Йоханнес Линнанкоски - Песнь об огненно-красном цветке

Люди на берегу замахали ему в ответ, но юноша уже не оглядывался. Он быстро плыл, вода под бревном с шумом расступалась.

Река спокойно несла свои воды и тихо покачивала камыши. По одну сторону реки простирался хвойный лес, по другую тянулись поля и луга. Среди лугов вдоль берега вилась дорога.

По дороге шла девушка. Она шла как-то неуверенно, то и дело останавливаясь и поглядывая на реку.

На реке виднелся шлюз, на противоположном берегу были сложены белые бревна. У опушки леса, подложив руки под голову, лежал человек.

Девушка стала вглядываться в него. Он не шевельнулся.

С минуту нерешительно потоптавшись, девушка свернула на тропинку, которая вела через луг прямо к реке.

Радость свидания боролась в душе Олави с оскорбленной гордостью. Ему хотелось побежать по воде навстречу Кюлликки и бездумно, беззаботно ее обнять. Но что-то холодное и ясное, как речная вода, стояло между ними.

Кюлликки дошла до берега и остановилась. Молча и неподвижно смотрела она на противоположный берег.

Олави не выдержал — вскочил.

— Ты пришла! — сказал он и подошел к берегу. Его голос звучал почти нежно.

— Пришла… Я не могла не прийти, — ответила Кюлликки. Она говорила так тихо, что Олави едва расслышал ее.

— А я все о тебе думал…

Река смотрела на них: «Если бы мне теперь покрыться льдом!»

— Ты не можешь перебраться сюда на минутку? — неуверенно спросила девушка.

— Я-то могу, но ребята вот-вот явятся туда ужинать.

Он немного подумал.

— А если я за тобой приплыву, ты не согласишься переправиться сюда? Здесь можно укрыться в лесу. Не побоишься переплыть реку на плоту?

— Конечно, нет!

Олави взял багор, отделил от других бревен два скрепленных вместе еловых ствола и быстро переправился на другой берег.

«Точно добрая, долгожданная сестра!» — думал юноша, протягивая Кюлликки руки и помогая ей встать на плот. Девушка крепко уцепилась за его руки, посмотрела ему в глаза, но ничего не сказала.

— Садись на эту перекладину, а то упадешь: плот очень качается.

Кюлликки села, Олави стал грести.

— Я и не думал, что ты такой верный друг, — сказал он, когда они сошли на берег.

— Друг! — повторила Кюлликки, благодарная ему за то, что он так хорошо назвал чувство, которое привело ее сюда, несмотря на все сомнения и мучения.

Когда Олави и Кюлликки, тихо переговариваясь, вернулись к берегу, солнце уже садилось.

Тут их ждала неприятность — плот исчез. Они растерянно поглядели друг на друга.

— Что же делать?

— По этой стороне тебе нельзя возвращаться?

— Нет, нельзя: пришлось бы идти через всю соседнюю деревню и через их мост, а мне на обратном пути надо еще телят домой загнать. Нет ли здесь где-нибудь лодки?

— Нет.

Лес смотрел на них сочувственно, одуванчики на том берегу закрылись, погруженные в размышления. «Я очень хотела бы вам помочь», — сказала река. Олави, как видно, на что-то решился.

— Ты умеешь плавать? — обернулся он к Кюлликки.

— Плавать? — растерялась она, но тут же повеселела. — Конечно, умею!

— Не побоишься переплыть со мной реку, если я переправлю твое платье?

Предложение было безрассудно и дерзко. Кюлликки смутилась, но смело ответила:

— С тобой не побоюсь!

— Раздевайся здесь, — скомандовал Олави, — заверни все вещи в кофточку и завяжи рукава узлом. Я разденусь вон там, пониже. — И он побежал вниз по течению.

А Кюлликки вдруг растерялась, точно пообещала что-то невозможное, и беспомощно поглядела вслед Олави. Но тот сидел уже на берегу, спиной к ней, и быстро раздевался.

«Что я за ребенок!» — решила девушка, подошла к берегу и тоже принялась раздеваться.

Вода всплеснула — Олави почти исчез в прибрежных камышах. Он взял сапоги, связал их и повесил на шею, потом положил на них узелок с вещами и закрепил его ремнем.

— Я готов! — крикнул он, не оборачиваясь. Кюлликки торопливо засовывала вещи в кофту. Ее трясло от смущения и восторга. Еще всплеск — и прекрасное тело Кюлликки исчезло в воде. Она проплыла вверх по течению и спряталась в камышах.

Олави побрел по воде к тому месту, где на берегу лежал узелок. Он поглядел на него, улыбнулся, водрузил на собственные вещи и все это вместе привязал ремнем к голове. Получился целый ворох.

— Если я поплыву не торопясь, они не промокнут, — заверил он девушку.

Делая сильные неторопливые взмахи, он направился к другому берегу.

Кюлликки пряталась в камышах и смотрела, как он плывет.

«Какой он сильный и бесстрашный! — думала она. — Река для него не препятствие, вода — не разлучница, все ему нипочем. С таким ничего не испугаешься».

«Это ее вещи, — думал Олави, — и я их несу. Мне кажется, в них наше знакомство, которое началось с ссоры, наша дружба, ради которой я рисковал жизнью, из-за которой пережил унижение и страдание, а я их несу с удовольствием».

Олави доплыл до берега, отвязал вещи Кюлликки и положил их на траву. Потом спустился ниже по течению и бросил на берег свой узелок вместе с сапогами.

— Ты еще там? — крикнул он, оборачиваясь к зарослям на другом берегу.

— Здесь. Я и забыла, что надо плыть, — на тебя загляделась.

— Хочешь, я тебя встречу?

— Хорошо, — ответила Кюлликки.

Она уже перестала смущаться, хотя Олави смотрел прямо на нее. Словно человек, переступающий из будничной жизни в мир сказки и приключений, она чувствовала восторг. В этом волшебном мире все дозволено и свято. Сознание того, что они вдвоем идут по тайным дорогам, действует очищающе и сближает еще больше.

Олави быстро плыл к девушке.

— Ты как русалка в камышах, — сказал он, заглядевшись на нее.

— А ты как водяной! — ответила Кюлликки и поплыла. Ее глаза блестели.

— А русалка хорошо плавает! — заметил Олави. Они поплыли рядом.

Время от времени раздавался тихий всплеск, плечи девушки мелькали над водой, а длинная коса плыла по воде и отливала золотом в лучах заходящего солнца.

— До чего красиво! — воскликнул Олави. — Я, кажется, никогда в жизни не видел ничего прекраснее!

— И я тоже, — взволнованно подтвердила Кюлликки.

«И мы тоже», — качнулись прибрежные деревья. «И мы», — кивнули одуванчики.

— Мне кажется, мы плывем по реке забвения, — продолжал Олави. — Все прежнее исчезает, все плохое и горькое смывается, и мы становимся частью той самой природы, которая окружает нас.

— У меня тоже такое же чувство, — удивленно и радостно подхватила Кюлликки.

Они подплыли к берегу.

— Она, оказывается, совсем узкая! — вздохнул Олави и с сожалением направился к собственным вещам.

Потом он быстро оделся и подбежал к девушке.

— Можно, я отожму твою косу? — спросил он ее. Кюлликки ответила одними глазами. Серебряной струйкой потекла вода из-под пальцев Олави.

— Неужели нам пора расставаться? — спросил он почти испуганно. — Я провожу тебя до дороги.

Он еще раз тоскливо взглянул на реку, будто желая навсегда ее запомнить.

Они молча пошли по тропинке, дошли до дороги и остановились.

— Господи, — воскликнул Олави и взял руки Кюлликки, — до чего же мне трудно с тобой расстаться!

— А мне еще труднее! — с усилием вымолвила она.

— Как мне забыть тебя теперь?

На глазах у Кюлликки сверкнули слезы, она опустила голову.

— Кюлликки! — это прозвучало почти безнадежно… — Не прячь от меня глаза… Кюлликки… — На этот раз в голосе Олави были и надежда, и сомнение. Он высвободил руки и робко притянул ее к себе.

Кюлликки вздрогнула, вскинула руки ему на плечи и обняла.

Олави охватил восторг. Он страстно обнял девушку, даже поднял ее от земли, а она прижималась к нему все крепче.

Он видел, как темнеет ее взгляд, и от этого у него едва не закружилась голова. Он опустил девушку на землю.

«Можно?..» — спросил он одними глазами. «Можно!» — так же ответила Кюлликки, и их губы слились.

Когда он разжал объятия, лицо девушки так изменилось, что показалось ему совсем другим, а на нижней губе мелькнула малюсенькая капля крови. Заметив ее, Олави чуть не вскрикнул от испуга, но тут же почувствовал неизъяснимый восторг: эта капелька крови была тайной печатью их дружбы. Он страстно прижался к этой капельке, стараясь выпить ее и забыться в поцелуе, желая только одного — чтобы мир в этот миг перестал существовать.

Он не знал, сколько прошло времени, не мог сказать ни слова, не понимал — следует ли ему остаться или уходить. В глазах у него было темно, и, когда он пошел, не смея даже оглянуться, шаги его были нетверды.

На протяжении целой мили река течет стремительно и почти прямо. На обоих ее берегах — ровные, окаймленные лесом луга.

Такой пейзаж пленяет душу в любое время года. Осенью, под струями осенних дождей, поток кажется пенящимся рогом изобилия; зимой по его льду наперегонки мчатся сани — так люди возвращаются из города; весной река разливается, как Нил, и невольно приводит на память землю фараонов; летом косари отдыхают на берегу, слушая песни кузнечиков и вдыхая аромат трав, — и нет в году более райских дней, чем эти.

Ровные луга протянулись вдоль реки на целую милю, и только две скалы, как два стража, возвышаются у берега.

Одна из них встала у самой воды и мечтательно смотрит на своего соседа по ту сторону реки. Эту мечтательницу называют Девичьей скалой.

Второй утес — холодный и гордый — отступил немного от берега, надменно вскинул голову и поверх высоких сосен смотрит на равнину. Его называют Вялимяки.

Теперь на склоне Вялимяки полыхал красноватый костер. Вокруг него расположились сплавщики, коротая недолгую ночь, — кто лег на землю и облокотился на руки, кто подложил под голову узелок с припасами, кто прислонился к соседу. Десятки трубок попыхивали синеватыми облачками.

Красное пламя костра освещало стоящие на скале стволы старых сосен и бросало таинственные отблески на темную гладь воды. Сплавщики молчали, посасывая трубки.

— Глядите, братцы, на скалу! — крикнул вдруг кто-то и? них. — Точно эта барышня опять там сидит и в воду смотрит.

Несколько голов одновременно поднялось.

— Да это куст можжевельника. Но на том же самом месте сидела, говорят, и барышня.

— Это что, сказка такая? — спросил какой-то новичок, он впервые попал на реку Нуоли.

— Сказка? Ты что — как тот иноверец в Иерусалиме? — возмутился какой-то пожилой сплавщик. — Антти вот может подтвердить, что никакая это не сказка. Да и не так давно было дело.

— Ровно четырнадцать лет назад, — отозвался Антти, выколачивая пепел из трубки. — Я так ясно все помню, точно это вчера случилось. Да-а, чего только не бывает на свете.

— Вы что — сами видели?

— Конечно, видел. По сей день не могу забыть ее лицо, да так уж, наверно, и не забуду теперь никогда. В первый раз я ее на той скале увидел… рядом с ней сидел тогда молодой человек, одетый по-господски.

Кое-кто из сплавщиков сел и стал снова набивать трубки.

— Это что — ее жених был?

— Жених или что-то в этом роде, я тогда не знал. Я на этом берегу с бревнами возился и видел, что они сидят рядышком. Присел я отдохнуть, закурил трубку и думаю: «Вода как вода, чего они на нее уставились?» А потом думаю: «Но и им ведь тоже надо на что-то поглазеть, а то куда им время-то девать».

— А потом что? Что потом-то было?

— Да что потом? Они посидели-посидели, да и ушли. А на другой день я тут опять бревна ворочал. Поднял голову, гляжу: барышня сидит на том же самом месте, а молодого господина-то нет.

Олави, который до этой минуты лежал, подложив руки под голову, и глядел на плывущие по небу тучи, вдруг перевернулся и уставился на рассказчика.

— Ну и чудачка, думаю, не лень ей из города сюда целых пять верст топать, будто ближе скалы не найдется! А потом думаю: какое мне до нее дело. Так и приходила она каждый день — всегда около полудня, и сидела всегда на одном и том же месте.

— Что же она делала?

— Да ничего не делала, просто сидела и глядела.

— Видно, наш Антти ей полюбился, — сострил какой-то парень. — Вы ведь небось тогда молодым были?

— Попридержи-ка, парень, язык за зубами — тут твоим шуткам не место.

Сплавщики одобрительно переглянулись. Старые сосны на вершине скалы тихо вздохнули под налетевшим ветерком, две молоденькие сосенки, что стояли рядом, коснулись друг о дружку ветками. Тихий жалобный шум от этого прикосновения, подобно белке, скользнул вниз по стволам. Трубки в зубах у сплавщиков дрогнули.