– Убирайся, – вздрогнув и метнув быстрый, колючий взгляд на Лилю, обронил Руслан.

Но Лиля не стала его слушать. Молча подошла, смиренно опустилась на колени. И сказала, поникнув головой:

– Прости меня.

Она никогда и ни за что не просила у него прощения, равно как и он у нее. Два гордеца, поспорившие друг с другом, кто сильнее. Это неправильно – теперь поняла Лиля. Мужчина всегда сильнее…

– Прости меня. Я виновата. Я сделала ужасную вещь. Но мне больно. Я тебя ревную, знаешь? Я тебя люблю и ревную. Прости меня, пожалуйста, Руслан.

– Нет, – с холодной ненавистью отозвался тот.

– Руслан, миленький, прости меня, дуру… – Лиля поникла еще сильнее и вдруг зарыдала. Это тоже был первый раз, когда она плакала при своем возлюбленном. Лиля не играла в этот момент – слезы полились сами, без всяких усилий. Она почувствовала облегчение, освобождение… Женщина рыдала безутешно и безудержно, всхлипывая и задыхаясь.

Руслан ненавидел женские слезы, поэтому Лиля никогда не позволяла себе расслабляться при нем. А надо было. Боже, как давно надо было это сделать!

– Я тебя люблю… Я тебя люблю. Я тебя люблю! – прорывалось у нее сквозь всхлипы. – Прости…

Руслан молчал, и это молчание в какой-то мере давало Лиле надежду. Он уже ее не гонит. Значит, может, и правда простит.

Какой-то стук снаружи.

Руслан вскочил, бросился к окну, словно ждал кого-то.

– Лагутенко… – пробормотал он. – Блин. Что ему тут надо? Лиля, ты вот что, иди в спальню. Посиди там пока. Не хочу, чтобы он тут тебя видел. Тихо там сиди.

– Хорошо, – вытерев слезы ладонью, Лиля покорно спряталась за соседней дверью.

И, только потом, оказавшись в чужой спальне, Лиля сообразила – Руслан все еще надеется, что жена к нему вернется. Иначе бы не был столь щепетилен, не стал бы прятать свою любовницу.

«Зря я послушалась Руслана, – мрачно подумала Лиля, приникнув лбом к стене. – Надо выйти. Пусть Лагутенко узнает. Пусть все узнают про меня, что я такое для Руслана!»

Лиля уже потянулась к дверной ручке, но ее смутил голос Лагутенко. Старший лейтенант, обычно такой мягкий и доброжелательный, был сейчас, кажется, не в себе.

– Ты что творишь, Сергеев, ты что творишь?! – странным, каким-то звенящим голосом произнес Лагутенко.

«И в гарнизоне уже узнали про меня? Или Лагутенко намекает на то, что Руслан избил Динку?» – Лиля решила не торопиться выходить из своего укрытия.

– Лагутенко, в чем дело? – мрачно отозвался Руслан. – Ты как со мной сейчас разговариваешь? Я, между прочим, тебя старше по званию…

– Твою мать… Я сейчас на складе был, бумаги все поднял. Ты этим делом заведовал, так какого хрена… – далее шли крепкие выражения. «А-а, это по работе!» – разочарованно подумала Лиля. Но продолжала слушать разговор.

– Не кипятись, обсудим, – это Руслан.

– Тебя под трибунал, Сергеев, какие разговоры. Ты куда конфискованные «калаши» дел?

Пауза.

– Кирилл, мы можем обсудить это, – Руслан, настойчиво. И явно нервничая.

– Что, в долю меня взять хочешь? А вот это видел? У нас в гарнизоне таких сволочей еще не было…

– Кирилл, я говорю, не кипятись.

– Ты их продал кому-то? Продал, да? Обратно, за кордон? Ну ты сволочь!

Пауза.

Лиля, замерев, приникла к дверной щели. Девушка еще не поняла, из-за чего спорят сослуживцы. И главное – какой толк от этого ей, Лиле.

– Да, продал! – вдруг взорвался Руслан. – А кто сейчас не продает?

– Да потом тебя же из этих «калашей» и пристрелят! – Лагутенко.

– Они друг друга быстрей перестреляют… Послушай, Кирилл, это выгодный бизнес. Сейчас все контрабандой занимаются. Оружие, наркотики, лекарства, машины, техника, людьми вон торгуют. Чего ты удивляешься, точно первый день родился?

– Ты присягу давал, Руслан. Ты присягу давал, помнишь?

– Ладно, только не надо сейчас лекции о патриотизме… Будь реальным человеком. Спустись с небес на землю, – с вызовом, напористо возразил Руслан. – У нас собачья служба, государство нас за людей не считает. И что, я не имею права немного заработать? Вон в Москве – миллиарды воруют, а мне здесь и копейки лишней нельзя взять?

– А вот не надо свою подлость тем оправдывать, что вокруг тоже подлецы. Не подлецы! Не все еще подлецами стали!

– Ага, ты это правительству нашему скажи… Мальчишка ты еще.

– Да что ты мне в глаза этим правительством тычешь! За себя отвечай.

– А ты посмотри, что в других частях творится… – с раздражением произнес Руслан.

– Я не знаю, про какие части ты мне тут говоришь. Но у нас, в нашей части, такого свинства не было. Мы погранцы, Руслан, мы – погранцы!

– Кирилл. Кирилл, ты успокойся, не кипятись. Давай договоримся. Будем работать вместе. Мне, если честно, одному не с руки. Станем партнерами, хорошо?

Пауза. Лиля к этому моменту уже все поняла и поэтому, затаив дыхание, ждала, что ответит Лагутенко.

– Руслан. В общем, так. Ты завтра пишешь рапорт Бате. Сам во всем сознаешься. Сам! Я не злодей какой, я тебе шанс даю. Я помню, ты мой товарищ, ты старший по звонию.

– Кирилл, Кирилл, не надо…

– Заткнись, Руслан. Если ты этого рапорта не напишешь, я сам к Бате пойду. И заложу тебя. Так что выбирай.

Пауза. Потом звук шагов. Хлопнула входная дверь. Лиля стояла, стиснув руки у груди.

– Лиля! – резкий голос Руслана.

Женщина встряхнулась, вышла из спальни. Руслан опять сидел на диване. И такое мрачное, такое исступленное было у мужчины лицо, что Лиле стало страшно.

– Я все слышала, – тихо произнесла она. – Я теперь знаю твою тайну, Руслан.

– Можешь тоже на меня донести, – холодно произнес он.

– Нет. Я хочу тебе помочь. И в горе, и в радости… я всегда с тобой. Пока ты сам от меня не откажешься! – закричала Лиля. Руслан молчал. – Скажи, что сделать, чем тебе помочь?

Тишина, только монотонно погромыхивал кондиционер.

– Руслан!

– Молчи. Я думаю.

Время тянулось невыносимо долго. Затем Руслан потер лицо ладонями и сказал наконец голосом будничным, скучным даже:

– Слушай меня, Лиля. Я кое-что придумал. Ты меня не выдашь?

– Никогда, – не задумываясь, ответила она.

– Ладно, договорились. Язык только за зубами держи. А теперь уходи. Потом… А сегодня я тебя видеть не могу.

* * *

«Ночь тиха, пустыня внемлет Богу… Ночь тиха, пустыня… как там дальше? Кажется, так – ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит!» – Таисия Георгиевна, вспомнив наконец эти строчки, которые она зубрила сначала в своем далеком детстве, а затем с сыном-школьником, засмеялась счастливо и растроганно.

Чудо какое. Пустыня внемлет Богу. Вот придумал же поэт… Да, а как еще описать эту глубокую, темную тишину, опустившуюся на землю? И это ведь не тишина даже! То есть кажется, что тихо, а на самом деле пространство вокруг такое гулкое, объемное. И все вокруг полно смысла. Идет невидимая, неслышимая работа. Ни звука, люди спят, но в этом мире что-то происходит, определенно. Даже не в мире, а во всей огромной, бесконечной Вселенной.

Она, Таисия Георгиевна, – только песчинка. Как она, глупая женщина, могла думать о пустяках, когда вокруг кружатся галактики? Звезды, соединенные странным притяжением? Это, наверное, и имел в виду поэт, когда написал – «звезда с звездою говорит».

Надо думать только о главном. И даже не думать, а вот сидеть просто так на балконе и смотреть в темно-синее ясное небо, любоваться звездами, слушать тишину.

Из глаз сами собой потекли слезы. Таисия Георгиевна не стала их вытирать. Просто сидела, подняв лицо к небу, и блаженно улыбалась.

«Господи, спасибо Тебе. Как хорошо. И мне совсем не страшно. Ну кто я, что я? Такой огромный мир – и какая-то я. Обычная тетка. Одна среди миллионов и миллиардов других людей. Зачем мне переживать о себе? Миллионы людей умерли, и миллионы еще родятся. Нет смысла трястись над собой. Какая разница – умереть сегодня или завтра? Все равно ведь придется умереть. И это не страшно. Это путь всех людей. Хуже, когда живешь и не замечаешь этого неба, и не замечаешь вокруг всех этих звезд, вселенных, этой луны… Я – только песчинка в Твоих ладонях».

Таисия Георгиевна ощущала себя буквально песчинкой. Потому что была очень легкой, почти невесомой. Еще чуть-чуть – и ветер унесет ее куда-то вдаль. Она весила сейчас, как в юности, когда тоже не чувствовала собственного тела, – всего сорок девять килограммов. Это плюс.

Что было минусом? Все последние дни они дико ругались с мужем. Дико. Никогда не ругались, никогда ни она, ни Фидель – не повышали голоса. Да, обижались, ссорились, спорили, но не скандалили.

Фидель утверждал, что она, Таисия, серьезно больна и ее надо лечить. А Таисия Георгиевна была не согласна. Пусть она больна. Но лечиться – ни за что! Отказалась от всех обследований:

– Не дамся. Ты считаешь себя доктором? Тьфу на тебя. Никакой ты не доктор. Ты меня не спасешь.

– Тася, ты невозможна… Это называется – назло кондуктору пойду пешком! Это самоубийство.

– Убийство. И убил меня – ты, – злорадно возражала она.

– Тася! Ты идиотка!!!

Вот так они спорили несколько недель.

Была ли она на самом деле больна? Да, наверное. Таисия определенно чувствовала, что что-то происходит в ее организме. Не очень хорошее. Но она старалась об этом не думать. Потому что наконец добилась своего – сумела причинить Фиделю боль. Заставила мужа корчиться от мук. Пусть не от мук ревности, но заставила же…

Три для назад Фидель все-таки заставил ее сдать анлизы, сделать рентген – чуть ли не силой принудил. А потом, после рентгена, весь сник, стал тихим и молчаливым.

– Тася, что ты наделала… Метастазы везде. Тебя не спасти. Это все, понимаешь – все. Безнадежно! Тебе осталось всего ничего… Это еще хорошо, что ты боли пока не чувствуешь.

Новость эта поразила Таисию Георгиевну, но не удивила. Она пришла на короткое время в отчаяние («Что же я наделала!»), но потом быстро успокоилась («Если ничего сделать нельзя, то и переживать глупо!»).

После того как Таисия Георгиевна смирилась с близостью собственной смерти, наступила новая фаза в ее жизни.

Женщина часами сидела на балконе, любовалась небом, дышала воздухом. Дышать, правда, было тяжеловато – мешал кашель. Как поняла Таисия Георгиевна, это оттого, что и в легких они уже были, эти метастазы.

– Ночь тиха… – шепотом повторила женщина. – Ночь тиха.

– Тася, – услышала она сзади, из комнаты, голос мужа.

– Ночь тиха.

– Тася, прости меня.

– Поздно, – равнодушно ответила она. – Я слушаю ночь, я говорю со звездами. Не мешай.

– Тася, я виноват. Но я ничего не мог с собой сделать. Я такой, какой есть. Меня нельзя переделать. И ты знала, что меня нельзя переделать. Но ты все равно выбрала меня! Это твой выбор, понимаешь? Я тут ни при чем…

– При чем.

– И теперь ты меня казнишь… ой, как ты жестоко меня казнишь! Я сыну позвонил. Он будет через неделю.

– Зря. Я бы не хотела, чтобы мой мальчик мучился, глядя на меня. А ты – мучайся, – сурово произнесла Таисия Георгиевна. – Это тебе наказание.

– Тася…

– Как часто ты мне изменял? Вот честно скажи, покайся. Честно!

Фидель замолчал.

– Ага, не можешь… – Женщина засмеялась, потом закашлялась.

Но муж ее неожиданно произнес:

– Часто. Может быть, каждый день. Нет, не каждый, но… Иногда получалось, что каждый. Или даже несколько раз в день. Иногда и неделями ничего не было. Не знаю! Ой, Тася, что же ты со мной делаешь!.. – завыл он и убежал куда-то, в другую комнату.

«Вот так-то, – подумала Таисия Георгиевна. – А мне каково было?» И она застонала тихо – не от физической боли, а от душевной. Конечно, она знала, что муж часто ей изменяет. Но не настолько же часто! Цифра, названная Фиделем, поразила. Такого Таисия Георгиевна даже предполагать не могла. Почти каждый день. Невероятно. Может быть, Фидель солгал? Довел ситуацию до абсурда? Нет, нет, в его словах не было ни сарказма, ни лжи.

Хочешь правды – вот она. Только выдержишь ли ты ее…

Тихонько постанывая, женщина встала, с трудом добрела до дивана. Чудесный вечер со звездами был безнадежно испорчен. Каждый день, каждый день…

Она уже вроде освободилась от всего. От сплетен и подглядываний за другими. От наслаждения, которое давала еда. От собственнической радости, которую Таисия получала, любуясь своими драгоценностями. И от любви к мужу, как ей казалось.

Но, выходит, она еще не до конца свободна.

– Каждый день… – просипела Таисия Георгиевна, стараясь удержаться от кашля. Она легла, уставилась в потолок.

Минут через пять дверь скрипнула, в комнату вошли. Позвякивание сервировочного столика на колесиках. Муж, наверное, опять хотел ее накормить.

– Чего тебе? – прошелестела женщина, не поворачивая головы. – Я не голодна.

– Тася, я очень виноват перед тобой. Я должен искупить свою вину.