– Это не самое страшное. Женщина и без ума прожить может, – хирург опустился в кресло напротив, не отрывая от Лили внимательного, мягкого, немигающего взгляда.

– И не говорите, Фидель Рауфович… – пропела Лиля и в этот момент заметила Таисию, притаившуюся за стеклянной дверью. Жена главврача внимательно наблюдала за тем, что происходило в процедурном кабинете.

«Шпионит опять… Я тебе покажу!» – моментально завелась Лиля. Она терпеть не могла эту женщину – в принципе нестарую еще, но превратившуюся в какое-то зловещее пугало. Вечно в черном, вечно рядом… Стоит и смотрит. Ну что ж, пусть смотрит.

Лиля сделала вид, что не заметила Таисию, опустила дочку на пол и игриво захохотала, выставив одну ногу вперед. Фидель Рауфович тут же отозвался – он ласково провел по ее колену рукой.

И Таисия немедленно закопошилась – там, за дверью, закашлялась.

– Таисия Георгиевна, что же вы не заходите? – нахально позвала Лиля. – Мы с Фиделем Рауфовичем уже все свои дела закончили…

Она подмигнула хирургу, но тот в ответ укоризненно покачал головой. Таисия вплыла в кабинет, не отрывая от мужа неподвижного, ничего не выражающего взгляда.

Повисла пауза, но, к счастью, она длилась недолго. В коридоре раздался шум, хлопнула дверь, кто-то закричал:

– Фидель Рауфович! Срочно! Он очнулся!

Хирург сорвался с кресла, стремительно покинул процедурный, и Лиля осталась с этой Таисией один на один. Не считая, разумеется, Аришки… Дочь нашла в углу кабинета игрушки, предназначенные маленьким пациентам, и теперь возилась с ними.

– Как у вас дела, Таисия Георгиевна? – улыбаясь, спросила Лиля. – Хорошо выглядите… Ой, да вы, кажется, похудели?

– Спасибо. Вот, каким-то чудом пятнадцать килограммов сбросила… – прошелестела жена Курбатова.

– Колечко какое красивое! – Лиля уставилась той на руку. – Рубин? Точно кровь, горит…

– Рубин.

«И какое знакомое колечко-то… Оно же Динке принадлежит! – озарило вдруг Лилю. – Оно, точно! Только вот каким образом оно у этой паучихи оказалось?..»

– У кого вы его купили?

– Я ни у кого его не покупала, – бесстрастно произнесла Таисия. – Мне муж подарил.

И с этими словами женщина в черном выплыла из кабинета.

«Гм… – нахмурилась Лиля. – Кольцо точно Динкино. Она его Рауфовичу продала? А Руслан – знает? Интере-есно…»

* * *

Никиту отсоединили от аппарата искусственной вентиляции легких, он теперь мог дышать самостоятельно. После того как гонщик очнулся, с ним долго возились – осмотрели, проверили рефлексы, поговорили – на предмет, соображает ли он после аварии…

Доктор с восточным лицом и широкими, мягкими ладонями остался доволен.

– Вы в норме, господин Раевский! – произнес он добродушно. – После такой травмы возможны всякие осложнения, обычно инвалидность людям дают, но вы, тьфу-тьфу-тьфу, меня радуете. Три недели в коме! И вышли из нее без неврологического дефицита. Говорить можете, ну, а что двигаться еще тяжело – так это тоже нормально. Массажик вам пропишем, гимнастику будете делать… Двигательные функции восстановятся. Скоро начнете!

– И в гонках смогу участвовать? – быстро спросил Никита.

– Не исключено. Точных прогнозов давать не буду, но и стращать вас тоже не хочется… Пациент скорее жив, чем мертв, – с усмешкой произнес доктор.

Никита засмеялся. Он чувствовал себя как-то странно – с одной стороны, слабым и немощным физически, с другой – он находился в прекрасном настроении. Его все радовало, все вызывало у него интерес, ему хотелось говорить и слушать людей…

– Значит, сам момент аварии – помните? – переспросил доктор.

– Помню. Вроде пустыня, а под колеса кто-то бросился, человек! Кто, что – не видел, только руль успел вывернуть. И – полет еще помню, как под обрывом камни на солнце блестят, ярко так! – охотно принялся рассказывать Никита. – Удар, и все. А что с Лехой? Что с моим штурманом?

Не сделав даже паузы, спокойно и как будто равнодушно, доктор ответил:

– Он, к сожалению, сразу же погиб. Сочувствую.

У Никиты сжалось сердце. Но, находясь в этом возбужденном, приподнятом настроении, он не мог долго печалиться, не в состоянии был понять и прочувствовать это известие. Потом… «Потом придет осознание, наверное», – догадался пилот.

– А… А что теперь будет? – растерянно, взволнованно пробормотал Никита.

– Ничего не будет. Я думаю, не найдут того, кто под колеса вам бросился. Сами знаете, какая у нас публика… Даже если найдут – ну что, за глупость только казнить того дурачка!

– Ну да… Сделанного не вернешь… – пробормотал Никита. – Господи, Леха!

– Ничего-ничего, о себе сейчас надо думать. Через недельку, когда совсем окрепнете, отправим вас в районный центр, там медицинская база лучше…

– Да, да, хорошо! – послушно согласился Никита. – А вот скажите еще…

– Потом поговорим. А сейчас спите. Уж больно вы расторможены… Дина, сделай ему укол!

Пришла та медсестра. Никита хотел с ней поговорить, но не получилось – сам не заметил, как уснул после укола.

Утром следующего дня открыл глаза и опять увидел ее. Дину. Он теперь знал ее имя.

– Доброе утро! – радостно произнес он.

– Как вы? – она тут же бросилась к Никите. И так приятно было видеть рядом ее участливое лицо…

– Хорошо. Очень хорошо, – он поднял руку, ощупал повязку у себя на голове.

– Не трогайте! – испугалась женщина.

– Не буду, – послушно произнес он, опустил руку.

Медсестра помогла ему умыться, покормила с ложечки жиденькой кашей. Она делала все старательно, без всякой брезгливости и даже как будто с удовольствием… Ей была в радость – нет, не работа ее, а то, что Никита пришел в себя.

– Спасибо… Вы такая добрая! – потрясенно произнес он потом. – А это что у меня на щеках?

– Слезы. Это нервы. Это нормально. Кажется, от того, что нервная система ослаблена, – она вытерла его щеки салфеткой.

– Вообще я не плачу! – засмеялся Никита. – Никогда. А сейчас как дурак…

– Ну что вы такое говорите, не надо!

– Нет. Я правда чувствую себя ребенком… А вы почему плакали тогда? – с любопытством спросил он.

– Когда?

– Вчера. Я открыл глаза, а вы стоите у окна и плачете.

– Ерунда. Я и забыла, – смутилась Дина.

– Вы и сейчас как будто грустная. Грустная и добрая. Я очень хочу вам помочь. Расскажите о себе!

– Зачем? Нет, пожалуйста, не надо… – она даже покраснела, и этот румянец на ее щеках вызвал у Никиты восторг. «Я действительно как ребенок: что на уме, то и на языке! Смутил бедную девушку!»

– Простите. Вы Дина, да?

– Так меня зовут. А вы Никита, я знаю. Я вас уже целых три недели знаю, но познакомились мы только сегодня. Вы спите, отдыхайте. Не надо много говорить.

– Я не могу не говорить. Я столько молчал, оказывается… Я хочу говорить. Хочу слушать, видеть, нюхать, чувствовать… – Он с шумом вдохнул в себя воздух. – Вот, вроде кашей пригоревшей пахнет, да? Это так здорово, оказывается! Что это за место?

– Это больница. Это больница в городе под названием Серхет.

– А, ну да… Вы давно здесь работаете? – не унимался он.

– Несколько лет.

– И всю жизнь здесь живете?

– Нет. У меня муж пограничник, мы с ним по гарнизонам ездим…

– Понятно. А дети есть?

– Детей нет. Была дочка, но она умерла.

– О господи, я вас расстроил! – перепугался Никита.

– Нет-нет, это было много лет назад, я уже успокоилась.

– О, после такого уже никогда не успокоишься! – бурно возразил он. – Но ведь еще дети будут? Должны быть?

– Да. Я надеюсь, – прошептала она.

Не надо было с ней говорить об этом, но Никита в этом своем состоянии не мог с собой справиться. Он сейчас все остро ощущал, понимал, был необыкновенно чуток – словно все его чувства работали на пределе. И от окружающих людей он ждал предельной искренности.

– Это прекрасно. Это прекрасно! Всегда надо надеяться! – с воодушевлением произнес он. – А со мной происходили странные вещи…

– Послушайте, но так нельзя! – рассердилась Дина. – Вы должны лежать тихо, не разговаривать… А болтаете, как заведенный! Я Фиделю Рауфовичу пожалуюсь…

– Это тот доктор, который мне операцию делал? Кажется, он необыкновенный, удивительный человек! Мне вообще везет на людей… Я везунчик.

Никита вспомнил о погибшем штурмане и вздохнул.

– Дина…

– Да?

– Хотите, я вам скажу, почему не погиб?

– Почему? – с интересом отозвалась она.

– А потому что на мне был этот талисман, – Раевский поднял ладонь вверх. – Видите? Кольцо. Я купил его в Париже, лет десять назад, когда еще только начинал… когда еще только собирался стать гонщиком… Купил на блошином рынке. Его продавала одна старуха, кажется, цыганка. Она мне сказала, что это кольцо принесет мне удачу и спасет от смерти.

Медсестра подошла, взяла его руку, долго смотрела на кольцо. Она казалась совсем простой – эта девушка. Вернее, молодая женщина. В ней не было ни кокетства, ни какого-то подтекста. Она не притворялась и не играла, как играют бессознательно почти все молодые женщины, стоит им заговорить с мужчиной.

– А ведь совсем обычное колечко, стальное! – с удивлением произнесла она.

– Стальное, да. И оно меня защитило!

– О да… – произнесла медсестра с каким-то странным выражением, словно не совсем доверяла его словам.

– Вы сомневаетесь? А ведь так и есть! Во сколько передряг я попадал и спасался… И сейчас тоже!

– Не волнуйтесь, – улыбнулась она. – Я вам верю, верю. А сейчас отдыхайте.

– Дина, вы завтра придете? – строго спросил Никита.

– Да. Куда я денусь? – пожала она плечами.

– Приходите. Вы хорошая. Я болтаю сейчас всякую ерунду, я знаю… Но я хочу вам сказать, что вы очень хорошая. Вы добрая и милая. Спасибо вам, Дина.

Она опять улыбнулась. Но Никита перехватил ее руку и притянул к себе. И поцеловал ее ладонь.

– Вы обязательно будете счастливы, Дина, – произнес он очень серьезным, очень важным голосом. – У вас будет все, чего вы хотите!

* * *

Дина за годы своей работы медсестрой, конечно, навидалась всякого. И еще она очень хорошо знала это состояние нервного возбуждения, в которое впадали иногда пациенты, благополучно прошедшие болезни, тяжелые операции, перенесшие травмы…

Это нормально.

Они все плачут, стараются выговориться, благодарят. Мужчины целуют руки, пытаются назначить свидание, шутят. Они желают всех благ, они обнимают сердечно на прощание, после выписки, они забегают потом еще раз – с подарками… И вот тогда уже видно – стесняются того, как вели себя недавно. Потому что уж слишком открыли душу, были такими беззащитными в своей немощи…

Наверное, гонщик Раевский тоже будет вспоминать со смущением ту бедную медсестру из Серхета, которой он поцеловал руку… Ну и что.

Дине все равно было приятно.

Уж-жасно приятно!

Она тем вечером шла домой и точно на крыльях летела. «Это я его спасла. Конечно, и Фидель Рауфович изрядно постарался, но это я. Я! Я сделала это. И так здорово, что он, этот Раевский, не зазнайка какой-то, а нормальный парень… И мой перстенек тоже волшебным оказался. Мне не жалко, что я отдала его – за жизнь Никиты. А почему? А потому, что я сделала доброе дело. Не просто доброе, а… Особенное. За что меня, возможно, бог простит. Ну, не бог, так судьба… Высшие силы. Я буду счастлива, у меня родится ребенок! Да, у нас с Русланом будет еще ребенок. Мы поедем на море, в отпуск, и там…»

Дина вернулась домой.

Мужа еще не было. Кажется, он говорил, что сегодня придет поздно… Значит, есть время, чтобы приготовить пирог.

Дина замесила тесто. В качестве начинки она собиралась использовать курагу. А курага лежала в мешке. Мешок – в сарае.

Дина вышла из дома, тщательно притворила дверь за собой – чтобы всякая живность не лезла – и направилась к сараю.

Сарай был вотчиной Руслана. Там он хранил свои инструменты, там слесарил в свободное время – и, кстати, очень не любил, когда жена хозяйничала там. «Если тебе чего надо – ты попроси, и я сам тебе принесу! – не раз говорил он. – А то после тебя ничего не найдешь…»

Дина нажала на выключатель и осторожно вошла внутрь. Это была довольно ветхая постройка, однажды ее даже облюбовали шершни… Бр-р!

С потолка свисала голая лампочка, стоял деревянный стол, вернее – верстак, возле стен – полки с инструментами. Сильно пахло машинным маслом, что ли… Дина протиснулась к углу, в котором висел мешок с сухофруктами, сняла его с гвоздя и попятилась к выходу – маневрировать в столь тесном пространстве было довольно трудно.

И больно стукнулась пяткой обо что-то.

Развернулась все-таки и увидела длинный деревянный ящик, лежавший под верстаком. Большой. И еще такой же ящик находился у противоположной стены.

Дина вспомнила таинственных гостей, приходивших к мужу по ночам, и ее вмиг одолело любопытство. Любопытство и страх. Руслан никогда не посвящал ее в свои дела, а так хотелось знать…