— Эдмунд, миленький, вставай. — Она осторожно потрясла мальчика за плечо, готовая прикрыть ему рукой рот, если спросонья он вскрикнет от испуга.

Но этого не понадобилось.

— Филиппа? — Эдмунд удивленно посмотрел на нее.

— Я, я… Мы должны бежать. Нам нужны лошади. Как их взять?

— Мой папа приехал, чтобы спасти нас?

— Нет, — ответила Филиппа, — мы должны справиться сами. Так каких взять лошадей?

Испуганный и возбужденный, Эдмунд вскочил на ноги и улыбнулся девушке. Потом задумался. Филиппа ждала.

— Надо прикончить двух парней в конюшне. Но для этого…

— Для этого у меня кое-что есть, — сказала она и показала ему нож.

Глаза Эдмунда сверкнули, и Филиппа подумала, что, наверное, все мужчины рождаются с жаждой боя в крови.

— Скажи мне, где конюхи, и я… — Она запнулась и поспешно добавила:

— Бери лошадей, Эдмунд! И смотри выбирай хорошенько, потому что они должны привезти нас к твоему отцу.

— Он не может быть далеко, — сказал Эдмунд, — но мы не будем ждать, как беспомощные дети, пока он освободит нас. Мы сами вернемся к нему. Правда, есть одна трудность, Филиппа: я не могу взять лошадей.

Филиппа опустила глаза и увидела на правой лодыжке мальчика толстое кожаное кольцо с замком и идущую от него цепь. Ну, Вальтер, подлый сукин сын! Она чуть не взвыла от ярости.

— У кого ключ? — как можно спокойнее спросила она.

— У одного из конюхов, которых ты собираешься прикончить, — ответил Эдмунд и невинно улыбнулся.

Все вышло просто отлично, с неожиданным удовольствием думала Филиппа несколько минут спустя. Она без малейших колебаний оглушила обоих конюхов, быстро нашла ключ и освободила Эдмунда. Злобные животные! Это от них у мальчика синяки по всему телу. Нет, она нисколько не жалела, что расправилась с подонками: завтра у них от боли будет раскалываться голова, и поделом…

Эдмунд вывел из конюшни Дейзи и скакуна, принадлежащего Вальтеру. Ох, я, наверное, не решусь залезть на него, подумала Филиппа и покачала головой. Нет, она должна решиться! Рука болела все сильнее, а ведь они даже еще не покинули Крандалл. Она не имеет права на слабость — до тех пор, пока они не окажутся в безопасности.

Эдмунд притаился в темноте, держа поводья, а Филиппа, вихляя бедрами, словно заправская шлюха, направилась к часовому, стоящему как истукан у ворот Крандалла. Еще трое часовых пошли на обход.

— Эй! Кто ты?.. Любовница сэра Вальтера! Что тебе надо, шл…

Филиппа прижалась грудью к часовому и обняла его. Тот уставился на нее, затем бросил к ногам меч и обхватил ее руками за ягодицы. Филиппа резко отклонилась назад и стукнула часового рукояткой ножа по голове. Он удивленно посмотрел на нее, но не упал.

— А вот это ты сделала напрасно! — зло прорычал он и схватил ее за шею. — Я тебе покажу шуточки! — Часовой все крепче сдавливал ей горло, пока нож не выпал у Филиппы из рук и чернота не заволокла глаза.

Потом словно откуда-то издалека она услышала голос:

— Ах ты, мерзкий трус… бить женщину… ты, сукин сын… негодяй…

Пальцы, вдруг стиснувшие ее горло, разжались, и Филиппа, обмякнув и хватая ртом воздух, опустилась на колени. Она подняла голову, чтобы посмотреть на неожиданно, словно во сне, подоспевшего спасителя, но увидела только Эдмунда, который, сидя верхом на Дейзи, изо всех сил колотил часового лопатой. Часовой повернулся к мальчику, тряхнул головой и медленно повалился на землю.

Филиппа вскочила и схватила нож. Горло пылало.

— Отлично, Эдмунд, — прохрипела она. — А теперь бежим. Часовые вернутся с минуты на минуту.

Девушка бросилась к воротам и начала дергать засов из стороны в сторону, но он был тяжелый, а она уже порядком ослабела. Филиппа ругалась и дергала засов до тех пор, пока он наконец не повернулся вертикально.

— Ну, — прошептала она и распахнула ворота. Тяжело дыша, Филиппа попыталась влезть на коня, но это оказалось непросто, потому что на лошади не было седла, а правая рука Филиппы почти бездействовала. Вдруг кто-то подтолкнул ее — это был Эдмунд. Задыхаясь от боли и усталости, она наконец взобралась на коня и припала к его шее.

Эдмунд снова вскочил на Дейзи. — Давай! — крикнула Филиппа.

Жеребец был быстр и силен, и Крандалл скоро исчез позади. Им нужно спешить. Наверняка Вальтер уже бросился в погоню, если, конечно, она не ударила его так сильно, что он до сих пор лежит без сознания. Жеребец несся вперед, оставив Дейзи далеко позади. Филиппа попыталась придержать его, но одной рукой это сделать было невозможно. Конь словно обезумел и не повиновался всаднице.

— Эдмунд! — Она обернулась, и волосы закрыли ей лицо.

— Филиппа, держись. Я иду!

Вдруг из темноты вылетел мужчина на огромном коне и поскакал наперерез ее мчащейся в неистовом галопе лошади.

Потом появился еще один всадник, и Филиппа услышала крик Эдмунда:

— Отец! Отец! Скорее помоги Филиппе!

Она почувствовала, как кто-то выдернул у нее из рук поводья. Жеребец встал на дыбы, дико заржал, молотя в воздухе копытами, и до Филиппы донесся голос Дайнуолда:

— Но-но, спокойно.

Филиппа покачнулась, и на ее измученном лице появилась слабая улыбка. Платье на ней было разорвано и задрано до бедер.

— Лошадь обезумела от моего запаха, — сказала девушка, не сводя глаз со своего избавителя.

— Не говори глупости.

— Кровь… от запаха крови, — сказала она. — Запах человеческой крови приводит животных в ярость. — Она склонилась головой на шею коня… Но прежде чем Филиппа потеряла сознание, сильные руки Дайнуолда обхватили ее. Девушка глубоко вздохнула и лишилась чувств.


Жгучая боль вывела ее из забытья. Филиппа застонала и открыла глаза.

— Лежи смирно.

Она увидела склонившегося над ней Дайнуолда. Он мрачно разглядывал ее руку.

— Привет, — сказала Филиппа, — я рада тебя видеть. Мы знали, что ты где-нибудь поблизости.

— Лежи смирно и держи язык за зубами.

Но это невозможно: ей так много нужно ему сказать, так много объяснить!

— Я умру?

— Конечно, нет, глупая девчонка!

— С Эдмундом все в порядке?

— Да. А теперь замолчи, твоя болтовня действует мне на нервы.

— Я, кажется, потеряла сознание — это первый раз в жизни. Я испугалась, когда увидела тебя.

— Лежи спокойно. Почему у тебя такой хриплый голос?

Часовой пытался задушить меня, когда я стукнула его рукояткой ножа. К сожалению, у него оказалась слишком крепкая голова. Спасибо Эдмунду: он отвлек часового и ударил его лопатой. Мы вовремя удрали от них, потому что с минуты на минуту могли появиться остальные стражники. Ты знал, что мы в Крандалле? Ведь Силкен успел добраться до тебя?

— Да, но замолчи наконец.

— Я молила Бога, чтобы Силкен успел. Это была наша последняя надежда. Вальтер — дурак, он дал Силкену время оторваться от погони. Я знала, что он доберется до тебя, знала, что ты придешь!

— Да заткнешься ты когда-нибудь или нет?!

— Любовница Вальтера пыталась убить меня. Тебе не кажется это странным? Она кричала, что ей наплевать на богатства, которые я привезу Вальтеру, он все равно будет ее. Я с радостью уступила его этой женщине. Еще я хотела ей сказать, что у меня нет никакого богатства, ни единой монетки, но в этот момент вошел Вальтер, потому что я орала как сумасшедшая, и он увидел у меня на руке кровь, но подбежал к ней и обнял ее… Оказалось, ее зовут Бритта, и это ее платья он подарил мне. Я стукнула его табуреткой по голове, и он свалился, как мешок. Звук был потрясающий. Он придавил свою Бритту так, что она не могла пошевелиться. Я забрала у нее нож и ключи и заперла обоих в комнате.

— Филиппа, ты ослабеешь от потери крови и своей болтовни. Пожалуйста, успокойся.

— Знаешь, у нее просто громадная грудь, — сказала Филиппа и от внезапной боли в руке прикрыла глаза. — Вальтер дал мне ее платья, и они были слишком коротки и слишком широки в груди. У нее грудь гигантского размера.

Горкел и Круки были такие смешные… — В этот момент Дайнуолд глубоко вдохнул и вылил ей на рану вино. Филиппа вздрогнула, вскрикнула и снова потеряла сознание.

Дайнуолд мгновение стоял не шевелясь, затем прижал ладонь к ее груди. Сердце билось несильно, но ровно.

— Она опять без чувств, — сказал он стоящему рядом Нортберту, — но рана теперь чистая, и если нож не был отравлен, то все обойдется.

Нортберт кивнул.

— Эдмунд слишком возбужден и мелет языком без остановки. Горкел велел ему ложиться спать, но у него рот не закрывается, — сказал он.

— И с ней то же самое.

— Мальчик говорит, что не пойдет спать до тех пор, пока не убедится, что с хозяйкой все в порядке, — тихим хриплым голосом произнес Горкел.

Дайнуолд удивленно вскинул на него глаза:

Что? О черт! Теперь все здесь пойдет вверх дном! Я оставил их вдвоем всего на неделю — и нате вам! Ладно, приведи сюда Эдмунда, пусть посмотрит на нее.

Горкел и Круки обменялись понимающими взглядами, а Нортберт только пожал плечами.

Эдмунд опустился возле Филиппы на колени и, разглядывая ее лицо, тихо сказал:

— Она очень рассердилась, когда увидела у меня на ноге цепь. Она стала вся красная, а руки затряслись. Филиппа ведь поправится, правда?

— Она слишком сильна, чтобы из-за такой ссадины сыграть в ящик, — сказал Дайнуолд. — Тебе нужно поспать, Эдмунд, на рассвете мы выезжаем.

— А ты не боишься, что Вальтер ночью нападет на нас?

Дайнуолд ухмыльнулся:

— В такой темноте он нас ни за что не найдет. На небе ни одной звездочки.

Через несколько часов Филиппа проснулась. Рука все еще болела, но не так сильно, как раньше. Стояла глубокая ночь. В своей маленькой комнате в Крандалле Филиппа привыкла к темноте, но сейчас она была другой: теплый ветерок ласкал лицо и щекотал ноздри, тихо шелестела листва на деревьях… Услышав рядом размеренное мужское дыхание, Филиппа открыла глаза и увидела Дайнуолда. Он держал в ладони ее руку и слегка посапывал.

— Мы с Эдмундом сбежали, — сказала она и улыбнулась. — Разве ты не рад?

Рука Дайнуолда крепче сжала ее запястье. Ему снился сон, в котором обнаженная Филиппа послушно лежала в его объятиях. Ее ладонь осторожно скользила по его животу, медленно приближаясь к напрягшемуся предмету его мужской гордости. Она стонала, когда он целовал ее, а ее пальцы все ласкали и ласкали его…

— Разве ты не рад?

Он открыл глаза и вздрогнул, не сразу сообразив, где находится. Потом увидел Филиппу: не обнаженную, как только что во сне, но лежащую на спине рядом с ним, укрытую до пояса одеялом. Она говорила о радости, но совсем не той, какую он испытывал во сне. Филиппа действительно была рядом, и он сгорал от желания. Грезы смешались с реальностью, и ему не хотелось разбираться, что явь, а что сон — беспроглядная ночь или девушка, лежащая рядом с ним под пологом кедров.

— Филиппа… — тихо произнес он и повернулся на бок, слегка прижавшись к ее телу.

— Я так рада видеть тебя, Дайнуолд, — прошептала она и погладила его по волосам, потом провела рукой по щеке, коснулась губ. Он лизнул ее пальцы, и Филиппа вздрогнула. — Дайнуолд, — снова прошептала она и, чуть приоткрыв рот, посмотрела на него так, словно он был единственный мужчина на свете. Она была так близко, что Дайнуолд ощущал ее дыхание. Не в силах выносить томительной муки, он наклонил голову и поцеловал ее, сначала осторожно, потом крепче, потому что во сне он делал именно так, и ей это нравилось. Теперь сон стал реальностью. Дайнуолд не соображал, что делает. Он хотел ее, хотел сильнее, чем раньше.

Мысль, что Вальтер мог убить Филиппу, привела его в ужас, и в то же время другая мысль не давала ему покоя: неужели она предала его? Но сейчас это не имело никакого значения. Она была здесь, она хотела его. Она сгорает от желания, так же как и он. Дайнуолд почувствовал, что Филиппа слегка раздвинула ноги, и тут же воспользовался этим, прижавшись к ней возбужденной плотью. Из горла Филиппы вырвался легкий стон, и она обвила Дайнуолда руками за шею, притягивая к себе все сильнее и сильнее.

Но она ранена. Господи, она же ранена! Рассудок на мгновение вернулся к Дайнуолду, и он отпрянул.

— Филиппа, твоя рука! Я не могу причинить тебе боль, — пробормотал он, — если твоя рука…

Мне будет гораздо больнее, если ты уйдешь, — с улыбкой ответила Филиппа.

— Не уходи от меня. Пожалуйста, Дайнуолд, соблазни меня. Я так давно хочу тебя.

Он не мог не засмеяться и тут же устыдился, потому что она добавила:

— Я не хотела умирать, потому что, если бы я умерла, я бы никогда не узнала, что значит обнять тебя, что значит ощутить, как ты проникаешь в мое тело.

Он вздохнул и вновь очутился во власти желаний, одержавших победу над разумом. Но даже сейчас он не забывал, что она девушка и он не имеет права сделать ей больно больше, чем необходимо. Он представил, как его мужское орудие прорвет преграду ее невинности, и застонал от возбуждения. Дайнуолд приподнялся и, скомкав край ее платья, принялся медленно сдвигать его вверх, ощущая под ладонями теплую гладкую кожу. На Филиппе была нижняя рубашка, и это на мгновение озадачило Дайнуолда, потому что в его сне она была совершенно нагой. С растущим нетерпением он поднял сорочку и снова лег на Филиппу, желая ощущать только ее тело, но не мог, потому что сам не разделся.