Светлана Щурова - Песчинка на ветру

– Лера! Лерка! Валерия!!! – Людмила трясла её за плечи.

Валерия опустила руки, удивлённо посмотрела на подругу.

– Мила, ты что кричишь?

–Я… Мне показалось… Ладно, всё в порядке. Дай мне свою руку, – она сжала локоть Леры. – Нá вот, выпей горячего чаю.

Валерия отхлебнула из термоса сладкий напиток с каким-то привкусом.

– Что в нём?

– Так, успокаивающее. Травы.

Гроб медленно опустили в яму. Земля посыпалась следом. Ветер сильным порывом вздыбил пыль, закружил чахлыми листьями вперемешку со снегом и пустился гулять вдоль памятников и крестов. В воздухе прогремело три залпа.

Никто не заметил светловолосого мужчину в кожаной куртке, без головного убора и перчаток. Он неподвижно стоял на пронизывающем ноябрьском ветру, вдалеке от происходящего, как полководец на поле сражения, наблюдающий и оценивающий. Лёд его стальных глаз не имел и намёка на скорбь. Его взгляд нашёл среди всех Валерию и сосредоточился на ней. На бледном лице улыбка, едва появившись, тотчас исчезла. Это была улыбка победителя.

Ещё одна не замеченная никем фигура следила за происходящим. Высокая, закутанная в длинную норковую шубу чёрного цвета, она стояла за толстым стволом старого дерева, в нескольких метрах от свежей могилы. Одна рука держала сумочку, другая, обхватив сигарету двумя пальцами, нервно двигалась около рта. Это была Кира. Она направила взгляд на свою бывшую подругу. Кулаки тотчас сжались, впиваясь длинными ногтями в ладони, рот превратился в тонкую узкую щель. Глаза! Её глаза горели ненавистью!

Валерия не замечала взглядов этих двух людей, так по-разному смотревших на неё.

Она вообще не замечала ничьих взглядов, слов, касаний. Люди подходили к ней, обнимали, брали за руку, что-то говорили. Она не ощущала ничего. Она помнила лишь тот миг, когда её сердце перестало биться. Это случилось три дня назад. Исчезло привычное «тук-тук, тук-тук, тук-тук». Всего на несколько секунд. И она поняла. Она сразу всё поняла – в этот миг его сердце остановилось. Их сердца остановились одновременно.

* * *

Когда этот день закончился и Валерия лежала, свернувшись калачиком, под холодным одеялом в их большой двуспальной кровати, пришло понимание. Больше никогда, никогда Максим не придёт домой уставший, не скажет: «Привет, малыш! Я так соскучился!» Не обнимет, не будет шептать: «Я без ума от тебя!» Не будет защищать, не будет ревновать, жалеть, улыбаться, смеяться, мечтать. Не будет. Ничего больше не будет.

Полгода назад она ощутила то же, что и сейчас. Но тогда она была не одна. Был Макс. Теперь же одиночество вцепилось в неё стальной хваткой и причиняло физическую боль. Под рёбрами, чуть левее, сдавило так, что пришлось сдерживать дыхание. Слёзы, никак не хотевшие показываться на похоронах, хлынули сильнейшим потоком из сжатого донельзя сердца. Боль, копившаяся с минуты предчувствия беды, освободилась и полностью поглотила Валерию.

19

Серов пришёл в дом Бахаревых спустя месяц после похорон, почти накануне Нового года. Дверь открыла Нина Александровна.

– Добрый вечер, – женщина внимательно смотрела на Дэна.

– Здравствуйте, я – Денис. Валерия дома?

– Да, проходите, – она нахмурилась и пыталась вспомнить, где же она видела раньше этого сероглазого блондина. Память молчала.

Она проводила Дениса в гостиную. На диване, расположенном в центре комнаты, поджав под себя ноги, сидела Лера. Мужчина сел рядом, обнял её. Она положила голову ему на плечо и заплакала. Он что-то шептал ей на ушко, гладил по голове.

Нина Александровна суетилась на кухне и время от времени пристально смотрела на светловолосого мужчину, пытаясь вспомнить, где она могла его видеть, при каких обстоятельствах. Она морщила лоб, потирала виски, но память прятала воспоминания. Она видела, как он бережно обнимает её дочку, будто бы хочет защитить от всего мира, и смотрит… Как он на неё смотрит! Она знала этот взгляд, так смотрел на Леру ныне покойный Максим.

«Любит», – констатировала память. «Не нравится мне всё это», – заключил разум. «Держись подальше от моей девочки!» – кричала интуиция.

Нине Александровне, по непонятным для неё причинам, Денис Серов совсем не нравился.

* * *

Ему выделили комнатку для гостей рядом со спальней Леры. Казалось, он всегда был рядом. Дни проходили однообразно: он варил ей кофе с утра, пытался накормить завтраком, к которому она не прикасалась, молча вытирал слёзы, говорил о погоде на текущий день. Уезжал на работу, оставляя Леру на её маму, которая до сих пор недоверчиво к нему относилась. Вечерами он выводил Валерию гулять, словно безвольную собачонку, вернее сказать, безвольное животное, не способное ни бегать, ни прыгать, ни тем более лаять. Но именно эти дни были самыми лучшими для Серова. Он был со своей любовью – открыто, не прячась! И утром, и вечером, и ночью! По будням и выходным! И не важно, что она пребывает в таком состоянии, – он надеялся, что всё пройдёт и она снова станет прежней.

Так и случилось. В один из апрельских дней, когда солнце светит особенно ярко и первые подснежники пробиваются сквозь островки ранней травы, Валерия проснулась, открыла окно в своей спальне и увидела, как природа пробуждается, оживая и набирая краски после бесцветной зимы. Вдохнув свежий воздух, она очнулась от своей скорби.

Да, всё, что случилось, – страшная трагедия, но это осталось позади. И как весна сменяет зиму, так и Валерия решила сменить свою скорбь. Жить как овощ? Ни за что! Разве Макс и дети хотели бы для неё такой судьбы? А родители: мама, Анатолий Иванович, Надежда Степановна? Подруги? Денис? Нет! Все любили её семью, все чувствуют боль, но они научились жить дальше. И она научится. Обязательно научится! Нужно перестать думать о мёртвых, нужно начать думать о живых. Конечно, боль утраты никуда не ушла, но из ноющей она превратилась в тупую, затем заняла укромное местечко в глубине сердца.

Валерия снова начала рисовать. Иногда можно было увидеть улыбку на её лице. А к следующему апрелю она совсем оправилась от горя. Так казалось со стороны.