Кэтрин Коултер - Песнь земли

А два дня спустя король вместе с Аккурси, сыном известного итальянского адвоката, сидел и подсчитывал, на сколько ему придется опустошить свои знаменитые сундуки, чтобы осуществить в Уэльсе строительство замка, которое он задумал.

— Ваше величество, — говорил Аккурси высоким сральцетом, — вам совершенно не надо себя утруждать и напрасно тратиться.

Просто прикажите дворянам распахнуть для вас свои сердца и кошельки. Они ваши подданные и должны подчиниться.

Эдуард с озабоченным видом почесал подбородок. Несмотря на долгие годы службы, этот Аккурси никогда не поймет английских дворян. Он думает, что это слабые и безвольные овцы, на которых нужно лишь прикрикнуть, чтобы они сами отдали свою шерсть. Только Эдуард собрался сказать Аккурси что-нибудь такое, что сильно бы испортило тому настроение, как услышал рядом деликатное покашливание. Он поднял голову.

Ваше величество, простите, что беспокою вас, — поспешно произнес его камергер, Алерик, — но приехал Роланд де Турней и ждет, когда ваше величество примет его. Вы говорили, что желаете видеть его немедленно.

— Де Турней! — радостно засмеялся Эдуард и быстро поднялся. — Зови его скорее. Я хочу видеть его красивое лицо.

Роланд де Турней на мгновение остановился на пороге в королевские покои, по своему обыкновению оглядев комнату и оценив всех находящихся в ней. Эдуард заметил, как при виде Аккурси в его глазах мелькнуло презрение — инстинктивная реакция англичанина на любого иностранца.

— Подойди поклонись, черт неверный, — с улыбкой приветствовал Роланда Эдуард.

— Надо полагать, наш великодушный Господь решил, что ты должен уцелеть и снова служить мне?

Роланд прошел в комнату с таким видом, словно был ее хозяином, но это не обидело Эдуарда: де Турней всегда вел себя так. Зато обиделся Аккурси.

— Следите за своими манерами, сэр, — раздался его фальцет. По-английски Аккурси говорил с изрядным акцентом.

— Кто сей язычник, ваше величество? Что-то я не припомню ни этого лица, ни этих развязных манер. Вы не говорили ему, кто я такой?

Эдуард отрицательно покачал головой и повернулся к Аккурси.

— Успокойся! Это мой хороший друг, и никто не имеет права его оскорблять — кроме меня, разумеется. Мы давно не видели тебя в Англии, Роланд.

— Ваше величество! И это говорите вы, монарх, который, прежде чем короноваться, в течение двух лет путешествовал по всему миру!

— Наглый пес! Подойди и сядь около меня. Мы выпьем за дни, которые вместе провели в Иерусалиме, и ночи, в которые ты наслаждался дарами мусульман. Я слышал, эти варвары подарили тебе шесть прекрасных женщин, чтобы тебе было с чего начинать свой гарем…

Незаметно прошло часа два.

— Почему ты не приехал на мою коронацию в прошлом октябре? — спросил король. — Элинор сказала, что ты дезертировал.

Роланд де Турней невинно улыбнулся и сделал еще глоток отличного королевского вина.

— Не сомневаюсь, что великодушная и прекрасная королева действительно говорила обо мне, дипломатично ответил он. — Но, ваше величество, я ведь был заточен в тюрьму нашим лучшим другом герцогом Брабантским. Кстати, он потребовал за мою бедную шкуру выкуп. Мой брат из страха заплатил за меня — из страха, что если он этого не сделает, то вам станет обо всем известно. — Роланд ехидно улыбнулся. — Но я полагаю, что на самом деле выкупить меня его заставила жена, пышечка Бланш.

Спустя еще час Эдуард хлопнул себя по колену и воскликнул:

— Ты женишься на моей дочери! Да, это отличное решение!

— Вашей дочери? — удивленно переспросил Роланд. — Принцессе? Ваше величество, вы выпили слишком много этого прекрасного вина.

Король хмыкнул и рассказал Роланду о Филиппе де Бошам.

— ..так что видишь, Роланд, Робби уже скачет к де Фортенберри. Но если вдруг выйдет какая-нибудь осечка… Одним словом, я бы предпочел, чтобы на его месте оказался ты. Ты известный мошенник, а де Фортенберри — неизвестный. Что скажешь?

— Де Фортенберри? Он отъявленный плут, ваше величество, грубиян и при этом настоящий герой. Я не знаю о нем ничего плохого, кроме того, что он хитрец и не любит никому кланяться, даже королю. Почему вы выбрали именно его?

— Его предложил Грейлам де Моретон. Он обладает изрядной властью в Корнуолле — а это все еще дикое место. Мне нужны сильные, смелые люди, люди, которым я смогу доверять. А кто как не зять лучше всего станет защищать мои интересы? А ты сможешь поселиться здесь, Роланд. Я подарю тебе какой-нибудь красивый замок, а?

— Вы произведете меня в герцоги, ваше величество?

— Бесстыжий петух! Будешь графом, и не выше. Роланд замолчал.

Как странно: вернувшись на родную землю, сидеть с королем и обсуждать брак с его незаконнорожденной дочкой! Честно говоря, он вовсе не хотел жениться, но сказать правду Эдуарду у него язык не поворачивался. Да и потом… король наверняка скоро пожалеет о своем поспешном предложении. Стоящий между ними графин с вином был уже пуст. Лучше подождать до утра.

— Клянусь, твой брат придет в бешенство, — сказал король. — Он сам граф Блэкхитский, а теперь его непутевый младший братец тоже станет графом, да еще и королевским зятем! Он просто лопнет от злости.

Это точно, подумал Роланд. Но ему не хотелось тыкать брата носом в дерьмо…

— Это очень великодушное предложение, и его нужно спокойно обдумать, но на трезвую голову, — осторожно ответил он.

— Так и сделай, Роланд, — сказал король Эдуард. — А теперь, пока моя прекрасная Элинор не вернулась, расскажи-ка мне о своем гареме.

В последний день апреля в цветущем яблоневом саду отец Крамдл совершил брачную церемонию со всеми положенными обрядами, скрупулезность и торжественность которых удовлетворила бы самого архиепископа Кентерберийского. Воздух наполнял нежный аромат цветущих деревьев, мускусных роз и фиалок; невеста выглядела прекраснее, чем желтокрылые, с пурпурной каймой бабочки, порхавшие над столами, которые ломились от еды и питья. И только жених сидел мрачный и не поднимал глаз.

Все в замке были счастливы: хозяин выполнил свой долг.

Будущая хозяйка Сент-Эрта взволнована, как любая нормальная девушка в день свадьбы, думала старая Агнес. Филиппа де Бошам превратилась в Филиппу де Фортенберри, жену хозяина и владелицу замка. Как она прекрасна в нежно-розовом платье и темно-розовой накидке; и то и другое среди прочего прислала ей леди Кассия де Моретон — факт, который по непонятным причинам почему-то раздражал хозяйку.

Ее длинные вьющиеся волосы распущены, в них вплетены цветы невинности. Естественно: невеста всегда невинна, и если кто-то считает иначе, то пусть благоразумно помалкивает, хитро улыбнувшись, подумала старая служанка.

Хозяин, стройный, высокий, одетый в новую ярко-голубую тунику, которую сшила для него Филиппа, тоже выглядел великолепно. Но взгляд его был строг, даже суров. Старая Агнес не понимала почему, но не набралась храбрости спросить. Что касается маленького хозяина, то он радовался, словно несмышленый щенок, которого накормили до отвала.

Поскольку свадьба проходила в Сент-Эрте, не было ни приданого, ни свадебных подарков. Сказать по правде, вся церемония несколько раздражала Дайнуолда. Он грыз ногти и мечтал, чтобы отец Крамдл поскорее закончил читать свою латынь — священник так растягивал слова, что Дайнуолд не мог разобрать, где кончается одно и начинается другое, что, впрочем, его совсем не расстраивало, поскольку латыни он не знал.

Филиппа тоже с нетерпением ждала окончания обряда: тогда она сможет повернуться к мужу, улыбнуться ему и увидеть, как он улыбнется в ответ. Они вернулись только вчера, и, к удивлению и огорчению Филиппы, Дайнуолд даже не подошел к ее комнате. Она провела ночь одна, поражаясь внезапному пробуждению в нем сознательности — если дело, конечно, было в этом.

А вдруг в тот первый раз Дайнуолд обнаружил, что она не совсем то, что ему нравится? Может быть, он не…

Церемония закончилась, и со всех сторон раздались громкие, восторженные поздравления обитателей Сент-Эрта. Горкел усадил на свои массивные плечи Круки, и шут возглавил радостно кричащую толпу подданных де Шортенберри.

— Дело сделано, — сказал Дайнуолд. Филиппа с улыбкой повернулась к своему законному супругу, но он пустым взглядом смотрел мимо нее куда-то вдаль.

— Да, — весело ответила она, — теперь ты мой муж. Но в чем дело? Что-то не так? Ты чем-то обижен?

— Все эти люди, — ответил Дайнуолд, — радуются как ненормальные, потому что считают, что с тобой им будет лучше, чем со мной. Из-за них я чувствую себя жестоким тираном.

— Может быть, я смягчу твою жестокость и сделаю добрым и мягким? Да и сама постараюсь быть им доброй хозяйкой, — с улыбкой сказала Филиппа. — Я приготовила изрядное угощение, хватит каждому. Посмотри на столы — они трещат под тяжестью яств. Зайцы, свинина, селедка, говядина и даже мясо ягненка…

— Вижу. — Дайнуолд запустил пальцы в свою густую шевелюру. — Эдмунд! — крикнул он. — Иди сюда!

Мальчик подошел к отцу и остановился — Ты все-таки женился на дылде! — сказал он с улыбкой, которая, казалось, отныне никогда не сойдет с его лица.

Филиппа засмеялась и легонько хлопнула его по плечу:

— Ты, тощий осколок человечка! Подойди и поцелуй меня.

Эдмунд подошел, привстал на цыпочки, обнял ее и, задрав лицо, подставил пухлые губы. Филиппа звонко чмокнула его:

— Не мог бы ты называть меня каким-нибудь более приятным словом?

Эдмунд задумался. К ним подошел Круки, и мальчик спросил его:

— Круки, мне нужно имя, которым я буду называть папину жену.

— Имя? — Шут покосился на хозяина. — Может быть, Морган? Или Мери?

— Заткнись! — взревел Дайнуолд и пихнул Круки, который отработанным движением перекувырнулся через голову и распростерся на земле.

— Пожалуй, — медленно произнес Эдмунд, — я сам попробую придумать имя. Хорошо?

— Просто отлично, — сказала Филиппа и, наклонившись, еще раз поцеловала его. — А теперь, супруг мой, не хочешь ли ты принять участие в свадебном пире?

Угощения столько, что все население Сент-Эрта будет маяться животом еще неделю, со смехом думала Филиппа. Вот откуда их бурная радость за молодых т такое обилие еды и выпивки заставит улыбаться даже самого угрюмого крестьянина. Уж на что кузнец — человек мрачный и замкнутый, но и тот смеялся, набивая рот тушеным зайцем с капустой. Всем было весело.

Всем, кроме хозяина.

Он танцевал с Филиппой, ел жареных каплунов и свинину, которые она подкладывала ему на поднос, но не пытался увести ее в сторонку, чтобы поцеловать или усадить к себе на колени. И это совсем не было похоже на Дайнуолда. Его руке следовало бы лежать у нее на бедре и поглаживать снизу вверх или ласкать ей грудь. Жаль, что она сама робела положить руку ему на ногу, ах, как жаль!

Когда настало время, старая Агнес и другие женщины проводили Филиппу в хозяйскую спальню. Марго расчесала ей волосы; с нее сняли платье и уложили в громадную постель Дайнуолда. Затем с хихиканьем и советами, которые Филиппа нашла интересными, но теперь уже абсолютно ненужными, все удалились.

— Да, — сказала Агнес, обернувшись, — мы скоро пришлем хозяина, если он не настолько пьян, что не может пошевелиться!

— Мы расскажем ему истории, которые укрепят его орудие! — со смехом крикнула Марго. — А то он слишком переполнен элем: как бы ему не потерпеть поражение!

Это будет забавная сцена, подумала девушка.

В спальне горела всего одна свеча. Филиппа лежала обнаженная под тонким одеялом и ждала. Ее рука все еще была забинтована, но рана совсем не болела. Она ждала, когда ее муж придет к ней. Ей не терпелось ощутить его крепкие руки, губы, почувствовать, как он входит в нее, наполняя ее тело неистовым желанием. Она отчаянно хотела обнять его. Она любила Дайнуолда и была готова отдать ему всю себя и все, что имела, — пусть это не богатое приданое, а всего лишь ее любовь и доброе отношение к нему, его сыну и его замку.

Время шло. Свеча оплывала. Наконец Филиппа заснула, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку…

Дверь с треском распахнулась, и Филиппа мгновенно открыла глаза и села на кровати. Ее новоиспеченный супруг стоял в дверях, держа в правой руке свечу. Он хмуро смотрел на девушку, явно чем-то расстроенный.

Дайнуолд вошел в спальню, захлопнул пяткой дверь, прошел через комнату и остановился возле кровати. Под его пристальным взглядом Филиппа натянула одеяло да самого подбородка.

— Женщины вдоволь повеселились, когда рассказывали мне о твоем красивом, жаждущем любви теле. Теперь, когда я продался в рабство и все, чем я владею, — твое, думаю, что могу воспользоваться кое-какими своими правами, — запинаясь, проговорил Дайнуолд, медленно снимая с себя одежду.

Филиппа смотрела на мужа, понимая, что он пьян. Она не боялась его, но почему-то спросила: