажи, как она? Пожалуйста.

– Как странно. Помнится, однажды я умоляла тебя ответить на этот же самый вопрос.

– Я не хотел причинять ей страдание Я только хотел…

– Иден умерла.

Она увидела, как он содрогнулся, затем зашатался, словно смертельно раненный бык.

– Нет.

– Она умерла сегодня утром. Несколько часов назад. На рассвете Я оставила ее лежащей в гробу и приехала сюда. Если это тебя утешит, врачи говорят, что в ее смерти твоей вины нет. Она была обречена… Она бы умерла в любом случае.

Из груди Джоула вырвался душераздирающий крик.

– Нет!

– И в каком-то смысле ты ее спас. Ты освободил ее от рабской зависимости от наркотиков. – Огромные глаза Мерседес были наполнены безмерным горем. – Это было благое деяние, Джоул. Лучик света в царстве непроглядной тьмы.

Он упал на колени в золу. Его лицо исказила гримаса страшного отчаяния и невыносимой муки.

– Мама, – прошептали его губы. – Мама! Мерседес повернулась и по каменистой тропинке стала спускаться к автомобилю.

Лос-Анджелес

Иден остановила машину возле ранчо и подошла к стойлу, из которого высовывалась бурая морда Монако. Она некоторое время постояла, задумчиво гладя грациозную шею коня, затем направилась к дому.

– Мама, я приехала, – крикнула она, входя в дверь. Из кухни появилась Мерседес, вытирающая руки о фартук.

– Ты опоздала. Я уже начала беспокоиться, – с укоризной проговорила она и поцеловала дочь в щеку.

Иден все еще не утратила свой болезненный вид. Ее красота была какой-то хрупкой, словно хрустальная ваза, которая от малейшего удара могла разбиться. Она совсем недавно начала самостоятельно выходить из дома. Для полного выздоровления требовалось еще по меньшей мере несколько недель, и Мерседес очень не любила, когда она покидала ее больше чем на час.

– Где ты была?

– У папы в больнице.

– Ну как он?

– Гораздо лучше. Снова начал разговаривать. Мы с ним проболтали несколько часов подряд.

Мерседес улыбнулась.

– О чем?

– О нас. О нас троих. О том, как мы стали такими, какие мы есть. – Улыбка на лице Мерседес погасла, щеки побледнели. Иден повернулась и подошла к окну. – Сначала я подумала, что он бредит. Несет какую-то бессмыслицу. Но потом до меня дошло. Это был мой кошмарный сон.

– Какой еще кошмарный сон? – У Мерседес пересохло во рту.

– Он снился мне в течение нескольких лет. Будто я закована в цепи и не могу пошевелиться. Вы с папой находитесь рядом. Но вы не помогаете мне. Вы даже не обращаете на меня внимания. Между вами происходит один из самых страшных скандалов. Ты его помнишь?

Лицо Мерседес окаменело.

– Помню, что мы часто ссорились.

– Я всегда вижу твое лицо, бледное и напряженное. И я знаю, что происходит что-то ужасное. Мне хочется заткнуть уши, но я не могу поднять руки. А потом папа замечает меня. У него страшный вид. Он начинает кричать на меня. Иногда в этих кошмарах он бывает голым. Но это связано уже с другим. С тем, как я увидела его с Франсуазой.

– Это всего лишь сон, дорогая, – ласково сказала Мерседес.

– Я тоже всегда так думала. – Она неотрывно смотрела на мать чистыми, холодными и не по годам умными зелеными глазами. – Но на этом кошмар не кончается. Слова, которые выкрикивает мне папа, отвратительны, мерзки. Они убивают меня. От них начинает рушиться все вокруг. Я знаю, что он произносит именно их, но в то же время я их не слышу. Из-за страшного грохота и рева. Это рушатся стены и обваливается потолок. А я не могу даже сдвинуться с места. А папа все кричит и кричит. Это становится невыносимым. И я начинаю тоже кричать, все громче и громче; я стараюсь перекричать его, потому что знаю, что, если мне это удастся, стены перестанут падать и дом будет спасен. – Она тяжело вздохнула и разжала кулаки. Впившиеся в ладони ногти оставили на коже красные полумесяцы. – И в этот момент я всегда просыпаюсь. Самое интересное, что вслух я никогда не кричу.

Раньше я даже думала, что если бы только смогла закричать по-настоящему, то навсегда избавилась бы от этого кошмара.

– Бедная моя девочка, – прошептала Мерседес.

– Но на самом-то деле это не сон. Ведь так, мама?

– Да, – с трудом произнесла Мерседес. – Это не сон.

– Это воспоминание. Я поняла это только сегодня, когда папа рассказал мне, кто же я в действительности такая. Это происходило там… В доме, в Санта-Барбаре. Должно быть, через некоторое время после нашего возвращения из путешествия по Европе. Я оказалась свидетельницей вашего скандала. Я зашла к вам в спальню и услышала, как папа говорит…

– Иден…

– … что я не ваш ребенок.

– О, Иден! – сокрушенно воскликнула Мерседес.

– Что вы удочерили меня. Мерседес закрыла лицо руками.

– Поэтому-то, когда он сильно на меня злился, он всегда называл меня одними и теми же словами: несчастным выблядком. Прошли годы, прежде чем я начала понимать значение этих слов. И только сегодня я узнала, почему он так меня называл. Несчастный выблядок – это случайно зачатый ребенок, которому одна дорога – в сиротский приют, в надежде, что для него найдутся приемные родители.

Мерседес подняла на нее мокрое от слез лицо.

– Ты никогда не была нежеланным ребенком. – Она заключила Иден в свои объятия и крепко прижала к себе. – Мы так хотели тебя, дорогая!

– Почему ты сказала папе, что не можешь иметь детей?

– Потому что в моей жизни случилось нечто ужасное.

– Но ведь ты была замужем. И у тебя уже был ребенок. Разве он не знал об этом?

– Нет. Твой отец ничего не знал. – Она вытерла слезы – Я не могла позволить себе иметь еще одного ребенка, Иден. Не могла. Я считала себя испорченной, грязной, недостойной быть матерью.

– Но почему? Из-за Джоула?

– Из-за обстоятельств, связанных с его рождением.

– Потому что ты отказалась от него?

– Частично.

– Почему же еще?

– Я не могу тебе этого сказать.

– А почему ты от него отказалась?

– Прошу тебя, не спрашивай меня об этом!

– Вечно у тебя секреты, мама. – Иден нахмурилась. – Всё тайны, запретные темы. – Затем ее взгляд прояснился. – Ну да ладно. Выпытывать не стану. Но все остальное ты все-таки должна мне рассказать. Я имею право знать.

Мерседес тяжело вздохнула.

– О Господи, пожалуй, мне надо выпить.

– И мне тоже.

– Тебе нельзя. Доктора сказали…

– Я прекрасно себя чувствую. И пошли они в задницу, эти доктора. Иди в сад, мама. Я все принесу туда.

Иден принесла расположившейся в тени старого дуба Мерседес бутылку вина и, сев к столику, наполнила два бокала. Они молча кивнули друг другу и сделали по глоточку.

– А Шона О'Кифа ты любила больше, чем папу? – немного погодя спросила Иден.

Мерседес задумчиво скривила губы.

– Видишь ли, тогда было совсем другое дело… Да, я очень любила Шона. По-своему, это были счастливые для нас дни. И у нас просто не было времени, чтобы надоесть друг другу или разочароваться в нашей любви. И, когда Шон погиб, мое чувство к нему навсегда осталось таким же свежим и прекрасным.

– И Джоул его сын?

Мерседес отвела в сторону взгляд. Она с минуту помолчала, потом откинулась на спинку своего кресла и кивнула.

– Да. Только Шон умер еще до того, как родился ребенок. Я стала вдовой, и к тому же беременной. Мне необходимо было уехать из Испании. Поэтому я обратилась в американское посольство в Мадриде, к человеку, которого звали Карлтон Хейс. Он был моим добрым другом и помог мне перебраться в Штаты. А позже он же помог мне получить американское гражданство. Я приехала в Лос-Анджелес, потому что у посла Хейса здесь были хорошие связи, и я получила работу, на которой могла использовать единственное свое ценное качество – умение разговаривать и по-испански, и по-английски. Но у меня на руках был ребенок. И у меня не осталось другого выбора, кроме как отдать его приемным родителям. – Она развела руками. – И к тому же я работала по восемнадцать часов в сутки в качестве двуязычного секретаря одной экспортно-импортной фирмы, занимавшейся торговлей с Южной Америкой. Я просто не смогла бы позаботиться о своем малыше. И если ты, Иден, думаешь, что это не разрывало мне сердце, то ты сильно ошибаешься.

– Бедная мама. Бедный Джоул…

– Я не собиралась снова выходить замуж. Мою душу страшно терзало чувство вины. Но мне было так одиноко… И тут на моем пути встретился твой отец, и… – Она пожала плечами. – После того как мы поженились, я делала все, чтобы избежать беременности. Тогда это было не так просто, как сейчас. Но я и мысли не допускала, чтобы родить еще одного ребенка, поэтому и делала все, что могла. Не говоря Доминику. А ему ужасно хотелось иметь детей. Я очень жалела его и даже чуть было не сказала ему всей правды. И, может быть, следовало это сделать… Но ты стала своеобразным поворотным пунктом в нашей жизни, и…

– О, мама.

– Короче, Доминик предложил удочерить девочку. Сначала эта идея показалась мне отвратительной. Но потом я увидела в ней определенную логику я отказалась от собственного ребенка и теперь должна была вырастить ребенка другой женщины. У меня появилась возможность стать матерью, не замарав дитя своим позором. Я могла искупить свой грех. О, Иден, день, когда мы принесли тебя в наш дом, был самым счастливым в моей жизни. Впервые я почувствовала, что мое существование имеет смысл. У меня появилась цель. До этого я никогда не испытывала подобного чувства. Да и потом тоже.

– Но твоя жизнь всегда имела смысл, мама. Я просто не знаю более целеустремленного человека, чем ты.

Мерседес нежно взяла ее за руку.

– Между прочим, это не мы назвали тебя Иден.[19] Это имя дала тебе твоя настоящая мать. Красивое имя… Место, в котором нет ни греха, ни боли. Сад целомудрия и чистоты. Нам очень хотелось, чтобы такой стала и твоя жизнь.

– Почему вы никогда не рассказывали мне? К чему было скрывать?

– Не мы одни так решили. Держать все в тайне нам посоветовали в агентстве. Они сказали, что правда может причинить тебе боль.

Иден поморщилась.

– А что, неужели эта правда была такой отвратительной?

– Нет. Твоя мать из очень приличной семьи. Единственная дочь. Вот и все. Просто в те дни все так советовали. Сейчас иные времена. Изменились взгляды людей на многие проблемы. А тогда подобные вещи хранились в величайшей тайне. Твое подлинное свидетельство о рождении было опечатано специальным постановлением суда, и тебе выдали новые документы, уже с новым именем и новыми датой и местом рождения. Ты по всем статьям стала нашим настоящим ребенком. И мы очень хотели этого, Иден. Следующие пять лет были самыми счастливыми в моей жизни. Да, думаю, и в жизни Доминика тоже.

Мерседес допила вино. Иден снова наполнила ее бокал и внимательно посмотрела в лицо матери.

– Но потом, видимо, что-то пошло не так.

– Я узнала правду о нем. О кокаине. О том, что он привозил его не только для себя. Он закупал кокаин целыми партиями и на его перепродаже сколачивал свое огромное состояние. Да, ты права, что-то пошло не так. После того как мне стало это известно, я лишилась сна и все думала, что с нами будет, если его поймают. И прежде всего, что будет с тобой. Я твердо решила уйти от него, как только ты немного подрастешь. А потом, когда тебе было лет пять-шесть, он начал меняться. Превратился в самое настоящее дерьмо – иначе это не назовешь. Кроме собственного удовольствия, его ничто уже больше не интересовало. Стал заводить себе любовниц. Так что Франсуаза была у него далеко не единственной. Причем они становились все моложе и моложе, иногда почти совсем дети. В конце концов ты оказалась единственным связующим звеном между мной и Домиником. А после нашего возвращения из Европы со мной случилась беда. Во время поездки я забеременела. Думаю, это произошло в Венеции. Ужасная ошибка. Мне тогда было сорок два. Аборт скрыть не удалось, и Доминик все узнал. Он понял, что на протяжении всей нашей совместной жизни я просто-напросто обманывала его. А объяснить, почему делала это, я не могла. Да это и не помогло бы. И он обозлился на меня. И на тебя тоже. На нас обеих. Он сказал, что полностью потерял веру в нас. Возможно, так оно и было. Я не вправе осуждать его. – Ее пальцы на мгновение сжали руку Иден. – Этот твой ночной кошмар… я очень хорошо помню тот вечер. Доминик был пьян и едва ли отдавал отчет своим словам. Он разорался на меня и стал крушить все вокруг. Ты проснулась и пришла к нам в спальню. Тогда-то он и стал говорить тебе все эти гадости, дорогая. Что ты не его дочь… Что ты просто паразит, навязанный ему обманом… И прочее, и прочее. А ты стояла, словно остолбенев, и, широко раскрыв глаза, молча смотрела на него…